Самозащита без оружия требовала какого-то новейшего и при том срочного усилия в перпендикуляр уже сказанному. Следствию хорошо бы представить какое-то свежее, еще более убедительное, еще более фактически обеспеченное самооправдание, которое – надежда еще осталась! – сметет вшивые аргументы обвинителей, первой экспертной комиссии и всей этой шайки-лейки слабаков-коллег, растоптавших себя и собственную совесть.
Надо создать нечто, что удивило бы ИХ, заставило, именно, заставило внедриться в дело с объективных позиций, - ну, не может же быть оспорена истина!
Значит, надо собраться и явить эту истину с невиданным доселе азартом. Надо перейти в атаку!.. Надо еще раз попробовать взять высоту, с которой тебя, Семен, уже скидывали вниз.
Ты должен дать новые ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ показания. В них будет все изложено окончательно и бесповоротно, ибо в них – абсолютная, подробная правда. Твоя правда!
Облейся собственной кровью, закуси удила и вперед!..
Твоя неистребимая жажда жить ведет твоим пером. И это есть наш последний и решительный бой!..
Дополнительные показания
От 2-го ноября 1939 года
Шлиндман Семена Михайловича
Экспертная комиссия, производившая проверку моей работы за период времени с 20/XI-1935 г. по 2/XI-1937 года показала свою некомпетентность и недопустимую тенденциозность. В силу этого акт Экспертной комиссии от 17/IX-1939 г. от начала и до конца страдает неверными положениями и выводами. Основные из них сводятся к следующему:
На вопрос следствия о том, имело-ли место очковтирательство в отчетности перед вышестоящими органами в ходе выполнения программы (см. постановление следователя гр. Агальцева от 31/VIII-1939 г.), Экспертная комиссия, в соответствующем разделе акта, вовсе не дала ответа по существу. Вместо того, чтобы проанализировав оперативно-статистическую отчетность, дать квалифицированное заключение о ее качестве, Экспертная комиссия голословно заявляет в акте о том, что квартальные производственные планы составлялись в Плановом отделе только для того, чтобы Шлиндман мог козырнуть перед Главстроем подробными таблицами и тем самым «втереть очки», что, мол, с планированием все в порядке, и получить за это лишнюю похвалу от Главстроя. Это не соответствует истине. Подробные квартальные производственные планы, составленные по конструктивным элементам и видам работ, нужны были для того, чтобы, хотя частично, заменить прорабам отсутствующие сметы. Если бы на строительстве имелись сметы, то не надо было-бы составлять такие подробные производственные планы, ибо «основным и единственным документом для производства работ на стройплощадке является смета к техническому проекту» (см. постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об улучшении строительного дела и удешевлении строительства» от 11/II-1936 г.). хотя эти планы и спускались участкам зачастую со значительным опозданием, прорабы имели возможность и должны были пользоваться ими всегда, так как вследствие большого недовыполнения планов систематически, из квартала в квартал, на каждом участке имелись переходящие из планов предыдущих кварталов работы. Сопоставив квартальные планы с оперативно-статистической отчетностью, это легко можно подтвердить. Только в единственном случае прораб не имел развернутого производственного плана, это когда в самом начале квартала начинались работы на новом объекте, непредусмотренном планом предшествовавшего квартала. Но, и в этом случае, отсутствие, вернее, запоздание развернутого производственного плана на могло задержать хоть сколько-нибудь производства работ, к тому-же в своем начале, обычно несложных и неразнообразных в конструктивном отношении, так как прораб имел у себя технический проект, рабочие чертежи, по которым можно было подсчитать объемы работ, и графики производства работ, в которых были указаны календарные сроки и потребность в рабочей силе, по существу, представлявшие собою графически изображенный, сокращенный по количеству своих качественных показателей, производственный план.
Таким образом, квартальные производственные планы составлялись не для «очковтирательства» с моей стороны. Но Экспертная комиссия, не разобравшись в существе вопроса извратила и формальную его сторону. Когда планы подписывались мною и утверждались Главным инженером и Нач. стр-ва, то на таблицах ставилась соответствующая дата.
В Главстрой представлялись копии этих таблиц, заверенные плановиком, и было видно по датам, когда планы эти подписаны и спущены участкам, - Главстрой, следовательно, ни в какое заблуждение в этом вопросе никем не вводился.
Все изложенное мною могут подтвердить Склянский П.Г. – зам. нач. план. Отдела, Финогенов Н.И. - Главный инженер и Горлин М.Л. – нач. произв.-технического отдела «Камчатстроя» (двое последних, как компетентные специалисты).
