В Третьяковской галерее проходит серия дискуссий «Культура без границ. Диалоги с культурными лидерами современности». Участники проекта — руководители крупнейших мировых музеев, театров и других институций, известные режиссеры и деятели искусства. Обозреватель «Известий» расспросил директора галереи Уффици (Флоренция) Эйке Шмидта о ведущих художественных тенденциях.
— Какова роль художественного музея в современном мире? Изменилась она по сравнению с XX веком и изменится ли в ближайшем будущем?
— Роль художественных музеев определенно поменялась. В XX веке было существенно меньше посетителей, тем более из других стран. Уже в первые годы XXI века мы увидели взрыв международного туризма. Это хорошая черта, признак того, что идет диалог между разными народами и культурами.
Другое важное изменение — цифровизация нашего мира. Интернет и цифровые технологии существенно изменили задачи библиотек, школ, других культурных и образовательных институций. Музеев это тоже касается. Философ и культуролог первой половины XX века Вальтер Беньямин предсказывал, что, когда средства воспроизведения — например, фотография — получат широкое распространение, люди станут меньше ходить в музеи. Тем не менее мы видим, что процесс идет в противоположном направлении: чем больше развивается интернет и другие цифровые инструменты, позволяющие увидеть копию произведения искусства, тем интереснее людям пойти в музей и посмотреть на оригинал.
Это два основных фактора, которые меняют роль музеев в XXI веке. И наша задача — понять, как с этим работать. Не просто для того, чтобы музеи смогли выжить (почему им вообще надо выживать?), а для того, чтобы они заняли ключевое положение в нашем обществе и сыграли важную роль в объединении разных народов и культур, в культурных обменах.
— К вопросу культурного обмена: как вы оцениваете сегодняшние отношения между российскими и западными, в частности европейскими, музеями? Насколько сейчас интенсивен межмузейный диалог и обмен?
— Связь между русским и западным искусством очень сильна. Это отражается и на музеях. Было бы ошибкой не использовать и не активизировать эти связи через совместные выставочные проекты, программы и исследования. Выставка Рафаэля, подготовленная в сотрудничестве галереей Уффици и ГМИИ имени Пушкина (в 2016 году. — «Известия»), как раз является отличным примером такого взаимодействия. Вместе мы смогли объединить итальянскую живопись и русскую литературу.
Также очень сильны взаимосвязи авангардистов начала XX века Западной Европы и Москвы. Достаточно пойти в Новую Третьяковку, чтобы это увидеть. В Америке распространено мнение, что традиционный авангард был тогда сосредоточен в Париже, но это совершенно не так. Некоторые полагают, что центром был Берлин. Да, это более верно. Но на самом деле в первое десятилетие XX века центрами авангарда были пять городов: Париж, Берлин, Мюнхен, Вена и Москва.
Россию невозможно вычеркнуть из этого процесса, равно как невозможно ее вычеркнуть из современной культуры. Поэтому присутствие России в наших музеях не менее важно, чем наше присутствие в России.
— Сказывается ли политическая и дипломатическая напряженность на межмузейном обмене?
— Когда мы приступили к подготовке выставки Рафаэля в ГМИИ, меня сильно ругали в итальянской прессе — в первую очередь левые, которые считали, что проекта в России быть не должно. Но мы продолжили работу, несмотря на всю критику. Всегда важно развивать культурные проекты, которые оказывают более долгосрочный эффект, чем сиюминутные политические решения.
Ребенок, который пошел в Пушкинский музей и увидел работу Рафаэля, запомнит это на всю жизнь. Так и итальянец, услышавший музыку Прокофьева, будет нести ее в себе всю жизнь и передаст это чувство следующим поколениям.
Культура выше и больше, чем политика, которая, как мы видим в последнее время, меняется очень быстро. Поэтому культурные обмены и взаимодействия нам очень важно сохранять и развивать.
— Можно ли сказать, что санкции в отношении России оказали негативное воздействие на культурный диалог? Или музейный мир существует в некой параллельной вселенной?
— Музейный мир никогда не существовал в параллельной вселенной. Конечно, есть конкретные связи политики и музейной работы. Пример непосредственного влияния внешнеполитической ситуации — прекращение музейного обмена между Россией и США (в 2010 году, после скандала вокруг библиотеки Шнеерсона. — «Известия»). Это играет отрицательную роль. Тем не менее всё равно в Америке выставляются предметы российского искусства. Да и музыка куда в меньшей степени испытывает влияние политической ситуации.
