В мае легендарная британская группа Deep Purple приезжает в Москву со своим туром The Long Goodbye, в рамках которого в том числе исполнит песни из альбома Infinite, выпущенного в апреле 2017-го. Портал iz.ru поговорил с бас-гитаристом группы Роджером Гловером о том, насколько близок по звучанию новый альбом к классическому творчеству группы 70–80-х годов прошлого века, каково это — дружить с собственными кумирами, и узнал, есть ли шансы на то, что Deep Purple представит публике еще одну пластинку.
— Deep Purple, да и вы лично сейчас — живая легенда. Как вы себя ощущаете в этом статусе?
— Хорошо бы вы сказали это моим детям (смеется). Но на самом деле это не самая легкая задача, могу сказать точно. Что я очень ясно понимаю, так это то, что жизнь идет вперед: то, о чем вы говорите, — это скорее прошлое, но есть еще настоящее и будущее. Будущее само позаботится о себе, а самая важная штука всегда — это кто ты здесь и сейчас.
— Когда за плечами такой опыт, начинаешь меньше нервничать, меньше переживать, работая над альбомом или выходя на сцену? Может, и приятного волнения становится меньше?
— Когда ты стоишь на сцене перед множеством людей, тут в любом случае есть какая-то магия. Я не думаю, что никто из нас не волнуется. Но это вопрос нескольких секунд — когда вспыхивает свет и ты стоишь, готовый выйти на сцену. В этот момент с тобой происходит какая-то трансформация. Конечно, со временем начинаешь испытывать меньше волнения — невозможно всё время чувствовать то, что чувствовал на самых первых концертах. Но как только ты оказываешься на сцене, как только ты чувствуешь энергию, которая исходит от зала, всё это возвращается к тебе.
— Кстати, о тех, кто сидит в зале, — они сильно изменились? Или по большому счету и энергия, и поведение остаются прежними?
— Да, конечно, когда-то они были намного моложе (смеется). Когда я смотрю на наши старые записи, я вижу, что поведение зала очень изменилось — сейчас зрители ведут себя по-другому. Они более усидчивые, наверное, более спокойные. Но с другой стороны, то, что мы делаем, — это в первую очередь не шоу, а музыка. Мы очень стараемся концентрироваться именно на ней. Мы не хотим делать шоу, чтобы прикрыть плохую музыку. Потому что все мы неплохие исполнители, и люди приходят именно для того, чтобы нас послушать.
— Для вас самого хорошая музыка — это что?
— Для меня это в первую очередь то, что вызывает отклик или в моем теле, или в моей душе. Это всегда одно из двух. Я не очень люблю электропоп и всё, что с ним связано. Я за реализм, мне кажется, качество выступления важнее, чем технические возможности машин.
— Рассказывая о вашем новом альбоме, Infinite, в одном из интервью вы сказали, что его звучание очень близко к тому, как Deep Purple звучали в 1970-е, на пике своей карьеры. Вы изначально стремились добиться этого эффекта или просто пришли к этому в процессе?
— Не думаю, что это для нас было целью. Мы просто хотели сделать альбом, который будет звучать хорошо, это было нашей главной задачей. Но мы были в студии все вместе, мы писали вживую, именно так, как мы работали в 1970-е, — наверное, это и сыграло свою роль. Но все-таки этот альбом немного другой, в нем есть много вещей для нас нехарактерных. А вот звучание действительно остается очень узнаваемым, нам об этом говорили.
«Казалось, что быть как Beatles — очень просто»
— Когда речь идет о Deep Purple, почти всё, что вы делаете, сравнивают с тем, что было в 1970–1980-е. Вас это не раздражает?
— Сравнивать всё равно невозможно — это разное время, разные люди, к тому же в другом возрасте. Но, конечно, всем хочется как-то соотнести одно с другим. Мы не можем на это повлиять, это естественно.
— На вашей музыке выросло не одно поколение. А для вас кто был кумиром, когда вы начинали?
— Я родился еще до рок-н-ролла. Мне было 10 или 11 лет, когда он появился, и это просто перевернуло мою жизнь, да и не только мою. Весь мир тогда изменился. Когда только появились The Beatles с их первым альбомом, я играл в школьной музыкальной группе. И мы постоянно исполняли их песни.
На самом деле, они буквально распахнули двери в новый мир, потому что мы вдруг поняли, что они не пришельцы из какого-то элитарного мира или с соседней планеты. Они такие же, как мы, мальчики из соседнего подъезда. И они не были глянцево-вежливыми. Грубыми они тоже не были, просто естественными. Это стало началом новой эры, в которой музыканты были самими собой — воспринимались как люди, а не как продукт.
— Вы мечтали стать такими же, как они?
— Да. До битлов всё в основном сводилось к поп-музыке конца 1950-х — начала 1960-х. И конечно, когда они появились, это нас очень вдохновило. Главное, было ощущение, что стать такими, как они, будет очень просто. Конечно, так казалось только до тех пор, пока мы не попробовали осуществить это в реальности.
Но вообще копировать своего кумира — естественно для молодого артиста. Только потом, в процессе, если у вас есть талант и вам повезет, может быть, вы сможете дать миру что-то свое, создать собственное звучание. Но чтобы начать, вы должны подражать.
— Бывали ли в вашей карьере моменты, когда вы встречались с кем-то и думали: «Боже, ведь ты же был моим кумиром»?
