«Родственников мамы покарал бог»: откровенное интервью сына Валентины Леонтьевой

Десять лет назад, 20 мая 2007 года, скончалась самая любимая телеведущая Советского Союза. Тетя Валя из «В гостях у сказки», Валечка из программы «От всей души» и новостных телепередач. А по паспорту — Валентина Михайловна Леонтьева. Редко бывает, чтобы человека из телевизора обожали и взрослые, и дети. Однако тетя Валя — именно такой особый пример всеобщей любви.

Но возможно, что всенародное поклонение она с радостью променяла бы на любовь одного-единственного самого важного человека в жизни — родного сына.

В последние годы перед смертью Валентина Михайловна жила отшельницей в маленьком поселке под Ульяновском. Об их отношениях с сыном ходили разные слухи — вплоть до самых чудовищных. Судачили о невыносимом характере Дмитрия Виноградова (мальчик взял фамилию отца-дипломата), даже о случаях рукоприкладства с его стороны по отношению к легенде советского ТВ. А когда Леонтьева умерла, ее сын исчез на 10 долгих лет. Поговаривали, что он уехал за границу. Но «МК» удалось найти наследника первой леди советского телеэкрана совсем близко от столицы. И даже вызвать его на откровенный разговор.

 

Я сижу в красивом двухэтажном доме более чем в ста километрах от Москвы. Передо мной седобородый огромный человек со стальными глазами, чем-то похожий на викинга. Это сын тети Вали, Валентины Леонтьевой, Дмитрий Виноградов.

— Почему вы уехали из Москвы, учитывая, что вы сугубо городской человек и всю жизнь прожили в мегаполисах?

— Из Москвы я собирался уехать еще в 2005 году. И маме предлагал уехать. Я живу в очень красивом большом доме в лесу в старом русском городе, экологически чистом, замечательном. Я уехал потому, что все нормальные люди в определенном возрасте уезжают жить на природу. А кто остается в Москве — банальные неудачники.

— Чем вы здесь занимаетесь?

— Своим творчеством, своей работой, рисую картины, читаю книги, катаюсь на велосипеде, плаваю на байдарке, гуляю по лесу — наслаждаюсь жизнью. Во всех ее проявлениях.

— Говорили, что не последнюю роль в вашем отъезде из Москвы сыграли журналисты. Они вам сильно досаждали, когда Валентина Михайловна предпочла переехать подальше от вас, к родственнице в Новоселки.

— Когда журналисты мне стали досаждать, участок я этот уже купил. Дом я этот доводил до ума в течение двух лет. А то, что кажется журналистам, это нормально, потому что им всегда что-то кажется. На то они и журналисты.

— Если вспомнить, как многократно полоскалось ваше имя в СМИ, — вам не хотелось оправдаться? Просто сказать: все не так, ребята.

— Оправдываются те, кто чувствует свою вину. И перед кем оправдаться? Перед журналистами, перед родственниками? Я не вижу той группы, перед которой я должен оправдываться, и вообще мне глубоко наплевать, что обо мне думают.

 

 

* * *

— Тогда давайте по порядку. Считается, что у вас были натянутые отношения с мамой.

— У нас были прекрасные отношения с мамой. Она никогда меня не ругала, например, за плохие отметки, никогда не раздражалась, не повышала на меня голос и была всегда абсолютным дипломатом. Дело в том, что она крайне воспитанная и образованная женщина, она не могла себе позволить вести себя так, как ведут какие-то хамки. И вследствие этого у нас были замечательные отношения. А большая квартира позволяла жить нам совершенно независимо и друг другу не мешать.

— Насколько Валентина Леонтьева в жизни отличалась от своего образа на экране? Например, были ли у нее вредные привычки?

— Она была яркой, самостоятельной женщиной. У нас в семье, когда я был маленький, была черная машина «Шевроле» — «Шеви», как ее называют американцы. Валентина Михайловна даже ездила на ней сама на юг. Она много курила, иногда доходило до двух пачек в день. Правда, курила «Мальборо» — при этом у нее никогда не садились связки, голос всегда оставался молодым и звонким. Моя мать была породистым человеком.

— И при этом удивительно мягким и доброжелательным… Или это часть телеимиджа?

— Мне говорили, что моя мама достаточно жесткий человек. Но это и естественно! Она работала на телевидении с конца 50‑х годов — а там не может выжить нежесткий человек. У Валентины Михайловны было большое количество врагов, как у любого известного человека. Более того, когда началась так называемая перестройка, я сразу объяснил маме: большинство дорог на телевидении для нее заказано. Она человек одной страны, а теперь — совершенно другая страна. Поэтому такие люди, как Леонтьева, Кириллов, Шилова, Моргунова, Жильцова, Печорина, — все талантливые дикторы — остались не у дел, потому что мы пошли по пути американского телевидения. Слава богу, что сейчас времена меняются и наша страна снова становится великой империей.