Что касается взаимоотношений между российскими и итальянскими музеями, они не испытали никакого влияния политической ситуации, наша связь остается сильной. В 1970-х годах проходили выставки итальянского искусства в Москве и Санкт-Петербурге. Точно так же российское искусство демонстрировалось в Италии. Так продолжается по сей день.
Я с оптимизмом смотрю в будущее. Важно помнить, что роль музеев, особенно в напряженной политической ситуации, заключается в усилении культурного диалога.
— Вопрос, связанный с межгосударственным сотрудничеством. В последнее время участились ситуации, когда русские исследователи и представители крупнейших музеев оспаривают атрибуцию произведений, выставленных на Западе, но их мнения не слышат. Насколько современная система взаимоотношений между музеями хороша для решения подобных конфликтов?
— Расскажу, как дело обстоит в Италии. У нас одно из старейших и сильнейших подразделений полиции занимается борьбой с преступлениями в сфере искусства и культурных ценностей. Сейчас это специальный отдел карабинеров, в нем свыше 200 специалистов. Они не только защищают произведения от хищений, но и выявляют, а затем конфискуют фальшивки. Для этого полиция организует специальное обучение, проводит научные конференции совместно с музеями.
Поэтому если, например, в итальянском музее выставят какую-то картину, которую такая серьезная институция, как Третьяковская галерея, назовет подделкой, самое меньшее, что произойдет, — корпус карабинеров начнет расследование. Будет запущен целый процесс. И мнение Третьяковской галереи, конечно, будет принято во внимание.
В Генуе недавно была открыта выставка Модильяни. Правительство отметило, что, возможно, некоторые работы — поддельные. Дело получило неприятный оборот, выставку пришлось закрыть, полиция конфисковала произведения искусства.
Но при атрибуции работ тоже бывает много спорных ситуаций. По работам Леонардо да Винчи до сих пор ведутся дискуссии, весьма сложные. Интересные юридические коллизии бывают и с искусством XX века. Приведу пример. Великий скульптор-кубист Александр Архипенко в 1923 году уехал из Франции в Америку. Но французы продолжали считать подлинными только те бронзовые скульптуры, которые выпускал литейный цех в Париже. Американцы, наоборот, признавали оригиналом то, что отливалось в Америке, а вещи, приезжавшие из Парижа, объявляли подделками. Они даже конфисковали и уничтожали эти работы.
— В России после выставки Серова в Третьяковской галерее появилось понятие «музейный бум». По итогам 2017 года музеи в нашей стране заработали больше, чем театры. Это сугубо российская тенденция?
— Это глобальная тенденция. Мы наблюдаем тот же самый феномен. Когда я пришел в Уффици, у нас было 1,8 млн посетителей, два года спустя их стало 2,2 млн. Вместе с палаццо Питти и садами Боболи результат был выше 3 млн, сейчас — почти 4 млн.
Мы наблюдаем не только рост числа посетителей, но и повышение общего интереса к музеям. Несколько лет назад СМИ меньше освещали нашу деятельность. Если открывалась выставка, может быть, в новостях культуры появлялась небольшая статья об этом. И речи не шло ни о каком телевидении. Сейчас практически на все важные мероприятия приходят представители ведущих СМИ.
— Это как-то связано с ростом рынка искусства?
— Действительно, глобальный рынок предметов искусства находится в расцвете и растет стремительно. Работы, созданные великими мастерами прошлого и настоящего, продаются на аукционах дилерами по таким ценам, о которых никто и подумать не мог несколько лет назад. В прошлом ноябре картина «Спаситель мира» Леонардо да Винчи была продана за $450 млн. Конечно, музеи, которые будут выставлять подобные работы, окажутся в центре общественного внимания.
Но является ли рынок предметов искусства драйвером «музейного бума»? Или есть какой-то другой процесс и он уже влияет и на рост художественного рынка, и на повышение посещаемости музеев?
Существует гипотеза, что в сегодняшнем виртуальном мире людям всё более и более важно оказывается посмотреть на реальную картину или другой осязаемый предмет искусства. Человека всё больше тянет к великим произведениям, которые нельзя, да и не нужно копировать. Перед ними он может стоять днями, неделями, годами, при этом постоянно узнавая что-то новое...
Сергей Уваров