Ни какой «похвалы» за эти производственные планы я не получал от Главстроя. На основе каких документов Экспертная комиссия свидетельствует об этом? В действительности-же, в методологическом и качественном отношении эти планы были составлены хорошо и полностью отвечали заданиям Правительства и приказам Наркома А.И.Микояна об объемах строительства и сроках его окончания. В выступлениях Шильдяева и Кириллова на хозактиве, которые Экспертная комиссия цитирует в качестве «обвинительного материала», говорится, что планы, составлявшиеся Плановым отделом, были нереальными, материально не обеспечивались, и не выполнялись никогда. Но ведь это-же, по меньшей мере, оппортунистические заявления, а Экспертная комиссия, не разобравшись, штампует их. Повторяю, планы полностью соответствовали заданиям Правительства и Наркома, обеспечивались соответствующими ассигнованиями и фондами, и являлись вполне реальными и выполнимыми. И если эти планы не выполнялись на деле, то в этом никак не повинен Плановый отдел и я – его начальник. Обязанностью плановика является составление правильного, отвечающего заданиям и директивам вышестоящих органов, плана, а обеспечение его реального выполнения зависит уже не от плановика, а от руководителей стройки, прорабов и оперативно-производственного аппарата. Некоторые прорабы, в частности Крутиков В.Н. и теперешний член Экспертной комиссии Моисеев И.М., Главный инженер Кроткевич Г.Л. и Нач. Стр-ва Рябов В.М., так же, как и Пред. Постройкома Кириллов А.А., часто выражали свое недовольство составляемыми планами и предлагали исходить из фактических ресурсов стройматериалов, рабсилы и т.п., т.-е., иначе говоря, планировать с равнением на т.н. «узкие места». Но если бы я послушался их и составлял бы такие планы, то этим бы я нарушил государственную дисциплину и действительно совершил бы преступление.
И в том, что я так не делал, а выступал с резкой критикой этой нездоровой тенденции, кроется, по моему мнению, одна из серьезных причин недоброжелательного отношения некоторых работников стройки ко мне.
Изложенное мною может подтвердить Склянский П.Г., а о качестве и содержании производственных планов могут дать заключение Финогенов Н.И., Горлин М.Л.
Экспертная комиссия ставит мне в вину задержки в спуске планов участкам. О причинах таких запозданий я уже давал показания в протоколе моего допроса от 14/VIII-1939 г. и в последующих протоколах. Кратко повторяю, что основной причиной этого являлось отсутствие смет на строительстве. В качестве единственного выхода из положения было признано необходимым составление квартальных производственных планов на основе производственных калькуляций (это подтверждено приказом Наркома А.И. Микояна и постановлением СНК СССР от XII-1936 г.- I-1937 г.). Но составление производственных калькуляций не является функцией плановиков, их должны составлять инженеры и техники под руководством Главного инженера. Так как на стройке никто эту работу не проводил, то для того, чтобы окончательно не сорвать планирования на стр-ве, пришлось Плановому отделу принять ее на себя. Это оказалось возможным лишь потому, что в Плановом отделе работал Склянский П.Г., по своей специальности техник-сметчик. Но Склянский в то же время являлся, до июля м-ца 1936 г., единственным работником в Плановом отделе. (Я лично не умею составлять производственные калькуляции, так как я не техник). Лишь в июле и в августе 1936 г. я получил еще несколько работников, но они все были новичками в работе по производственному планированию капитального строительства (за исключением одного Коваленко), были малоквалифицированными плановиками, не умели самостоятельно составить план, не говоря уже о составлении калькуляций. Поэтому я мог использовать Шильдяева В.М. и Коваленко И.Д. в качестве лишь помощников Склянского, Цимакову Л.М. – на составлении оперативно-статистической отчетности, а Шалыта И.Э. и Нерисову Н. – на работе по составлению ценника-калькуляций стоимости стройматералов, (неразб.) стройплощадки, необходимой для планирования и составления новых смет. Работа по составлению производственных калькуляций являлась весьма сложной и занимала во всей работе по составлению производственных планов не меньше 70% времени. Естественно, что это, и отсутствие работников, также было серьезной причиной запозданий в спуске планов, чего совершенно не учла Экспертная комиссия.
Кроме того немаловажной причиной задержки планов являлось отсутствие надлежащего руководства и помощи Плановому отделу со стороны Главинжа Кроткевича и Нач. стр-ва Рябова. Об этом говорит ряд моих докладных записок, которые я прошу приложить к делу. До ноября м-ца 1936 г. Плановый отдел работал в старой потрепанной палатке, до июня м-ца 1936 г. даже не имевшей пола, - это также не могло не отразиться на продуктивности работы сотрудников Отдела (см. мои докладные записки от III, IV, V м-цев 1936 г.).
Изложенное мною может подтвердить Склянский П.Г., другие бывшие работники Планового отдела, если они и сейчас находятся в г. Петропавловске.
