Американская певица и продюсер Джоанна Стингрей поговорила с Борисом Барабановым о том, зачем она решила написать книгу о своих приключениях в России, как она сочиняла песни с Сергеем Курехиным и почему американская карьера Бориса Гребенщикова увенчалась фиаско.
— Я уверен, что за последние 30 лет вам не раз предлагали выпустить книгу о вашей жизни. Почему вы решили сделать это именно сейчас?
— После того как я уехала из России, я давала два или три интервью в год, и каждый раз мне говорили: «Да вам книгу надо писать!» И этим все ограничивалось. А два года назад я задумала сделать свой веб-сайт и разместить на нем все те фотографии, которые были у меня в архиве. Я видела, как бурно реагировали русские, когда я размещала что-то в соцсетях, так что сайт был лучшим решением для меня. Знаете, все ведь циклично в жизни, и через 25 лет эти снимки у многих людей вызывали ностальгию. Фотографии, которые я стала разбирать, вызвали воспоминания о вещах, которые я успела забыть. Ну, и идея сайта в итоге переросла в идею книги. Когда я написала первую главу — о том, как я попала в Россию,— я попросила одного знакомого автора привести ее в человеческий вид. То, что у него получилось, я показала своей дочери Мэдисон. Ее отец — русский (барабанщик группы «Центр» Александр Васильев.— “Ъ”), и она очень серьезно относится к своему русскому бэкграунду, очень ценит знакомство с Борисом Гребенщиковым и Юрием Каспаряном (гитарист «Кино», первый муж Джоанны Стингрей.— “Ъ”). Мэдисон прочитала эту главу и сказала: «Это худшее, что я читала в своей жизни». Она переписала первые три главы, и в тексте появилась жизнь, появились краски.
— Ваша книга читается как сценарий шпионского фильма, вы там постоянно между нескольких огней. Очень захватывающе. Это тоже заслуга Мэдисон?
— Первая идея снять кино о моей жизни появилась еще в 1980-е. Предполагаемые создатели фильма даже были на моей свадьбе с Юрием Каспаряном. Но вскоре эта компания развалилась. А три года спустя сценарист того фильма опять появился на горизонте. Мы встречались с ним по пятницам, и потихоньку стал складываться сценарий. Вроде получалось неплохо. Но продать сценарий кому-то из больших продюсеров он не смог. В Америке это очень тяжело сделать. Может быть, это тоже стало толчком к написанию книги. Что ни делается, все к лучшему. Моя русская история точно не поместилась бы в один двухчасовой фильм. Формат книги позволяет мне рассказать все, что для меня важно. В итоге то, что сейчас вышло в России под названием «Стингрей в Стране Чудес»,— это всего лишь первый том. Но я не исключаю, что однажды моя история все же будет воплощена на экране.
— При этом в книге есть трогательные моменты, касающиеся вашего взросления, вашей зависимости от матери и попыток стать самостоятельной. Это не менее важно, чем истории о музыкантах.
— Первоначально в книге было очень мало информации о том, что со мной было до путешествия в Россию. Когда я написала примерно шесть глав, мой нынешний муж показал их своему другу — писателю. И он сказал: «Ты должна больше рассказать о том, кто ты такая». До этого я думала: «Русским интересно читать о русских, какое им дело до моей семьи». Но моя дочь настояла на том, чтобы мы включили в повествование фигуру моей матери как полноценного героя.
— Знаете, когда я в юности слушал вашу музыку, созданную в сотрудничестве с Борисом Гребенщиковым и Сергеем Курехиным, меня поражало, что у вас с ними получились нормальные радиоформатные поп-песни. Я-то их считал героями андерграунда, рок-иконами. А у вас с ними вышло что-то вроде Синди Лаупер или Мадонны. До сих пор мне это не дает покоя.
— Борис всегда прекрасно ориентировался в любой западной музыке. Не говоря уже о том, что стихи он писал одинаково талантливо и на русском, и на английском языке. Сергей же работал вне каких-либо рамок и норм, мы все это знаем. Восемь лет назад я нашла кассету, где были записаны наброски для моих песен, которые делал Сергей. Он наигрывал мелодии на своем сумасшедшем пианино и напевал какую-то белиберду, но это были мелодии, на которые я потом сочиняла тексты. Потом эти наброски превратились в песни — я записала их с западными музыкантами. Безусловно, в нем было чувство поп-музыки. То же самое я могу сказать о группах «Кино», «Алиса» и «Странные игры». Когда я делала англоязычные версии их песен, я никогда не меняла мелодии.