— Вы сторонник империи?

— Я однозначно сторонник империи, потому что у меня отец был дипломатом, мама — трубадур режима, и я воспитывался в понимании того, что у нас самая большая, лучшая и самая великая Родина.

— Вас очень любили изображать одиноким мальчиком, который заработал комплексы из-за знаменитой мамы. Например, ревновал Валентину Михайловну к другим детям, которым она рассказывала на ночь сказки с телеэкрана.

— Это просто один какой-то дурак написал, а другие дураки подхватили. Я чувствовал себя абсолютно нормальным советским ребенком. Я ездил в советские пионерские лагеря до шестого класса, много времени проводил на улице со своими друзьями. Мало того что на меня не давил груз моей мамы, но никто мне и не пенял на ее известность — всем было по большому счету все равно.

— И поэтому вы, сын знаменитых родителей, оказались в школе при заводе «Калибр»?

— Просто рядом с нашим домом была школа от завода «Калибр».

— А вообще часто меняли школы?

— Ну как часто… В первый класс я пошел на Шаболовке. Во второй класс — уже на проспекте Мира, где были три дома для телевизионщиков.

— Родителей вызывали в школу? Как вы вообще вели себя в школе?

— В школе я себя вел нормально, потому что мне каждая «зобака» — именно с буквы З — тыкала в морду: у тебя, мол, такая мама, а ты так плохо поступаешь. И, как любому нормальному мальчику, мне хотелось поступать еще хуже. Я был единственным некомсомольцем из трех классов.

— Чем мотивировали?

— Ни в коем случае не нелюбовью к советской власти. У нас дома никогда не было транзисторов, которые транслировали радио «Свобода». У нас дома никогда не приживалась пятая колонна, и потому невступление в комсомол не было связано с политикой. Просто устав — это был бред сивой кобылы, который надо было заучить. А я не могу себе позволить учить бред сивой кобылы.

— И вы говорили это учителям?

— Я им говорил, что комсомол — дело добровольное. Потом, конечно, я вступил в комсомол. Перед поступлением в институт я работал на телевидении осветителем. И как-то в понедельник меня затолкали в какую-то душную накуренную комнату, там кто-то проголосовал, и спустя какое-то время мне дали комсомольский билет — так что номинально я все же был комсомольцем. Но я никогда не был настроен против советской власти. Я вообще считаю, что быть настроенным против власти — это равноценно сумасшествию и, пардон, мочеиспусканию на оголенные провода.

— Но родители-то были партийные?

— Мама была беспартийной.

— Интересно, как можно было работать диктором на советском телевидении, не являясь членом КПСС?

— Видимо, это был тот случай, когда талант перевешивал значимость этого. К тому же в нашей империи были такие люди, как показательные беспартийные — то есть им позволяли выезжать за границу. А с другой стороны, я предполагаю, что в отделе кадров, когда ее отправляли за границу, были настолько уверены, что она партийная, что даже не ставили этот факт под сомнение. То есть тут какой-то политический анекдот — я могу сказать, что много беспартийных людей занимали высокие посты. И необязательно надо было быть коммунистом, чтобы оказаться у власти.

 

 

— Ну ваш отец, сотрудник дипмиссии СССР в Нью-Йорке, не мог быть беспартийным. Кстати, вы безумно на него похожи, невероятно просто.

— Мой отец — веселый, образованный, умный, энциклопедически подкованный во всех отношениях человек. Который никогда не был снобом, никогда не окружал себя специальными нужными людьми. Отдыхать он ездил на протяжении сорока лет — и даже больше — в маленький приморский городишко. Его окружали и академики, и водители, и отставные боксеры. Именно он научил меня получать удовольствие именно от общения со всеми людьми, не деля их на сословия или касты... Папа ел и жил большими столовыми ложками во всех отношениях.

— Кто из родителей оказал большее влияние на формирование вашего характера?

— Конечно, папа. Как может повлиять на мальчика мама?

— Иногда и такое бывает.

— Это в болезненных случаях. А так сын берет все от отца, по-другому и быть не может.

 

 

* * *

— Писали, что на вас тяжело повлиял развод родителей. Ведь вы уже были взрослым, когда они развелись.

— Настолько сильно переживал, что даже ездил на юг вместе с папой и с папиной будущей женой.