Положение со сметным хозяйством на стр-ве видно из докладной записки «Камчатстроя» Главстрою НКПП СССР от Х. 1936 г., составленной Плановым отделом, из приказа по НКПП СССР от XI или XII. 1936 г., решения СНК СССР от XII. 1936 г. или I. 1937 г., акта приема и сдачи дел произв.-технич. Отдела «Камчатстроя», составленного инженерами Михайловым Ф.М. и Горлиным М.Л. от 17/Х. 1937 года (имеется в деле), в котором говорится, что смет нет ни на один объект стр-ва. Это может быть подтверждено Финогеновым, Склянским и Горлиным.
Экспертная комиссия, излагая функции Планового отдела, включила в них организацию и проведение работ по составлению оперативно-статистической отчетности. Экспертная комиссия заявляет в своем акте, что нигде она не нашла отражения этой работы в делах Планового отдела. Это совершенно понятно, так как приказом по Наркомпищепрому СССР и распоряжением по Главстрою от VIII. 1936 г. оперативно-статистическую отчетность подлежала передаче в ведение Глвных бухгалтеров предприятий и строек. Этот приказ был получен во время моего отсутствия на стр-ве и не был исполнен, но, когда я вернулся в конце февраля м-ца 1937 г. из Москвы, то я добился выполнения приказа Наркома и ведение отчетности было передано с марта 1937 г. в Главную Бухгалтерию.
Вместо того, чтобы изложить функции Планового отдела в 1936 г. и Плановой группы в 1937 г., согласно структуре треста, утвержденной Главстроем в январе м-це 1937 г., Экспертная комиссия сочла возможным воспользоваться «Положением о Плановом отделе», утвержденным нынешним Управляющим «Камчатстроя» Котельниковым в июле 1939 г., т.е. документом, не существовавшим в 1936-1937 г.г. и противоречащим действовавшим в то время директивам.
Экспертная комиссия утверждает, что производственный план на III квартал 1937 г. совсем не был спущен, а на IV квартал и октябрь м-ц 1937 г. отсутствовал во время сдачи мною дел Планового отдела, т.е. к 10/XI. 1937 г.
Это утверждение Экспертной комиссии опровергается актом сдачи мною и приема Шалытом дел Планового отдела от 10/XI. 1937 г., в котором зафиксировано, когда эти планы были спущены, каким участкам, и что осталось доделать по плану IV-го квартала. Экспертная комиссия, приложившая этот акт к своему акту, обошла, однако, по непонятным причинам, изложенное в нем, а сослалась на акт приема и сдачи дел Произв.-технич.Отдела, в составлении которого (акта) ни я, и никто другой из работниковПланового отдела, участия не принимал, и я, вообще, таким образом, не знаю о каких планах там идет речь.
Экспертная комиссия считает, что стройфинплан не был составлен в 1936 г., а в 1937 г. составлен с опозданием, благодаря моей, якобы, вредительской деятельности. Подробно о положении со стройфинпланом я уже изложил в своих предыдущих показаниях. Повторяю, что стройфинплан в 1936 г. не мог быть составлен по следующим причинам:
- Отсутствовали сметы, а только на их основе мы имели право составлять стройфинплан (см. инструкцию Главстроя к формам стройфинплана);
- Полного комплекта производственных калькуляций на всю годовую программу работ 1936 г. также не было, с трудом составлялись калькуляции на квартальные программы;
- Но, так или иначе, мы не имели права в 1936 г. пользоваться для составления стройфинплана такими калькуляциями, ибо разрешение СНК СССР на это дано только с 1/X. 1936 г. (см. постан. СНК СССР и приказ по НКПП СССР от XII. 1936 г.)
- Мы не имели даже самих форм стройфинплана, так как ни одна из вышестоящих организаций (АКО, Главрыба) не прислала их на стройку. (Изложенное может подтвердить Склянский П.Г.). все это было учтено Главстроем, который своим распоряжением от XII. 1936 г. освободил «Камчатстрой» от проставления плановых данных к годовому отчету за 1936 г., исходя из постановления СНК СССР о принятии фактической стоимости работ, произведенных с начала стр-ва до IX. 1936 года. Из этого всего видно, что стройфинпланна 1936 г. не был составлен не по моей вине и я ответственности за это нести не должен.
