С чего начинаются солисты?
Все началось, наверное, с того, что меня пеленали на рояле.
Квартира была небольшая, однокомнатная. Место не хватало. Полкомнаты занимал рояль-миньон, подаренный отцу коллегами... Родителям трудно приходилось: жили вдвоем, никто им не помогал, а отец еще и учился. Словом, пеленки тоже были подарены. И меня клали на этот дареный рояль и пеленали в эти дареные пеленки.
 |
|
| Отец и сын Быковы – солисты ансамбля Александрова |
Отец, тоже певец, одно время служил в ансамбле песни и пляски Московского военного округа, мама частенько приводила меня на репетиции и моими первыми воспоминаниями детства стали тамошние коридоры, макеты кораблей... А руководил ансамблем тогда Сурен Баблоев. Такая одиозная интересная личность. Как-то позвал он меня к себе в кабинет (а туда лишний раз зайти не решался, потому что хозяин мог и пепельницей запустить...): " Ну что, - говорит, - у тебя папа - певец, а ты не поешь?" Я отвечаю: "Конечно, пою". И исполнил "День Победы".
Мне было года три или четыре. И самое интересное, что некоторые мои нынешние коллеги, работавшие в то время в МВО, слышали это мое "выступление"... А вообще "запел" я еще раньше: говорят, был очень крикливым младенцем , плохо спал и все время орал. Наверное, я пел просто...
Я еще и скрипкой занимался… Да, родителей угораздило... Видимо, им хотелось как-то выделиться из толпы тех, кто отдавал своих чад "на фортепьяно". Пять лет я подарил Гнесинской школе... Не думаю, что у меня был талант, но помогло мне это здорово, я очень хорошо слышу...
А почему бросил скрипку? Отца перевели служить в Группу советских войск в Германии, и мы всей семьей переехали туда на несколько лет. Там была какая-та школа, но после Гнесинки я там все потерял бы. Да я и не жалел, потому что мне было тогда не до классики - вовсю приобщался к массовой культуре Запада. И не начал бы петь, если бы не увидел фильм "Любимые арии", где Титто Гобби исполнял песню "Скажите, девушки". Мне вдруг захотелось спеть так же... А потом стукнуло шестнадцать лет, и отец предложил заниматься пением.
Он лично учил меня. Он ведь закончил Гнесинку, а это музыкально-педагогический институт.
Мне семнадцать было, когда он привел меня к своему преподавателю Наталье Дмитриевне Шпиллер, кстати, любимой певице Сталина. Она была знаменитым педагогом. Сказала, что мне обязательно надо петь, и через год обещала взять к себе на курсы. Этот год я проучился в музыкальном колледже имени Ипполитова-Иванова у Ю.Н. Савельева. А когда настал срок перевестись, к Наталье Дмитриевне, она, к сожалению, умерла. Я доучился у Савельева и не жалею. И все же отец остается моим самым главным педагогом. Именно благодаря ему я узнал таких поэтов, как Лорка, Ду Фу: отец одно время пел в хоре Полянского и там исполнялись произведения на их стихи. Еще одно сильное воспоминание - это "Реквием" Моцарта в зале Чайковского... Я почти наизусть знаю каждую часть, был на всех репетициях...
А еще я в то время любил футбол. Музыка... В жизни, например, мы можем любить кого-то, но не вступать в брак; то же и с нашими увлечениями.
Я тогда серьезно занимался в "Спартаке". Помню все футбольные события с тех пор, как в 1979 году " Спартак" встал чемпионом... А еще я хотел быть военным. Напяливал на себя фуражки, бескозырки, "тревожный чемоданчик" у меня всегда был готов...
Колледж я заканчивал уже служа в армии, в ансамбле песни и пляски МВО, где когда-то работал отец и где я потом стал солистом.
Однажды меня спросили в одном интервью: "Ты классический певец, можешь пойти в театр, но не идешь..."
На это я ответил: "Ансамбль Александрова считается, между прочим, лучшим мужским хором мира. К тому же мы много путешествуем. Удалось уже несколько десятков стран объездить..."
Нас часто спрашивают: успеваем ли мы увидеть страну, в которой работаем… Вопрос уместен. Какие тут осмотры достопримечательностей, если впереди два концерта подряд, и надо будет три часа стоять не шелохнувшись. И ты не имеешь права упасть на сцене.
Смерть на глазах у публики - это говорят, мечта артиста. Но ни один артист, который хоть однажды плохо чувствовал себя на сцене, никогда не скажет, что мечтает о такой смерти. Так что работа у нас на первом месте. Да и переездов много, они выматывают. Но все же удалось немало увидеть.
