Представлять Михаила Жванецкого в любой из стран бывшего СССР нет необходимости: знаменитый сатирик и юморист известен на одной шестой суши всем и каждому. В свои 84 писатель по-прежнему постоянно занят: концерты, творческие встречи, собственная телевизионная программа «Дежурный по стране», не сходящая с экрана вот уже полтора десятка лет. Тем не менее, народный артист России сумел выделить в своем напряженном графике немного времени для корреспондента портала iz.ru после выступления на Московском культурном форуме.
— Михаил Михайлович, что сейчас происходит в России с сатирой и юмором?
— Ну что это за вопрос! Смешной вопрос!
— А вы юморист, поэтому вам и вопрос смешной!
— Ну что происходит... Во-первых, я за это не отвечаю, за жанр. Во-вторых, не слушаю конкурентов, поэтому не могу сказать, в каком он сейчас состоянии. Я не слушаю ни Comedy Club, ни другого чего не слушаю. Иногда вот выхожу, а так даю собственные концерты. Поэтому не знаю я, что происходит с сатирой в стране! Но в принципе, могу сказать, что, когда есть в стране более или менее свободная пресса, сатира не очень развита. Сатира процветает при тоталитарном режиме. Вот тогда у нее расцвет. Там и юмор, там и сатира, там и самое главное — умная очень ирония. Ирония и сейчас есть, я ей часто пользуюсь — когда интеллигентная публика, она всегда понимает. Неинтеллигентная — не понимает. А сатира... Сейчас оппозиция заменяет сатиру. Я тоже немножко занимаюсь по-прежнему. Вот и сегодня я говорил и про новости, и про то, и про другое.
— Вы застали почти все периоды истории России и СССР. Какой, по-вашему, был самым смешным?
— Самым смешным? Знаете, самым умным был период советской власти. Для сатиры — потому что требовалась очень тонкая ирония в тяжелейших условиях, на грани фола, на грани тюрьмы. И мы все-таки преуспевали. Помню, я однажды каким-то образом попал к Полянскому, был такой член Политбюро. Его дочь мне спроворила визит к папе; надо отдать должное, ничего он так и не сделал для меня. Это я насчет прописки в Москве хлопотал.
И он встретил меня у входа в кабинет, непрерывно говорил, и, нахваливая меня — какой у меня талант — так же вывел из кабинета под руку. Я даже бумагу свою достать не успел. Вот это была школа! «Что вы, Михаил Маньевич — он меня по паспортному отчеству называл, — все высмеиваете какие-то пуговицы на костюме!» Это он про райкинские монологи. «Вот у нас — идемте к карте — вот здесь еды нет! Здесь хлеба нет, здесь одежды нет. Вы понимаете, какие проблемы? А вы про пуговицы!» Как будто это я был виноват, что они разрешали только про пуговицы.
— Вы работали с величайшими артистами эстрадного жанра. Кто вам запомнился больше всего?
— Карцев и Ильченко — мои друзья, мои родные люди. Райкин, конечно. О чем тут говорить — такое преклонение всего народа. Однажды мы поехали с ним в метро. Он взял букет — купил себе сам. И с букетом в руках вошел в вагон. И сразу всеобщее внимание: высокий, красивый, седой и с букетом! Специально купил букет! Вот это был поступок! Не знаю, почему мы были в метро; по-моему, что-то было перекрыто. И вот мы вышли из вагона и пошли пешком. Он с букетом, я рядом. И вся улица аплодировала, а до того весь вагон аплодировал! Вот это и называется — настоящий артист.
— В прочитанном сегодня монологе вы шутили, что называется, на тему низа — но и это выходит у вас не пошло и не плоско. Как вам это удается — в отличие от молодых юмористов, которые на ту же тему шутят постоянно?
— Не могу сказать. Черт его знает, почему. Я работал в порту 10 лет и у меня так получается. Потому что у меня богатейший репертуар и опыт большой общения с грузчиками.
— Когда я был ребенком, в советское время, родители звали меня к телевизору: «Там Жванецкий!» или «Там Хазанов!» Сегодня, наткнувшись на юмористическую
программу в эфире, я остерегаюсь звать слушать этот «юмор» своего сына-школьника. Как вы думаете, вернутся ли юмор и сатира, которые будут одновременно и злободневными, и лишенными какого-то непристойного подтекста?
— Я думаю, да. Вы же замечаете, сколько молодых людей работают программистами, занимаются компьютерами, интеллектуальным трудом. Вот это — уже публика. Это то, что было у меня. Ведь у меня же публика была инженерная. Какое бы ни было у них образование, но оно было высшее! И это были умницы! Когда я выступал по научно-исследовательским институтам, они на ступеньках сидели, потому что мест в залах не хватало.
Сам Капица, лауреат Нобелевской премии, пожилой уже тогда человек, звал меня потом к себе в кабинет: «позвольте я вас угощу, выпьем с вами». Это же красота! Все эти «почтовые ящики», где-то в лесах под Москвой. Помню, был в гостях у одного физика в таком городке. «Как вам не стыдно заниматься атомной бомбой?!» — спрашиваю. А он мне отвечает: «Михаил! Каждый должен что-то делать на пределе своих возможностей!»
Вот это была публика!
Владислав Крылов
