Роллан Сергиенко — советский, украинский и российский режиссер, ученик Александра Довженко. Ему — 83. Он снял девять документальных фильмов о Чернобыле, впервые поехав туда сразу после аварии на АЭС в мае 1986 года. Звание заслуженного деятеля искусств получил в 2010-м, когда ему было за 70. Не в России, а в Украине. Зато теперь американский сериал «Чернобыль», снятый в Литве, на замороженной Ингалинской АЭС, всколыхнул интерес к тем давним событиям. Но его уже трудно найти в свободном доступе. О том, что тогда случилось, все еще предпочитают молчать.
Обидно, что фильмы Роллана Сергиенко не получили такого резонанса, как американский сериал. Хотя его «Колокол Чернобыля» внесен в Книгу рекордов Гиннесса как фильм, показанный во всех странах, где есть телевидение. А в 1986-м Минатом вообще пригрозил навеки его запретить, усмотрев в нем антигосударственную позицию, которая подрывает авторитет науки и сеет ненужные сомнения. И картину отправили на полку. Руководивший в те годы Союзом кинематографистов СССР Элем Климов решительно показал ее на пленуме союза, не имея на это разрешения, и дело сдвинулось с мертвой точки.
«Колокол Чернобыля» увидели на международных фестивалях в швейцарском Нионе, Лейпциге, в Португалии. Только в 1987-м, спустя почти полтора года с момента создания, фильм стал доступен людям. А потом Сергиенко продолжил чернобыльскую тему, снял «Не спрашивай, по ком звонит колокол» (1989), «Колокол звонит по тебе» (1989), «Порог» (1990), «Приближение к Апокалипсису. Чернобыль рядом» (1991), «Чернобыль. Тризна» (1993), «Чернобыль. Послесловие» (1996), «Чернобыль-2001 — Завещание» (2001).
ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Роллан Сергиенко учился во ВГИКе у легендарного Александра Довженко. Его однокурсниками были: Отар Иоселиани, Эльдар Шенгелая, покойные Виктор Туров, Баадур Цуладзе, Лариса Шепитько, Джема Фирсова. Сергиенко снял три игровые картины «Карты», «Белые тучи», «Счастье Никифора Бубнова» и много документальных — о Николае Рерихе, Григории Сковороде, хирурге Вячеславе Губенко, Олесе Гончаре…
С Ролланом Петровичем мы познакомились шесть лет назад на Алтае, в Сростках, на торжествах в честь 85-летия со дня рождения Василия Шукшина. Там Сергиенко получал награду за фильм «Здравствуй, папа. Роман о Роллане», снятый его рано ушедшим сыном Алексеем Сергиенко. Роллан Петрович, поднимаясь на сцену, прятал лицо в подаренный букет, чтобы скрыть слезы. Теперь мы встретились в московской квартире Сергиенко и его жены Елены Алексеевны, а через день — в Третьяковской галерее на показе снятой им в 1995 году «Исповеди перед учителем».
Проходим в комнату. Ходить Роллану Петровичу трудно, приходится опираться на ходунки. «Простите старика», — говорит он. «Вот так теперь мы ходим», — подхватывает Елена Алексеевна. Говорит он с трудом, поэтому помогает жена.
— Роллан стал молчаливый. Он никогда и не был говоруном, но после того, как шесть лет назад не стало нашего сына, Роллану стало неинтересно ни жить, ни говорить. Он очень изменился. Я считаю, что так нельзя, коли мы не ушли вместе с сыном, значит, для чего-то остались. Чернобыль тоже оставил свой след. Чего-то он уже не помнит.
На столе у Роллана Петровича — дневники его учителя Александра Довженко, изданные на украинском языке. Друзья присылают из Киева книги, чтобы отвлечь его от печальных мыслей.
— Хорошо знаете украинский язык?
— Конечно, я же украинец.
— Сами дневники не вели?
— Минимально. Сейчас время от времени пишу. Сегодня запишу, как Светлана расспрашивала о Чернобыле и пыталась от меня узнать, что будет со всеми нами.
Небольшое отступление. В Третьяковку придет сокурсница Роллана Сергиенко Ирина Поволоцкая — режиссер советского фильма «Аленький цветочек», жена поэта Олега Чухонцева. Она расскажет, как ее, 19-летнюю, попросили написать воспоминания об Александре Петровиче Довженко: «Во второй же фразе я написала: «Прежде чем говорить о нашем учителе, мы должны думать о его 25 учениках, которых он выбрал». Дело в том, что Александр Петрович нам говорил: «Нельзя работать для отстающего семиклассника, надо искать в лужах звезды». Нам повезло: мы видели живого гения. Он одним из первых сказал: «Вы — дети войны». Дети войны выросли. Роллан Сергиенко — поразительный ученик. Мы все очень много думали о себе, а он подумал о всех нас и сделал фильм о нашем учителе, который в некотором смысле был великим страдальцем».