В 1937 г. составление стройфинплана задерживалось отсутствием достаточного комплекта калькуляций, которые составлялись прорабами участков и произв.-технич. Отделом (см. мое выступление на производственном совещании работников Планового отдела в апреле 1937 г., мою докладн. Записку Нач-ку стр-ва от 14/IV. 1937 г., мою докладн. Записку на имя Нач. политуправления НКПП СССР Корнюшина Ф.Д., письмо зам. Нач. Главстроя Шефтеля от 17/VIII. 1937 г., акт по произв.-технич. Отделу от 17/X. 1937 г., в котором зафиксировано отсутствие оформленных калькуляций). По поводу указания Шефтеля о составлении стройфинплана по укрупненным нормативам я дал объяснение в заявлении от 16/X. 1939 г., приобщенном к делу. В аперле м-це 1937 г. была получена телеграмма от Главстроя о составлении стройфинплана только по калькуляциям. Ко всему этому следует добавить, что , согласно структуре, утвержденной Главстроем в январе 1937 г., Плановый отдел должен составлять сводный стройфинплан. Ввиду того, что ни один из участков и ни одно из предприятий треста на представило своего стройфинплана, Плановый отдел имел формальные основания к тому, чтобы не составлять сводного стройфинплана. И штат Планового отдела был утвержден весьма малочисленный (см. акт от 10/XI. 1937 г.), исходя именно из того, что отдел занимается только сводным планированием. Естественно, что составление стройфинплана целиком силами работников Планового отдела, причем безо всякой помощи со стороны Главинжа, как обязывает его к этому инструкция Главстроя, не могло быть закончено дочтаточно быстро. Экспертная комиссия ставит мне в вину отсылку стройфинплана без сметы производства, планового баланса и финплана. Смета производства не могла быть закончена к тому времени составлением, так как не хватало нескольких эксплоатационных смет, указанных в акте от 10/XI. 1937 г. (электростанция, пож.-сторож. Охрана и др.), но почему она не была составлена после моего увольнения я не знаю и за это отвечать не могу.
Составление же планового баланса и финплана является обязанностью Главбуха (см. постан. СНК СССР от 1932 г. «О правах и обязанностях Главн. Бухгалтеров»).
Экспертная комиссия, не учитывая всех изложенных обстоятельств и обходя молчанием существующие факты и документы, все относит на меня, хотя я, как это видно из документов, принимал зависящие меры к ускорению составления стройфинплана. Комиссия пишет, что «отсутствие стройфинплана не дало возможности сопоставлять результаты хозяйственной деятельности Треста…» и т.д., но умалчивает при этом, что отставание бухгалтерского учета на 4-6 месяцев, имевшее место в тресте, лишало стройфинплан его оперативного значения в процессе производства работ.
Экспертная комиссия обвиняет меня в том, что приказ о введении прогрессивно-премиальной системы оплаты труда рабочих оказался невыполненным, называя это «утонченным вредительством» с моей стороны. Но Экспертная комиссия просто вводит в заблуждение следственные органы, обходя молчанием, что, согласно этому же приказу и постановлению ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 11/II-1936 г., эта система оплаты труда «вводится на отдельных работах, в зависимости от хозяйственной целесообразности, по представлению производителей работ и с утверждения, в каждом отдельном случае, Наччальником стр-ва». При чем же тут я - Нач. Планового отдела, а в 1937 г. – руководитель Плановой группы? Вообще, все то, что приписывает мне Экспертная комиссия в области организации труда, нормирования и зарплаты никакого отношения ко мне не имеет, так как это функция прораба, Главинжа и Нач. стр-ва – Управляющего трестом, но никак не плановика об этом есть решение Декабрьского Пленума (в 1935 г.) ЦК ВКП(б) «О стахановском движении в промышленности и на транспорте», говорится в Постан. СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 11/II-1936 г., в приказах и инструкциях по НКПП СССР и в ряде других документов, которые я прошу приложить к делу – в протоколе от 23/X. 1939 г. И если я проработал ряд материалов, касающихся этих вопросов, то это по моему добровольному желанию и инициативе. Экспертная комиссия путает и пытается переложить на меня ответственность за практическое осуществление этих вопросов.
Подпись.
Можно представить себе злость энкаведешников, получивших сей документ. Упирается этот «еврейчик» и ничто его не ломает. Пишет и пишет.
А нам это все читать… Ну, дали ему по сусалам, а вот раком не поставили.
Ну, да еще не вечер, наша все равно возьмет.
Не таких обламывали.
А это что принесли такое?..
Опяя-яяять?.. клади на стол.
Ну, ясно. Еще понаписал что-то, бумагомарака!..
Ну, пиши, пиши… А мы все равно твои сочинения и читать не будем.
Нам твои словеса пό-херу.
Извините за слово «словеса».
Дополнительные показания
Арестованного Шлиндмана Семена Михайловича
От 3-го Декабря 1939 года.
Г. Петропавловск на Камчатке.
В соответствии с моим заявлением на имя Нач. Следственной части КОУ НКВД от 14/XI-1939 г., излагаю следующие дополнительные показания в отношении материалов дела, предъявленного мне для ознакомления 22-26 октября 1939 г.:
- Экспертная комиссия, в своем акте от 17/IX-15/X. 1939 г., ставит мне в вину задержку в регистрации штатов, ссылаясь при этом на выступление Кириллова А.А. на хозактиве в мае м-це 1937 г. (он говорил, что это повлекло за собою задержку выплаты зарплаты рабочим и служащим строительства) и на приказ по «Камчатстрою» от 20/IV. 1937 г., за подписью Кроткевича Г.Л., об увольнении меня.
