Народная артистка СССР Вера Васильева свой возраст не скрывает. Сегодня 93-летняя актриса играет в пяти спектаклях в трех столичных театрах. «Собеседнику» Вера Кузьминична рассказала, почему написала в книге о приставаниях режиссера Ивана Пырьева, что помогло ей сыграть в «Пиковой даме» одну из последних ее ролей и как людям стать добрее.
– Вера Кузьминична, накануне нашей встречи случайно посмотрел по каналу «Культура» передачу, которую вы вели с Николаем Рыбниковым. Там артисты исполняли песни композитора Бориса Мокроусова. И я заслушался, хотя уже вроде и наизусть многие знаю. Как вы думаете, почему тогда писали такую душевную музыку, а сегодня редко встретишь подобное?
– Наверное, потому, что время очень изменилось, а значит, и вкусы поменялись. Жили в одной стране, где вера была в другое будущее, затем страна поменялась, и до сих пор ничего не ясно. От этих изменений родилась вседозволенность.
Знаете, иногда думаешь, что, может, и лучше, когда есть препятствия?! В нашем Театре сатиры из-за цензуры снимали какие-то спектакли, и это было драматично. Но зато люди выглядели смелыми, дерзкими в своих замыслах. Закроют постановку, а они снова что-то придумают и покажут. В то время старались сделать к какому-нибудь празднику что-то такое патриотическое и не всегда идеальное по материалу. Но мы надеялись, что после такого нужного для чиновников спектакля можем поставить то, о чем мечтаем.
– Вас сложно представить в патриотической постановке, скажем, о кочегарах…
– А я как раз и не любила подобные. Понимаете, я человек политически неактивный. Люблю жить в своем мире, который полюбила, читая классику. Например, как зрителю мне интересны спектакли «Анна Каренина» или «Мадам Бовари», а что-то протестное и социальное мою душу не очень затрагивает. Я не борец.
Мои эмоции всегда были связаны с женской судьбой, с мечтами – то, что было в XIX веке. Хотя, думаю, если бы я полюбила революционера, я бы за ним пошла на каторгу. Мои двигатели – любовь, лирика и женские чувства.
– То есть вы бы хотели жить в XIX веке?
– Конечно. Но дело в том, что мои родители – деревенские, бедные, простые люди. Когда я дома признавалась, что хотела бы жить в том веке, то мне говорили: «Ну и пахала бы ночами и днями на земле». И я тогда успокаивалась – нет, не хочу, лучше буду артисткой.
– Вы сказали, что не борец. Но ведь для артиста важно стремиться быть первым в своей профессии, добиваться ролей?
– Наверное. Но я-то больше мечтала не о том, какая буду по значимости, мне важно было, что буду чувствовать на сцене.
– Ощущения от вас: вы всегда спокойная, доброжелательная. А что может вывести из себя?
– Думаю, такого много. Но я не буду кричать, злиться. Замолчу и отойду. Живите, как вы хотите, а я сама по себе. Поэтому меня злой или кричащей никто не заставал.
– Когда вышла книга Татьяны Егоровой «Андрей Миронов и я», где она рассказала об их любви, многие артисты Театра сатиры негативно высказывались о произведении. А вы как-то нейтрально это восприняли – и не хвалили, и не ругали…
– Разве?! По-моему, где-то я резко высказалась на эту тему. Татьяне, видимо, хотелось, чтобы все знали о ней как о возлюбленной Миронова. Да, роман у них был. Но я думаю, если Андрей и вспоминал о ней, то как о грехе, которым он бы не гордился.
– Тогда многие посчитали, что выносить такие отношения на публику не стоит. Но в своей книге «Золушка с Чистых прудов» вы рассказали, как режиссер Иван Пырьев позвал вас в гостиничный номер и предложил отблагодарить его за то, что вы получили Сталинскую премию. Приставал и склонял к близости. Стоило ли об этом писать?
– Признаюсь, я немножко пожалела, что это рассказала читателю. Я ведь не хотела его очернить. Моей целью не было сказать о том, что он так поступил, я хотела показать свою оценку его ошибочного поведения. Он, наверное, подумал, что все это вполне возможно, но ошибся. И я на него за это не злюсь. Его появление в моей жизни – это волшебство и перемена судьбы. Я ему благодарна. Несмотря на то, что произошел такой казус, Иван Александрович для меня не померк, очень талантливый человек был. Он и не мог быть ангелом, такова наша профессия, подобное бывает часто.
– Вас кто-то осудил за такую откровенность?