«Это был один из самых красивых курсов, которые мы видели во ВГИКе. Они были красивее, одухотвореннее, чем все актерские курсы, где были красавцы и красавицы, — вспоминает историк кино Наум Клейман. — На всех учениках Довженко лежит отблеск его личности и невероятно возвышенной души. Роллан сделал то, что должен был бы сделать каждый курс — снял фильм о своем учителе. То, о чем Роллан мечтал в нем — о дневниках Довженко, свершилось. Они изданы в полном объеме. Советую почитать — узнаете, как оплачивается труд кинематографиста, когда это призвание, а не способ выколачивания денег и славы. Может, доведется побывать в Сосницах, где родился Довженко, — это одно из самых красивых мест, которое я видел на земле».
«Возьмите меня в Чернобыль. Не возьмете — обожгусь клубникой»
— Роллан Петрович, вы видели сериал «Чернобыль»?
— Нет. Даже не слышал о нем. Но хотел бы посмотреть и сравнить то, что они показывают, с тем, что я видел. Мне это интересно. Покажите мне, если можно.
— Сейчас так много говорят о нем, что даже обидно за вас. Кто принял решение в 1986 году, что именно вы поедете снимать в зону бедствия?
— Ласточка, когда я услышал о случившемся, то сразу подумал, что необходимо ехать туда и снимать. Тогда, как в детстве, казалось, что вот-вот начнется война. Я написал в ЦК письмо с просьбой разрешить мне поехать туда и снимать. Тогда идеологией руководил Егор Лигачев, к нему и посоветовали обратиться, подсказали, в какой ящик опустить письмо, чтобы оно дошло. Как ни странно, пришел положительный ответ. Тогда уже собрали группу и поехали. Мы жили в Киеве, но работал я уже в Москве.
— Странно, что вообще разрешили.
Е.А.: Правду не хотели говорить, скрывали. Никто ничего не знал. Анекдот тогда ходил: «Можно ли было скрыть Чернобыль?» — «Можно. Если бы ветер не дошел до Швеции». Я работала в институте геофизики переводчиком. У нас был сотрудник, который, узнав, что в Киев едут мои дети, а они тогда уже учились в Москве, сказал: «Вы что? Какие дети? У меня приборы зашкаливают». Но в конце апреля, на майские праздники, все приехали в Киев — и Роллан, и дети. Роллан вышел на балкон, увидел надвигающиеся черные тучи и понял, что все это Чернобыль. Вскоре вернулся в Москву, переговорил с директором студии ЦСДФ, сказал, что хочет поехать в Чернобыль. А в ответ услышал: нет, туда никого не пускают, только военных. Там же сидел Владимир Синельников, с которым Роллан потом написал несколько сценариев о Чернобыле. Роллан снимал в течение 15 лет. Это не значит, что он там постоянно находился. За это время что-то другое снял, но все время возвращался в Чернобыль.
— Почему? Что вы хотели? Зафиксировать время?
— Не случайно же одна из картин называется «Приближение к Апокалипсису». Четвертая или пятая. Я чувствовал, что это знак возможной всеобщей войны, сигнал конца света. Так и есть. Я хотел понять, почему так случилось. Не удалось. Кабы знал я, кабы ведал.
Е.А.: Но ты же понимал, кто говорил правду, а кто неправду. Когда врач тебя уверяла, что дети здоровы, и говорила: «Вы мне не верите? А они здоровы», — ты не сказал ей, что она лжет, но все показал. Кому-то эти фильмы, наверное, не нравятся, но они — документ эпохи, которую Роллан запечатлел. А как сейчас относятся к кинолетописи, вы и сами знаете. У Роллана есть фильм «Тризна», который начинается со слов о том, что вот уже который год я приезжаю в Чернобыль и мне родные, близкие, друзья говорят: «Ну, зачем все время Чернобыль и Чернобыль?». И он отвечает: «Я сам физически уже не могу туда ехать, но какая-то сила меня туда тянет». Прошло какое-то время, и он сказал: «Я бы снова туда поехал». Казалось, что не все снято и рассказано.
— Вы не могли остановить?
Е.А.: Что вы? Если он что-то задумал, то его остановить невозможно. Почти параллельно в Чернобыль отправился украинский режиссер Владимир Шевченко. Он вскоре умер (30 марта 1987 года в Киеве от лучевой болезни и химического отравления, которые были следствием пребывания на Чернобыльской АЭС. — С.Х.) Из группы Роллана два оператора и звукооператор ушли. Со здоровьем у Роллана плохо стало, но он счастлив, что снимал в Чернобыле.