Такое заключение экспертизы является неправильным, так как дело с регистрацией штатов обстояло фактически так:
В январе м-це 1937 г., в бытность мою в командировке в г. Москве, Главстрой НКПП СССР утвердил смету адм.-управленческих расходов и штатные расписания центрального аппарата «Камчатстроя» на 1937 г., сметы же и штаты линейного аппарата (т.е. участков и предприятий) треста было поручено составить и утвердить Управляющему трестом на месте (см. соответствующее письмо Главстроя НКПП СССР от января 1937 г.).
По возвращении моем из командировки (22/II. 1937 г.) в начале марта 1937 г., Плановая группа приступила к составлению смет адм.-хозяйственных расходов линейного аппарата, согласовывая эти сметы и штатные расписания с руководителями соответствующих участков, отделов и предприятий. Вся это работа была закончена, насколько мне помнится, 20/III. 1937 г., и представленные плановой группой сметы адм.-хозяйственных расходов и штатные расписания были 22/III. 1937 г. утверждены врио. Управляющего трестом Кроткевичем Г.Л. (изложенное подтверждается: черновиками смет адм.-хозяйственных расходов и штатных расписаний линейного аппарата; актом сдачи мною и приема Шалытом И.Э. дел Плановой группы от 19 или 20 апреля 1937 г., имеющимися в делах Планового отдела «Камчатстроя»).
Таким образом, со стороны Плановой группы, и моей как ее руководителя никаких задержек в составлении и представлении на утверждение указанных материалов не было, - работа была выполнена в точном соответствии с функциями Плановой группы, изложенными в структуре «Камчатстроя», утвержденной на 1939 г. Главстроем НКПП СССР (см. раздел: «Планово-производственный отдел»).
Из инструкции «О порядке регистрации штатов» Наркомфина СССР явствует, что регистрация проводится путем личной явки в финорган руководителя предприятия (или его заместителя) и Главного Бухгалтера. Бланки регистрации штатов должны заполняться Главным Бухгалтером и подписываются двумя лицами: руководителем и Главбухом предприятия (учреждения). Исходя из этих правил, как только сметы и штаты были утверждены, я отправил все документы Главбуху треста для оформления регистрации в ГорФО (см. мою служебную записку Главбуху от марта м-ца 1937 г.). на этом обязанности и ответственность Плановой группы в отношении дальнейшего оформления смет адм.-управленческих расходов и штатных расписаний кончались. Хотя это и не входило в уже в мои обязанности, но я, по просьбе Главбуха, заполнил в регистрационных бланках графу: «по плану (утверждено)».
Однако Петропавловский ГорФО отказал в регистрации штатов «Камчатстроя», ввиду выявленных нарушений сметно-штатной дисциплины, выразившихся в целом ряде расхождений между фактическими штатами (должности, ставки, структура и т.п.) и утвержденными. ГорФО, отказав в регистрации, сообщил «Камчатстрою» о закрытии кредита на адм.-управленческие расходы последнего, впредь до устранения нарушений и оформления регистрации штатов.
5/IV. 1937 г. я получил распоряжение от б. Нач. Производственно-планового отдела треста Крутикова В.Н. о том, чтобы я лично выяснил причины нерегистрации штатов и оформил бы регистрацию. Я тогда же указал Крутикову В.Н. и Кроткевичу Г.Л. на то, что такое поручение выходит за пределы моих функций, но, получив повторное распоряжение, отправился, вместе с б. Главбухом Митеневым П.С., в ГорФО, где, после разговоров с зав. ГорФО Камчатовым, инспектором ГорФО Владимировым, зав. Регистрационным бюро ОблФО Охапкиным П.Г. и ревизором этого же бюро Громовым К.А. (прошу допросить этих лиц для подтверждения изложенного мною), я убедился, что ГорФО действует совершенно законно, и, что регистрация штатов не буде произведена до тех пор, пока Управляющий трестом не приведет наличные штаты в полное соответствие с тем, что было утверждено Главстроем НКПП СССР (для центрального аппарата) и им же самим (для линейного аппарата). Мне все же удалось договориться с зав. ГорФО Камчатовым, и он предоставил «Камчатстрою» отсрочку на 2 недели, до 20/IV. 1937 г., возобновив на это время кредиты на адм.-управленческие расходв (справку об этом прошу получить в Горфо или в Помбанке.