– Может быть, не знаю. Так как сейчас модно копаться во всякой ерунде, это вызвало у людей некоторое любопытство ко мне. И я, повторюсь, пожалела, что об этом рассказала. Быть в кругу сплетен некрасиво. В нашем Театре сатиры идет спектакль «Вера», основанный на моей автобиографии. Думаю, теперь я рассказывать о той истории с Пырьевым со сцены больше не буду. Потому что это не имеет никакого значения.
– В своих партнеров по сцене актриса должна влюбиться?
– Могу сказать, что лично я к партнерам здорово привыкаю. К их глазам, к интонации, к рукам. Я играла в нашем спектакле «Орнифль» вместе с Шурой Ширвиндтом. В одной сцене он меня спрашивает: «Вы будете со мной несчастливы?» Я отвечала: «Не то слово!» Ширвиндт такой чуткий и близкий партнер, что я сразу вжилась в роль этой одинокой дамы, представила себя на ее месте. И у меня сразу текли слезы.
Или вот сейчас я играю спектакль «Роковое влечение», где моя героиня – известная киноактриса – сильно влюблена в писателя, который намного моложе ее. Так вот, я его люблю на сцене по-настоящему. Исполнитель роли Игорь Лагутин никогда не позволяет себе сделать что-то такое, что меня могло бы напугать, или быть ближе, чем это положено. И такая деликатность на сцене еще больше вызывает благодарное чувство.
Или вспомнить фильм «Сказание о земле Сибирской», где играл Володя Дружников. Я и по роли была немного влюблена в его героя, и доля симпатии к нему была в жизни. Видела, какой он добрый, как хорошо воспитан, и такая небольшая влюбленность согревает и помогает в работе. Нельзя думать о партнере, будто бы его не существует.
– Вы всегда честно говорили, сколько вам лет. Мол, «чтобы зрители не насчитали лишнего». Вас не обижает, когда в зале шепчутся и обсуждают ваш возраст?
– Теперь совсем не обижает и не пугает. Даже, бывает, этим злоупотребляю. Когда мне кто-то говорит: «Ну, побыстрее!» Отвечаю: «Мне 93 года, я быстрее не могу!» В спектакле «Роковое влечение» про мою героиню говорят: «Как?! Она еще жива?!» И все смеются…
Куда от возраста уже деться?! И самочувствие не самое лучшее, и понимаю, что все знают, сколько мне лет. Но в душе я тот же человек, какой была в молодости. Когда на улице окликают кого-нибудь: «Вера!», понимая, что меня так давно никто не называет, все равно по инерции оборачиваюсь.
Возраст – вещь грустная, но именно этот период в жизни у меня достаточно счастливый. Я играю сейчас такие роли, о которых не смела мечтать. Например, графиня в «Пиковой даме» на сцене Малого театра. Эту роль должна была играть Элина Быстрицкая, но заболела. Предложила мне попробовать. Я никогда об этой роли не думала. Страшно было идти в чужой театр и играть совершенно непривычный для меня образ. Все-таки рискнула.
Поначалу было сложно. Но вспомнила актрису Татьяну Пельтцер. Однажды мы поехали с ней в Германию. Помню, ждали ее у входа в гостиницу. Она выглянула из окна и резко сказала: «Мне уже за 70 лет. Пока не схожу в уборную, не приду к вам». И для себя я придумала, что моей графине плевать, кто и что о ней думает. Это и помогло сделать роль.
– Сегодня мечтаете о новой роли?
– Не имею права, все-таки физически уже не та. Мне бы немножко поиграть то, что играю. Но если вдруг из-за возраста и сил придется выбирать из пяти спектаклей, в которых сейчас выхожу, оставила бы «Веру». Потому что там рассказываю о своей жизни и могу говорить от самой себя, мне не надо произносить чужой текст, который могу забыть.
– Был же у вас период, когда лет десять в Театре сатиры у вас не было работы…
– Да, тогда интересных ролей не было. Были только какие-то комедии из советского времени, где студентка влюбилась в молодого человека, потом поссорились, помирились, спели песенку. И такого рода ролей, которые не кормили душу, было много.
Тогда я поехала играть в другие города. Например, в Орле выходила в роли Кручининой в спектакле «Без вины виноватые» или в Твери играла Раневскую в «Вишневом саде», на сценах других театров. Эти роли мне дали уверенность, что я не ошибалась в своих мечтах. Это были все-таки боевые поступки для моего тихого характера.
– А почему в кино вы не так много снимались?