— Как вы группу собирали? Не каждый готов был рисковать?
Е.А.: Операторы Костя Дурнов, Ваня Двойников (умер в 49 лет в 2001 году. — С.Х.) сразу согласились. Насильно никого не тянули. Не то что в Припять, Роллан и в Чернобыль никого не пускал. Только оператора и звукооператора, с которыми снимал и брал интервью. Был молоденький замдиректора, который всегда просился: «Роллан Петрович, возьмите меня в Чернобыль. Не возьмете — обожгусь клубникой». Все же было заражено. Клубнику нельзя было покупать. А Роллан не брал — берег его.
— Зато в одном из его фильмов бабушки варенье варят из радиоактивной клубники.
— Когда группа уезжала, то у пруда мы услышали голоса. Остановились, а там семья — муж с женой, двое взрослых сыновей под станцией ловят рыбу. «А что такого? Мы все время ловим и едим», — сказал отец. Его фамилия — Лисичка. Я думал, что нет уже ни его, ни его жены и детей, но встретил его как-то на велосипеде, когда ездил туда с режиссером из Дании (она снимала фильм о Сергиенко. — С.Х.) Спросил: «Ты еще жив?». Он ответил: «Я думал, что ты давно помер».
— Возвращаясь из Чернобыля с материалом, могли самостоятельно работать? Кто-то вмешивался?
Е.А.: Показывали готовый фильм. Роллан был стойкий, держался до последнего. Был один человек из КГБ, который ему симпатизировал и немного помогал, — даже там есть люди. Список сокращений был огромный. Наверное, хранится где-то в архиве.
— Вам всю жизнь говорили, что тут надо убрать, а здесь сократить?
— Когда требовали что-то сократить, я иногда шел на это, как в «Объяснении в любви», чтобы спасти картину. А то, что сокращал, хранил на балконе.
— Вы сняли девять картин о Чернобыле…
— Я считаю, восемь с половиной.
— Как менялось ваше восприятие с годами?
— Как это ни странно, я еще жив. И как ни странно, войны еще нет. Перестройка произошла во многом благодаря Чернобылю. Мы тогда подошли к крайней черте.
Роллан Петрович, как выясняется, запасливый. Ничего не выбрасывал, хранил на лоджии и в Москве, и в Киеве. Когда его сын Алексей снимал о нем фильм, то все это богатство пригодилось. Недавно Московский архив забрал все документальные картины Сергиенко.
— Как же вы пленку хранили на балконе? Это же верная смерть — отсутствие нормального температурного режима.
— А где ее хранить? Жаль, что ничего не осталось из того, что пришлось вырезать из «Объяснения в любви». А из «Белых туч» очень многое осталось.
— Какая Маргарита Терехова у вас там была прекрасная, но только в окончательную версию картины эти кадры не вошли. Их можно увидеть в фильме вашего сына.
Е.А.: Если бы Роллан не убирал что-то, то картина вообще бы не увидела свет. Он не сразу сообразил, что надо потихоньку выносить со студии то, что приходилось сокращать. В Третьяковке мы недавно показали тот вариант «Объяснения в любви», который Роллан вынес когда-то. Но почему-то в финале изображение идет одно, а звук совсем другой. Откуда такая версия взялась? Но взяли ее в архиве. У Роллана все фильмы истерзанные. Я присутствовала однажды на сдаче его фильма о Сковороде. Тогда еще молодая была, но первые седые волосы оттуда. Как там безобразно кричали какие-то тетки: «Началось! Безобразие!» А ведь это были редакторы, пусть не интеллигентные, но образованные люди. Как только сердце все это выдерживало.
В тот день, когда я приехала к Роллану Петровичу, у него была в гостях давняя подруга Лиля, работавшая на «Белых тучах» директором картины в 1968 году. Она кое-что прояснила: «Маргариту Терехову пробовали на роль матери. Она тогда была восходящей звездой и была не похожа ни на кого. Роллан Петрович с оператором Мишей Беликовым решили пригласить ее на пробы. Она прилетела в Киев. Снимали ее в сельской хате. У Маргариты были роскошные длинные волосы. Ей дали украинский гребень, и она так красиво их расчесывала, что все стояли как зачарованные. Роль была небольшая, в итоге ее совсем вырезали. Но все осталось в срезках. Почему так произошло? За давностью лет никто не вспомнит».
— Почему вы ушли в документалистику?
— Документальное кино — это возможность увидеть не сцену, а реальную жизнь, не игру, а то, что было или, может быть, будет. Простите, говорю банальные слова.