Докладной запиской, кажется от 7/IV. 1937 г. я сообщил Управл-му трестом об имеющихся расхождениях и о необходимости их устранения (прошу приложить эту докладную записку; упоминание о ней имеется в акте от 19/IV. 1937 г., подписанном мною и Шалытом И.Э.). Но руководство треста никаких мер со своей стороны не приняло. Наоборот, в день опубликования в газете «Камчатская правда» моей статьи-письма «С самокритикой на Судоремонтном неблагополучно» (см. газету от 9/IV. 1937 г.). Нач. отдела Крутиков В.Н. обращается к б. Управляющему трестом Рябову В.И. с рапортом, в котором, между прочим, совершенно необоснованно пишет, что я задерживаю регистрацию штатов. Получив 11/IV. 1937 г. этот рапорт Крутикова с резолюцией Рябова о представлении мною письменных объяснений, я 14/IV. 1937 г. представил докладную записку Рябову (в копии сдал ее в Партком и в Постройком треста), в которой дал объяснения и по вопросу регистрации штатов, вновь указав, что не от меня зависит приведение фактических структуры и штатов треста в соответствие с утвержденными, а от самого Управляющего (эту записку прошу приложить). 16/IV. 1937 г. я получил распоряжение Крутикова В.Н. составить проект телеграммы в Главстрой с просьбой об утверждении наличных штатов центрального аппарата треста, в изменение утвержденных Главстроем в январе м-це 1937 г. Я это распоряжение выполнил, добросовестно перечислив в проекте телеграммы все имевшиеся расхождения. Хотя многие из этих расхождений являлись несущественными (например: переименование Спецотдела – в Спецчасть, курьеров и уборщицу – в курьеров-уборщиц с некоторым сокращением их количества и т.п.), и могли быть легко устранены на месте приказом Управляющего трестом, я вынужден был включить их в проект телеграммы, так как они все же устранены не были. Упомянутая докладная записка от 14/IV. 1937 г. и проект телеграммы, составленный мною (о них говорится в приказе Кроткевича о моем увольнении) послужили для Кроткевича «основанием» для увольнения, как «бюрократа и саботажника». Возмутительней всего в этой истории являлись справки, даваемые б. постройкома Кирилловым А.А., Кроткевичем и Митеневым (см. выступление Кириллова на хозактиве), обращавшимся к ним рабочим и служащим, о том, что «зарплата, мол, не выплачивается из-за задержки Шлиндманом регистрации штатов». Вздорность этой фальсифицированной версии определяется следующим:
- Нерегистрация штатов в финоргане влечет за собою закрытие кредитов на адм.-управленческие расходы, в том числе и на зарплату адм.-управленческого персонала, но отнюдь не на зарплату рабочих и производственного персонала (см. инструкцию Наркомфина СССР «О порядке регистрации штатов»).
б) Что же касается невыплаты в апреле м-це 1937 г. зарплаты служащим, то таковая, как и зарплата рабочим, не выплавалась не потому, что штаты не были зарегестрированы (как я указывал выше, 5/IV. 1937 г. ГорФО дал отсрочку на 2 недели), а лишь только потому, что денег не было на счете «Камчатстроя» в Промбанке, и задолженность по зарплате рабочим и служащим в апреле месяце 37 г., как мне помнится, достигал размеров 1 ½ - 2-хмесячного фонда, т.е. 1 – 1 ½ миллионов рублей. На 5/IV. 1937 г. «Камчатстрой» имел на счете в Банке всего около одной тысячи рублей, а в течение последующих 2-х недель, т.е. до моего увольнения, поступившие суммы, около 500 тысяч рублей, не давали возможности ликвидировать задолженность по зарплате и обращались, как мне помнится, главным образом, на оплату бюллетеней и зарплату рабочим, в первую очередь, низкооплачиваемым (прошу приложить справку Главбуха «Камчатстроя» о состоянии задолженности по зарплате рабочим и справку Промбанка о движении сумм на счете «Камчатстроя» за тот же период, - сопоставление этих справок подтвердит изложенное мною).
После моего увольнения, 22/IV. 1937 г. был издан приказ по тресту о приведении наличных штатов линейного аппарата в соответствие с утвержденными и о некоторых изменениях в штатах центрального аппарата. На основании этого приказа была, в мое отсутствие, произведена регистрация штатов треста. Но, фактически, этот приказ не был реализован в тресте, нарушения не устранены, что и было выявлено ревизией со стороны Регистрационного бюро ОблФО, произведенной в мае м-це 1937 г., в связи с моим обращением в это бюро к Охапкину и моей заметкой в газете-многотиражке «Стройка» за май м-ц 1937 г. (акт ревизии, имеющийся в ОблФО, прошу приобщить к делу, а также допросить по этому вопросу Охапкина и Громова).
- Неправильное увольнение меня в апреле м-це 1937 г. было отменено телеграфным распоряжением Нач. Главстроя НКПП СССР Емельянова Аркадия Григорьевича от 7/V. 1937 г.; я был восстановлен на работе и с 13/V. 1937 г. приступил к исполнению обязанностей руководителя Плановой группы. Исходя из этого, Экспертная комиссия не имела основания, по моему мнению, оперировать приказом Кроткевича о моем увольнении и, тем более, строить на нем свои выводы. Начальник Главстроя в своей телеграмме предлагал: «материалы о проступках Шлиндмана, с приложением его личных объяснений, направить в Москву». Однако, несмотря на многократные мои обращения к Кроткевичу, а впоследствии, с 13/VII. 1937 г. к Быкову, о предъявлении мне таких материалов для дачи личных объяснений, этого сделано не было, что, естественно, доказывает неправомерность моего увольнения.