– После «Сказания о земле Сибирской» меня, конечно, приглашали, но... По фигуре я оставалась тоненькой, а личико пухленькое. Думаю, что меня воспринимали, как Нонну Мордюкову – этакая председатель колхоза. А когда приходила на пробы, впечатления добротной русской бабы я не производила. И со мной расставались.
– Говорят, что Иван Пырьев после того случая запретил вас снимать?
– Не думаю. Может быть, он мог что-то такое где-то сказать. Но уверена, что если бы я кому-то из режиссеров понравилась и он бы поверил в меня, то Пырьев ему бы не помешал...
На телевидении мне предлагали сыграть тетушек, бабушек, соседок, которые варят щи. Но отказывалась. После таких хороших ролей на сцене мне это неинтересно. Если бы была эмоциональная, греющая мои чувства роль, согласилась бы.
– Но все-таки деньги хорошие получили бы...
– В этом смысле всегда была не жадная. С мужем (артист Театра сатиры Владимир Ушаков ушел из жизни в 2011 году. – Ред.) мы жили скромно. Подрабатывали только во время отпуска с творческими концертами.
– А знаменитый «Кабачок «13 стульев», где переиграли почти все артисты вашего театра?
– Меня туда не приглашали. Не знаю, почему. Может быть, главная героиня – актриса Зоя Зелинская – не хотела, ведь ее муж был в то время режиссером «Кабачка». Не могу ответить. Но я туда и не просилась и от этого не страдала. Конечно, снимаясь там, артисты получали популярность и заработок. Но это не искусство. Не тот мир, который я бы мечтала играть на сцене. За гроши ездила в любой город играть Раневскую, вот это для меня закономерно.
– Сегодня иногда боишься идти в театр, потому что есть страх, что уйдешь разочарованным. Постановки, особенно экспериментальные, порой неинтересны. Почему так происходит?
– Мне кажется, сейчас годы не искусства. Например, нет хороших пьес, которые были у Володина, Арбузова, у других талантливых драматургов. А сегодня даже не знаю, какая фамилия автора могла бы меня заманить посмотреть спектакль.
Еще не люблю, когда ради низкого, бытового уровня интереса зрителя переделывают классику. В этих постановках нет культуры, нет того, куда душа влечет. Только обывательское удивление, шиворот-навыворот. Наверное, я старомодна.
– Вы как-то сказали, что раньше люди были добрее. Что же с ними случилось?
– Мне сложно ответить... Может, потому что рухнул Советский Союз?! Мы не понимаем, куда идем. Еще, наверное, мы забыли, что спасение в каких-то духовных идеалах. Если это есть и мечты, то, несмотря на сложности, уже жить можно...
Знаете, я немного удивлена, почему многие в советских республиках обрадовались, что распалась страна. Мне кажется, они так хорошо жили в СССР. Я помню, когда приезжали с гастролями мы к ним или они к нам, было ощущение большой семьи, где каждый друг другу радуется. И никто не говорил, будто бы кто-то кого-то присвоил. Возможно, я не права, но в этом жила.
Сейчас все стали сумасшедшими, хотят успеть заработать, думают только о материальном. Раньше этого не было. Но я говорю о своей жизни, в которой не было стремления обогатиться.
– Вы сейчас можете позволить себе путешествовать по миру?
– Мне повезло, что когда-то Бог мне послал девушку Дашу. Она была сначала что-то вроде моей поклонницы, а потом мы подружились. Отпуск проводим вместе с ней и с ее дочкой. Не очень далеко ездим, как это было в молодости, но в Европе бываю. Летом в Хорватии отдыхаем, Прагу, Вену любим, еще Берлин, Италию...
Знаете, я с детства очень люблю оперу «Травиата» и в разных городах, если она идет в театре, обязательно иду. И вот в этом году с Дашенькой едем на эту оперу в Берлин, а потом будем слушать «Травиату» в Италии.
– Кроме того, что вы народная артистка СССР, вы еще и дважды лауреат Сталинской премии. Как вам эта сегодняшняя полемика о роли Сталина в жизни страны?
– Сложно сказать. Когда-то его боготворили, кричали «За Родину! За Сталина!» Наверное, это было искренне. А потом, когда много открылось жесткого... Но я бы не стала никого низвергать огульно. Надо просто понимать время.
Я еще революцию не делала бы. Гораздо лучше развиваться спокойно, стараться жить лучше и лучше, морально совершенствоваться. А взять и все разрушить, потом верить, а потом снова разрушить...
Но, знаете, я не политический человек и рассуждать на такие темы мне сложно. Повторюсь, люблю XIX век, когда помогали жить понятия доброты, порядочности, может быть, религии.
Олег Перанов