— Она еще не была его женой?

— Я уже понимал, что папа собирается на ней жениться. Дело в том, что у нас в семье все было построено на уважении друг к другу и свободе. Если бы я был глупым эгоистом и диким человеком, я бы мог говорить папе: как же так, как мама и проч. Но, с другой стороны, какая мне разница, с кем общается папа? То есть это меня абсолютно не задевало, я не испытывал к папиной пассии заранее никаких отрицательных эмоций.

— А с Валентиной Михайловной вы общались по этому поводу? Она, наверное, переживала...

— Она, наверно, не сразу узнала, а меня даже не спрашивала, потому что понимала, что папу я не сдам никогда.

— Вы поддерживаете отношения с той его семьей?

— Не поддерживаю. У меня есть сестра, она где-то работает за границей, наверно, замужем. Думаю, что все у нее хорошо. Наверно, если бы у папы родился сын, я бы с ним общался, а с сестрой мне как-то неинтересно.

— Вы рассказывали в свое время, что единственное, что хотели оставить себе в память о папе, — это стек (небольшая палочка, используемая как хлыст — прим. Авт.), подаренный ему Джавахарлалом Неру. Почему?

— Мало ли что я хотел… Я был бы рад это получить, когда у меня были глупые амбиции, а на самом деле это уже не имеет никакого значения. У меня в доме не расставлены мамины и папины фотографии — я о них думаю, они у меня в голове и в моем сердце, а показывать их кому-то, демонстрируя, что я о них помню, это глупо и какое-то позерство.

А вообще о карнавале, в котором я жил с детства, — я бы не сказал, что это так уж весело. Мама всегда слегка играла — это было у нее в крови.

* * *

— Хочу коснуться той болезненной истории — отъезда Валентины Леонтьевой к родственникам в Новоселки за три года до смерти. Почему это произошло?

— Мама уехала в Новоселки потому, что получила классическую травму для людей такого возраста — она сломала шейку бедра.

— Просто упала? Вообще-то существует расхожая версия, что во время ваших семейных ссор доходило… как бы это помягче выразиться… до применения силы.

— Слушайте, я боксер, я сношу мужиков одним ударом, а мама была маленькая, хрупкая… как вы себе это представляете? Что за чушь?! Вообще слухи о том, что я бил мать, стали распускать родственники — после того как им не удалось получить половину маминой квартиры.

— Хорошо, вернемся к травме Валентины Михайловны.

— Ей сделали операцию в Кремлевке, все прошло удачно, но встал вопрос: нужно приглашать сиделку, а это неизбежно привлечет внимание журналистов и так далее. И тут тетя Люся, мамина сестра, и ее дочка Галина предложили некоторое время Валентине Михайловне пожить с ними.

— Вы тогда уже разъехались?

— Нет, мы жили вместе, только собирались разъезжаться. Соответственно, когда матушка уехала в Новоселки, я стал пересылать всю ее пенсию и зарплату, достаточно приличные деньги. Кроме того, Галина забрала из нашей квартиры кучу мебели. Она приехала в Новоселки с «КамАЗом», который был забит под завязку. Румынская отступающая армия не набрала бы столько трофеев. Мне, в общем, было все равно — мы меняли квартиру, мне надо было все это где-то оставлять.

Теперь о жилье. Сначала было сказано, что места в квартире сестры хватит всем — и Валентине Михайловне, разумеется, тоже. Спустя какое-то время мне позвонила Галина и сказала, что в их доме на том же этаже продается квартира и хорошо было бы маме ее приобрести. Меня несколько удивила цена этой квартиры, но у меня и в мыслях не было, что сестра может вести со мной какую-то нечестную игру, и деньги я выслал. Но потом был крайне удивлен, узнав, что эту квартиру выделила местная администрация.

— А как вы это выяснили?

— Об этом было сказано на одной из телепередач. И все это превратилось в банальную сказку о рыбаке и рыбке. А закончилось в итоге печально, потому что нечестно заработанные вещи никогда не приносят счастья, и тем более в такой ситуации. Через какое-то время погибли два сына Галины, которые одновременно разбились в аварии, а меньше чем через год после этого погибла сама Галина.

— Умерла от сердечного приступа, как говорят.

— Ну, какая разница, как забирают боги. Разбивают об асфальт, останавливают сердце. Потому что надо всегда свои поступки соизмерять с желанием богов.

— Ваши натянутые отношения с родственниками были одной из основных причин того, что вы не ездили к матери?

— Мы с ней разговаривали по телефону, общались, я собирался туда приехать, но, с другой стороны, она собиралась вернуться, все уже было подготовлено.