Однако, Экспертная комиссия, исходя, очевидно, из выступления на хозактиве в мае м-це 1937 г. б. юрисконсульта Треста Степаненко (выдержка из его выступления приложена к акту комиссии), - человека, морально разложившегося, вследствие резкого алкоголизма, и недовольного мною из-за моих замечаний ему по поводу его длительных отлучек и прогулов, имевших место в августе-сентябре 1936 г. (это может подтвердить бывш. руководитель хозрасчетно-договорной группы «Камчатстроя» Зайцев Дмитрий Петрович), - в своем акте заявляет, что я, якобы, был восстановлен на работе, благодаря личным связям с Нач. Главстроя НКПП СССР Емельяновым А.Г. и его заместителем Шефтелем Е.Б., у которых я пользовался доверием, поддержкой и авторитетом. Заявляю, что никаких «личных связей» с Емельяновым и Шефтелем у меня не было, кроме чисто-служебных отношений, а то, что я пользовался у руководителей вышестоящего органа «доверием, поддержкой и авторитетом» вряд ли может явиться криминалом.
По вопросу моего неправильного увольнения обращался 29/IV. 1937 г. телеграфно лично к Наркому А.И. Микояну, и почему ответ был получен не за подписью Наркома, а Емельянова – мне неизвестно, как неизвестно это и членам Экспертной комиссии, необоснованно ставящим под сомнение правильность моего восстановления на работе (телеграмму мою от 29/IV. 1937 г. прошу истребовать из секретариата Наркомпищепрома СССР).
- Экспертная комиссия заявляет в своем акте, что я вовсе не занимался работой по составлению плана собственных капиталовложений треста «Камчатстрой». Это не соответствует действительости: еще перед моей поездкой в Москву, в сентябре м-це 1936 г., Плановым отделом был соствлен план собственных капиталовложений «Камчатстроя» на сумму 8. 600 тыс. рублей. При рассмотрении этого плана на совещании у Нач-ка Главстроя (в ноябре или декабре 1936 г.), он (этот план) был урезан до 4. 750 т. Рубл., а 3/I. 1937 г. я обращался к зам. Нач. Главстроя Цукерману С.О. с докладной запиской о выделении этих средств и соответствующих фондов. Однако ввиду значительного сокращения лимита на собственные капиталовложения подрядных строительных организаций системы НКПП СССР, со стороны Госплана СССР и Правительства, Главстрой, своим письмом от 10/I. 1937 г. сообщил «Камчатстрою», что ему утверждено на 1937 год всего – 100 тыс. рублей. (переименованные документы имеются в делах Планового отдела и я прошу их приложить к делу).
Из этого видно, что работа была мною полностью выполнена.
- Экспертная комиссия отметила, что я, якобы, безобразно, «по-вредительски» относился к важнейшим директивным документам вышестоящих органов, иллюстрируя это рядом примеров:
- «Шлиндман, якобы, продержал у себя приказ Наркома А.И. Микояна от 16/VI. 1936 г. за № 145 «Об укреплении хозрасчета на стройках системы Наркомпищепрома СССР» и через год с лишним, 2/XI. 1937 г., наложил резолюцию: «Всем сотрудникам отдела – ознакомиться, и в дело» (цитирую по памяти). К такому выводу эксперты пришли лишь потому, что забыли, а, при проведении экспертизы, не проверили, наличие в делах треста приказа № 3 от 16/IX. 1936 г. «Об организации хозрасчетного отдела Подсобных Предприятий Треста», в котором есть ссылка на упомянутый приказ по НКПП СССР от 16/VI. 1936 г. во исполнение коего и был издан приказ № 3 от 16/IX. 1936 г. по Тресту (составлен был мною), а также наличия приказа по Управлению Строительством Судоремзавода от 27/VII. 1936 г. за № 82 о переводе на хозрасчет транспорта стройки, составленного мною, и подписанного Нач-м стр-ва, еще до получения приказа по НКПП СССР за № 1457 от 16/VI. 1936 г., но в полном соответствии с ним, так как исходил из постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об улучшении строительного дела и удешевлении строительства» от 11/II-1936 г. Таким образом, с моей стороны приказ Наркома был выполнен своевременно. Приказ этот, когда он был получен в конце июля м-ца 1936 г. был разослан, в копиях, всем участкам и предприятиям, а также отделам Треста (что может подтвердить Зайцев Д.П.), так что обнаруженный экспертизой в делах Планового отдела экземпляр приказа за № 1457 не был единственным.