— Вы ведь нечасто играли сольные концерты?
— Иногда я могла выйти на одну песню внутри шоу «Поп-механики» или спеть с «Кино» или «Играми». Когда я официально вступила в рок-клуб, я ездила на гастроли с «Играми» и могла спеть с ними три или четыре песни. Так мы выступали в Минске и Таллине. Примерно в 1991–1993 годы у меня уже был собственный состав, в Москве, и мы сыграли несколько полноценных концертов.
— У вашей книги счастливый конец: влюбленные поженились, перестройка победила, Джоанна молодец. Но ведь вы, насколько я знаю, пишете второй том, и, следуя вашей биографии, там должны быть разочарования, разводы…
— И смерть… На последних страницах мы с Юрием Каспаряном, молодожены, сидим в аэропорту. Моя виза заканчивается, я должна лететь в Америку, и мы опять не можем быть вместе. Так что это не совсем хеппи-энд. Но, несмотря на все плохое, что описано в первой книге, я все равно считаю, что место ее действия — Страна Чудес. По поводу второй книги я сама себе задаю вопрос: будет ли это все еще Страна Чудес? Вы правы, она будет тяжелее. В ней будет больше суровой реальности.
— В вашей первой книге самая тяжелая глава — о том, как вам отказывают в советской визе и вы не можете вылететь к Юрию. Вы боретесь, но некто неназванный вам постоянно мешает. У вас есть идеи, кто это был?
— У меня нет точного ответа на этот вопрос. Были слухи о том, что нам мешали так называемые профессиональные музыканты, из двух или трех групп, которым успех «Красной волны» стал костью в горле. Но если даже я установлю наконец, так ли это, в моей сегодняшней жизни это ничего не изменит.
— В книге вы рассказываете о том, как с вашей подачи был запущен американский проект Бориса Гребенщикова, который стал альбомом «Radio Silence». Как вы считаете, почему в итоге у него ничего не получилось в США?
— Мне тяжело рассказывать об этом. Как вы могли прочитать, был момент, когда Кенни Шаффер, ставший продюсером американского проекта Бориса, попросил меня отойти в сторону, так как мой статус «врага России» мог помешать развитию его американской карьеры. Я пошла на это — я действительно не хотела мешать Борису. Но мне жаль, что Кенни иногда забывает упомянуть о моей роли, когда рассказывает об этом проекте. Что касается самого альбома, то мне нравилась там заглавная песня, остальное — меньше. Знаете, никогда нельзя сказать наверняка, что станет хитом. Борис — невероятно талантливый музыкант. Но в таком деле, как альбом, участвует много людей — саундпродюсеры, менеджеры и так далее. Может быть, дело в том, что на тот момент Борис был попросту слишком молод. Ему требовалось время, чтобы научиться жить в западной индустрии. Может быть, если бы он продолжил карьеру в США и сменил стиль, например, записал бы нечто более похожее на его русские фолк-роковые песни, это бы привело к более внушительному результату. На той же кассете, где были наброски Курехина, есть пять или шесть песен, которые мы придумывали вместе с Борисом. Он просто поет их под гитару. И звучит лучше, чем любой западный артист.
— Спустя столько лет как вы отвечаете на вопрос, чему научила вас жизнь с русскими?
— Русские всегда живут сегодняшним днем. Я пишу в своей книге: «Если я дам Борису сто долларов, он потратит их в тот же день. Если я дам ему десять бутылок водки, он соберет друзей и устроит веселую вечеринку прямо тут же, в дождливый и нерадостный вечер. И ни одну бутылку не оставит на завтра». Все, что мы делаем в Америке, мы делаем ради будущего. Мы не умеем наслаждаться жизнью, мы работаем, чтобы обеспечить себе завтрашний день. Мне повезло, я поняла, что истина — посередине.
Борис Барабанов