Я много езжу и в составе фронтовых бригад нашего ансамбля. Фронтовые бригады! Для обычных людей, наверное, это понятие из Великой Отечественной войны. А для нас, военных артистов, это сеодняшний день. Это наша работа и долг.
 |
|
| Концерт фронтовой бригады в Ведено |
Несколько раз был в Чечне, Таджикистане, Северной Осетии, Косово... Есть что вспомнить. Ведь для артиста это двойное испытание. Приходилось петь под открытым небом в 50-градусную жару, в горах, в пыли, без всяких микрофонов, когда перед тобой на каком-нибудь склоне сидят несколько сотен солдат, и ты своей песней пытаешься вдохновить их на жизнь, на бой. Пусть даже голоса уже нет и одни эмоции остались.
Приходилось давать по 4-5 концертов в день, но когда видишь глаза тех, кто идет в бой, или тех, кто из него вернулся - улыбающиеся, смеющиеся глаза, - понимаешь, что приехал не напрасно. И приятно, когда тебе не делают послабления, а принимают как своего. Садишься со спецназом в вертолет и отправляешься в опасную точку. Ребята летят на задание, а ты с товарищами - выступать во время передышки. Это ощущение опасности так притягивает... Чувствуешь себя мужиком... Возникает такое двойственное ощущение: ты артист, но ты и военный, и в случае необходимости не тебя будут защищать, но ты будешь защищаться вместе с остальными.
Люди должны знать, что они не брошены. Ведь там и вправду - лучшие из нас...
Был интересный эпизод, когда мы уже покидали Грозный, и пять десантников пришли провожать своего друга, улетавшего в отпуск в Москву. Так они ему говорят: "Ты быстрей возвращайся, а то там опасно, машины, дома взрывают..."
Это настоящие мужчины, которые выполняют свой долг.
Вспоминаю наш концерт во время зачистки Бамута. Из Грозного на вертолете мы прилетаем в Самашки, и нас на БТРах везут неизвестно куда. Глина непролазная, в одной из луж я оставляю подошву своего любимого концертного ботинка...
Мы очень долго едем, вдруг слышим взрывы, в оконце БТРа ничего не видно, да и смотреть, честно говоря, не хочется, - сжимаешь свой крестик...
Приезжаем, в полуразрушенном здании столовой (одни стены, потолка нет) уже собрались бойцы. И мы начинаем петь. Одни появляются, другие уходят. Этот стальной взор, которым отличается человек, побывавший на войне, - он особенно явственен после боя. И вдруг ты видишь, как глаза начинают теплеть...
Тогда за стеной действительно шел бой. А потом нас посадили на БТР и отвезли в станицу Ассиновскую. Мы дали там подряд четыре концерта, нас не отпускали, мы много пели "на бис" казачьих песен... А на следующий день в станице начались волнения. Может, с нашей "подачи"...
Выяснилось, что по дороге в Бамут подорвался сопровождающий нас БТР. Мы чудом остались живы. Нам действительно повезло, если не считать того, что наш вертолет обстреляли.
Приятно, когда осознаешь, что родился в рубашке.
Ощущение бесшабашности, очень опасное, кстати, появляется день на третий-четвертый, когда адреналин начинает вырабатываться. Нам об этом говорили местные медики в местечке Ведено...
Мы жили там в реанимации, спали на носилках рядом с ранеными. По ночам собирались - с водкой были проблемы, - пили крепкий чай и ели хлеб, который выпекался прямо на месте. Вот так сидишь себе на лавочке, слышишь: свистят пули. Ну, свистят - и пускай себе свистят... А ты смотришь на звезды, наслаждаешься природой и думаешь: как хорошо... А где-то неподалеку бухает "Савушка"...
Это такой удивительный мир, который, как ни странно, сейчас реально существует. А мы здесь пытаемся раздобыть денег, одеться получше... Там же думаешь о мире, о жизни, о близких. Это очищает.
Артисту такая поездка много дает. Там трудно добиться искреннего приема, люди со смертью рядом ходят, и они могут тебе хлопать просто из благодарности за то, что ты приехал. Но когда чувствуешь "попадание", то это кайф.
Что можно дать тому, кто видел смерть?.. Надежду.
Однажды мы выступали в госпитале Бурденко, в палатах для тех, кто не мог встать. Там был один парень, его только что привезли из Чечни. Он не то, что не мог встать... У него не было ни ног, ни рук, лицо сильно пострадало... И эти глаза не дай Бог кому увидеть. Потому что в них не было даже безысходности - там ничего не было. "Жизнь закончена"...
С нами с госпиталь поехал подполковник Тарасов (мы вместе летали в Чечню - и благодаря его бесшабашности и бесстрашию забирались в такие места...). Он не был артистом, но, видимо, так хотел принести радость этим людям, что внезапно начал плясать под наши песни. Представь: подполковник плясал и хлопал в ладоши, как ребенок. И это веселье так контрастировало с той бедой, что жила в палате... Оно не могло не тронуть.
И я увидел в глазах этого перебинтованного парня проблеск надежды. Надежды на то, что может еще что-то быть для него в жизни...
Я никогда этого не забуду.
Опубликовано
12.05.2005
Продолжение следует...