— Квартира была разменяна. Куда бы она вернулась?

— Я купил ей квартиру на Тверской, а себе на Большой Академической.

— Наибольшее количество претензий вам предъявляли журналисты за то, что вы не пришли на похороны Валентины Михайловны в мае 2007-го.

— Никто, тем более борзописцы, не вправе судить, что я должен, а что я не должен делать. Но если уж говорить о ее смерти… она хотела, чтобы ее похоронили рядом с ее мамой. Место на Ваганьковском кладбище было уже выделено. А родственники нарушили ее волю. И в дальнейшем просто использовали популярность моей мамы для достижения своих личных интересов.

— Они пытались с вами общаться после смерти Валентины Михайловны? Звонили?

— Да. Я так понимаю, после смерти матушки они были крайне огорчены, что я не отдал им половину московской квартиры. Как говорят французы, аппетит приходит во время еды.

— Ну, им же осталась квартира в Новоселках, которая была куплена.

— И еще немалые деньги. Они получили и квартиру, и деньги. Они получили квартиру, деньги... и смерть.

— А вы, выходит, даже не знаете, где похоронена Валентина Михайловна?

— Я был у матушки на могиле одним днем — это было до отъезда в Подмосковье, в 2012 году. Естественно, к родственникам я не заходил.

 

 

* * *

— Тетя Валя переживала, что у вас нет детей. Тем не менее ходят слухи, что внук все же у нее есть. Можете что-то сказать о вашем сыне?

— Да, внук у нее есть. У меня замечательный сын, и мне очень повезло, что он родился, когда мне было не 20 или 30 лет, а 45. Очень умный, очень добрый, очень внимательный — самое главное для меня существо в этом мире. Кроме сына, у меня никого нет, и кроме сына, меня ничего и не интересует. Он приезжает ко мне на каникулы, а живет с мамой. Мама — очень хороший профессиональный визажист, и для нее просто здесь нет работы. Мы здесь катаемся с ним на велосипедах, плаваем на байдарках, гуляем в лесу, читаем книги, и самое большое мое достижение — я отлучил его от компьютера. Мне никто не верит, но на самом деле это очень просто: надо просто им заниматься. А мы даем компьютер, как правило, когда не можем и не хотим заниматься ребенком. Я же хочу и могу, поэтому компьютер ему совершенно не нужен.

— А каким бы вы хотели его видеть, когда он вырастет? Похожим на вас?

— Я хочу, чтобы он был таким, каким он хочет быть. Я не вправе здесь указывать.

— Но каждый родитель мечтает о каком-то будущем для ребенка...

— Это обыкновенный примитивный родительский эгоизм. Он имеет право прожить жизнь так, как считает нужным. Я могу дать ему какой-то совет, но ни в коем случае не давить. Давят люди зажатые, закрепощенные, которые живут в каких-то несуществующих штампах, которые сами себе построили; поэтому чем он захочет, тем и будет заниматься.

— С какого момента вы смогли бы назвать себя художником? Или вы всегда им были?

— Наверно, всегда. Это часть меня, но я никого не интересую как художник (профессионально Виноградов начал рисовать в 2011 году — именно тогда купили его первую картину. — Прим. авт.).

— Местные жители знают, чей вы сын? Это как-то повлияло на ваше общение с ними?

— Узнали они об этом не так давно. И это никак не повлияло, потому что чем дальше человек живет от Москвы, тем он порядочнее, к этому все привыкли. Есть масса товарищей, которых я знаю по 12 лет и которые не имеют представления о моей матушке. Мне это знание больше мешало, чем помогало.

 

 

— Каков сейчас ваш круг общения? Он сузился?

— С годами количество друзей у любого нормального человека уменьшается. Если количество друзей увеличивается — он агрессивный шизофреник. С годами нормальный человек становится все более самодостаточен и подбирает людей, которые ему наиболее близки. Соответственно, перед смертью нормальный человек должен оказаться совершенно один.

— Кого на нынешнем телевидении вы можете поставить рядом с Валентиной Михайловной — по профессионализму и манере подачи?

— Я не очень хорошо знаком с современным ТВ — у меня кабельное телевидение, я смотрю какие-то исторические телеканалы, а федеральные каналы не смотрю вообще. Наверное, в последнее время что-то стало меняться, потому что мы начинаем строить совершенно новое общество с совершенно новой страной. Появится национальная идея — будет меняться и телевидение. Вот когда мы построим Империю, тогда у нас будут такие передачи, как «От всей души», и появятся такие люди, как Валентина Леонтьева. Потому что таких людей рождает Империя. И создает Империя.