— В какой-то момент я подружился с Джорджем Харрисоном. У нас были очень хорошие отношения, мы несколько раз жили в одном доме, проводили вместе время. Конечно, тогда я всеми силами гнал от себя эту мысль, но рано или поздно в тебе просто прорывается внутренний голос, который начинает кричать: «Это же Beatles! Это просто невероятно!»
Но главное, о чем думаешь в такие моменты: они меньше, чем ты ожидал. Всегда кажется, что по-настоящему известные люди — это что-то вроде титанов, а они оказываются такими же, как ты. Знаменитости всегда прежде всего люди, хотя мы забываем об этом.
Единственная грустная вещь — это когда ты встречаешь своего героя, а он не оправдывает ожиданий. Например, ведет себя очень грубо, отталкивает тебя. Я помню, что в одном из лондонских клубов я столкнулся с певцом, голос которого долгое время был частью моей жизни. И когда мы встретились, я хотел сказать: «Привет, ты изменил мою жизнь». А он просто от меня отвернулся. Вот это больно.
«Я мог бы быть сиделкой, мне это правда нравится»
— Хоть раз в жизни вы думали о том, что хотели бы заниматься чем-нибудь, кроме музыки? Сомневались, может быть, в своем выборе?
— Самое интересное, что да. Такое однажды случилось, и это было очень странно. Как раз когда я присоединился к Deep Purple, в 1969-м, я заболел и мне пришлось провести какое-то время в больнице. Я пробыл там несколько недель, и так получилось, что я был в палате одним из самых молодых и самых здоровых, а вокруг были пожилые люди, умирающие пожилые люди. По утрам, перед завтраком, нам давали чай. И два самых сильных пациента, одним из них был я, помогали его готовить и разносить. И вдруг я понял, что помогать другим — это очень странное, магическое просто ощущение. Сейчас я уже не помню, насколько серьезной была эта мысль, но я действительно тогда подумал: «Я мог бы быть сиделкой, мне всё это правда нравится». Ну, может быть, не сиделкой, но кем-то еще из медперсонала. Конечно, этого так и не случилось, но я до сих пор очень отчетливо помню это чувство.
— Сейчас все говорят о том, что интернет полностью изменил музыкальную индустрию. Для вас это в чем выражается?
— Это совершенно другой мир, и мне нелегко это говорить. Когда-то музыка была религией. Для бедных людей, для представителей среднего класса музыка и спорт были единственной возможностью на время отвлечься от своих реальных проблем. Сейчас они, конечно, по-прежнему с нами. Но теперь отвлечься с их помощью намного сложнее, потому что музыка не так важна в жизни людей. Теперь есть много других вещей: социальные сети, стриминг. Жизнь становится мгновенной — нет необходимости бороться за какие-то вещи, коллекционировать их, собирать. Ты просто нажал кнопку — и получил. И это меняет людей. Во многом я сочувствую тем, кто растет сегодня.
— Некоторые говорят, что с появлением интернета молодым музыкантам стало проще заявить о себе...
— Раньше тоже было много разных групп и исполнителей. Было достаточно не очень хорошей музыки, просто она умерла, и мы не слышим ее сейчас. Да, попасть в индустрию стало намного легче, но это ничего не говорит о качестве. Больше того, сейчас музыку, не побоюсь этого слова, сложнее найти. Раньше музыкальный мир был очень маленьким, сейчас он огромный. Не может быть такого, чтобы одна песня правила миром, потому что теперь миров много.
«Хотел бы сделать еще один альбом»
— Вы впервые приехали в Россию вскоре после падения СССР. Как это было?
— Я помню наш первый концерт здесь. Это был стадион «Динамо» в Москве. И я был очень удивлен, увидев такое количество охраны. Это было немного пугающе. Но сама публика была прекрасна. До этого мы вообще не были знакомы с российской аудиторией, и их энтузиазм, их энергия были совершенно неожиданными. Это было фантастически. А мы всегда это очень ценим (смеется).
— Современная российская публика и те, кто приходит на концерты в других странах, как-то отличаются или сейчас все более-менее похожи?
— Я думаю, что особенных отличий нет. Возможно, дело просто в том, каких людей мы привлекаем. Живая музыка сейчас — очень редкая вещь. И те, кто ее ценит, — они так или иначе похожи во всех странах. Это те, кто чувствует волнение, слушая живое выступление.
— Название вашего тура — The Long Goodbye — очень говорящее. Он действительно прощальный?
— Мы понимаем, что в какой-то момент должны будем остановиться — скорее всего, просто здоровье не позволит продолжать. Но мы недостаточно смелые, чтобы сказать, когда именно это случится: может быть, через год-два, может быть, через 10 лет. Кто знает? Мы будем продолжать, пока не поймем, что не можем выкладываться на 100%.
— То есть всё еще есть надежда на новые песни, может быть, даже новый альбом?
— На самом деле я думаю, что у нас выйдет еще один альбом. Формально, мы его еще не начали планировать, но я бы очень хотел его сделать. Дело в том, что работа над последними двумя альбомами была просто фантастической. И особенно великолепен был Боб Эзрин (продюсер альбомов Now what?! и Infinite. — iz.ru). Это именно он сейчас настаивает на том, чтобы мы записали еще один. Ему очень нравится с нами работать, так что я думаю, это скоро случится. Но я не могу говорить точно.
Евгения Приемская