— Жаль! В вашем игровом кино столько поэзии. А вас, наверное, ругали за пресловутый поэтический кинематограф.
— Комедия с трагедией вся наша с вами жизнь.
— Снимать такое кино и не бояться тех, кто пытался диктовать, — свидетельство внутренней свободы. Почему вы смеетесь?
— Солнышко, Александр Петрович Довженко научил меня жить и снимать кино. Он был мученик, очень страдал всю свою жизнь. Так положено всем.
— Страдать, мучиться положено всем?
— Наверное.
— Довженко вас любил?
— Как это ни странно, мы связаны с ним были еще до моего рождения. Он же родом из Сосниц, где родился и мой отец. Думаю, что они были знакомы. Но я ему об этом не сказал. Довженко спросил меня: «Так мы что, земляки?» А я ответил: «Почти что». Идиот!
— Давно не были на своей родине в Щорсе? Это же тоже Черниговская область?
— Когда-то мой родной городок назывался Сновск. Давно я там не был, лет десять. Нас, детей, было четверо у матери: три брата и сестра. Отец ушел на войну и не вернулся. Очень скоро пришло сообщение о том, что он пропал без вести.
Е.А.: Его мама осталась одна с четырьмя детьми. Война, оккупированная территория, а потом после войны — голод. Мария Поликарповна была очень образованная женщина, физик по образованию. Она замечательно играла на фортепиано, путешествовала с детьми. Раскладывала карту, и они выбирали маршрут. Кормить детей было нечем, так она их развивала, занимала тем, чем могла. Все дети, кроме Роллана, стали географами. Старший брат поступал во ВГИК, но не поступил.
— Откуда у вас такое необычное имя?
— Мама очень любила Ромена Роллана. Когда он приехал в СССР по приглашению Горького, я еще был в материнской утробе. И хотя Роллан — это фамилия, она решила сына назвать в честь него. У остальных детей были обычные имена — Катя, Боря, Володя… В отличие от других Роланов я пишусь с двумя «л».
— У вас на редкость дружная семья. И вы красивая пара.
— Мы познакомились в Москве. У нас две внучки. Я — прадед.
Е.А.: В следующем году исполнится 60 лет нашей совместной жизни. А до этого мы еще три года встречались. У нас есть дочка Светлана, она актриса. Внучка — Саша Розовская — тоже пошла по стопам родителей (ее отец — Марк Розовский. — С.Х.). Она — актриса, играет в РАМТе. И очень независимая — в деда пошла (с 13 лет играла в мюзикле «Норд-Ост» Катю Татаринову, находилась в Театральном центре на Дубровке, захваченном боевиками. — С.Х.). Саша замужем за актером Денисом Шведовым. Они вместе учились у Алексея Бородина.
Иногда я говорю ей, что хотела бы другую жизнь прожить. С тем же мужем, теми же детьми, но по-другому. Теперь деньгам придают большое значение, а этого не нужно делать. Роллану присылали сценарии, а он отказывался, хотя у нас двое детей. И я была горда тем, что он отказывался. Неправильно это! И наши дети не стали практичными. Хотя деньги дают какую-то свободу.
У Роллана долго не было никаких званий. Только в 2010-м получил заслуженного работника культуры. Ему хотели еще в Киеве дать звание, но он в тот момент уже переехал в Москву. Бывший тогда послом России в Украине Виктор Черномырдин посоветовал, куда следует в Москве обратиться. Подали документы на Сергиенко и еще одного человека. Так тому дали, а Роллану Петровичу — нет.
— Судьба вашего однокурсника Отара Иоселиани сложилась совсем иначе. Поддерживаете отношения? Он же в Париже живет.
— Нет, не поддерживаем. Странно! Не понимаю даже, почему мы не видимся. Я был бы рад общаться с ним.
— Вы постоянно говорите о том, что Чернобыль был важным звонком, который многие не услышали.
— Для меня самая большая жертва — мой рано ушедший сын. Он дважды спасал меня, когда я мог утонуть в Черном море под Алуштой и недалеко от Тарусы. Он выстирал мою чернобыльскую одежду своими руками, потому что не было стиральной машины. Может, тогда подорвал свое сердце, свою жизнь. Поэтому я считаю себя невольным виновником его ранней смерти. Я виноват: никогда не думал, что он будет стирать мою одежду. Он боялся, что я дополучу то, что недополучил, потому и решил сам стать спасителем. Наверное, так и есть. А может быть, это я уже сошел с ума. Выстиранная им одежда и сейчас лежит на балконе.
— Зачем вы ее храните?
— А куда ее? В музей?
— Вижу, что вы устали.
— Нет, не устал. Замучился.
Светлана Хохрякова