Запоздалая же моя резолюция была мною учинена при следующих обстоятельствах: как это видно из акта сдачи мною и приема Шалытом И.Э. дел Планового отдела от 9-10/XI. 1937 г., делопроизводство Произвенно-технического Отдела делилось между им и выделенным с 1/Х. 1937 г. из его состава Плановым отделом. В числе прочих архивных бумаг, делопроизводитель Отдела представила мне и этот экземпляр приказа № 1457. считаясь с тем, что в Отделе работали и новые сотрудники, не знавшие от этом приказе, я, воспользовавшись случаем, перед тем, как дать указание делопроизводителю о принадлежности этого документа к Плановому или к Произв.-технич. Отделу, передал его для ознакомления сотрудникам. Это же я делал и в отношении других важных документов, хотя и исполненных ранее, но аналогично попадавшихся мне при разделении делопроизводства. (Перечисленные приказы по тресту и Строительству прошу приложить).
б) Приводя выдержки из акта сдачи и приемки дел Планового отдела от 9/10 ноября 1937 г., подписанного мною и Шалытом И.Э., где перечислены документы, которые я считал нужным как особо важные, и находившиеся у меня в работе, специально упомянуть в акте (титульные списки, материалы к ним, договора и проч.), - Экспертная комиссия делает неправильное заключение о том, что я, якобы, незаконно держал эти документы у себя «скрывая их от других отделов Треста».
Согласно действовавшей инструкции о порядке хранения «не подлежащих оглашению документов», последние хранились в делах соответствующего отдела, в особых папках, и я имел полное право как начальник отдела держать эту папку у себя в ящике стола, запиравшемся на ключ. С другой стороны, как я уже указывал, эти документы постоянно находились у меня в работе, я ими пользовался сам, и выдавал, по мере надобности сотрудникам отдела, чем обеспечивал сохранность этих документов. Кроме того, не все из этих перечисленных документов «не подлежали оглашению»,
например: договор на стр-во жест.-баночной фабрики, записка Наркома о порядке расчетов за лес и т.д., а экспертиза, почему-то подвела их всех под категорию «секретных» и «не подлежащих оглашению». Но, помимо всего этого, как можно заявлять, что я «скрыл» эти документы, когда подлинники всех титульных списков находились в спецчасти треста, стройфинплан и квартальные производственные планы составлялись на основе титульных списков, копии их имелись у заказчика (Дирекции Судоремзавода и в АКО), а также в Промбанке, у Главного Бухгалтера Треста, (это же относится и к договорам на производство подрядных работ), т.е. у всех тех, у кого эти документы должны быть? Откуда видно, что я «скрывал» эти документы, когда я их в официальном акте сдал моему преемнику Шалыту И.Э.?
(Все перечисленные в акте экспертизы, как «скрытые» мною, документы, прошу приобщить к делу).
в) Не рассмотрев самого документа и, очевидно, не сопоставив его с другими материалами, имевшимися в Плановом Отделе «Камчатстроя», Экспертная Комиссия, так же голословно, как и в предыдущих случаях, заявляет в нескольких местах своего акта о том, что я, якобы, «скрыл» «важнейший» документ – распоряжение по Главстрою НКПП СССР от января 1937 г. «О программе строительно-монтажных трестов НКПП СССР на 1937 г.».
Однако, если бы эксперты рассмотрели это распоряжение по Главстрою, то увидели бы, что оно представляет собой перечень итоговых данных из утвержденных титульных списков строительства Судоремзавода и Баночной фабрики, по разделам: «чистое строительство», «монтажные работы», «оборудование». Этим распоряжением по Главстрою Плановый отдел руководствовался (учитывая изменения, происходящие из нового титульного списка, утвержденного Главрыбой от 12/VI. 1937 г.) при составлении стройфинплана на 1937 г., что видно из акта от 9-10/XI. 1937 г., составленного мною и Шалытом И.Э., но, который, очевидно, не достаточно внимательно изучили эксперты, в результате этого пришедшие к неправильному выводу – обвинению меня в «сокрытии» этого документа. (Упомянутое распоряжение по Главстрою, с приложениями к нему, прошу приложить к делу).
- Не приводя никаких доказательств, Экспертная комиссия в своем акте берет под сомнение замечание, записанное в акте от 9-10/XI. 1937 г. о сдаче-приемке дел Планового отдела, о том, что «вопрос с годовой программой работ Треста на 1937 год окончательно еще не выяснен». Но, по моему мнению, в самом этом акте от 9-10/XI. 1937 г. достаточно приводится состояние вопроса с годовой программой (титульными списками Судоремзавода), и, при соответствующем ознакомлении с упоминаемыми при этом в акте документами, такого бы ложного сомнения у экспертов не возникло бы.
Дело же с годовой программой обстояло так:
Утвержденный 28/I. 1937 г. НКПП СССР первоначальный вариант титульного списка стр-ва Судоремзавода (из которого исходила и упомянутая выше программы работ «Камчатстроя»), в силу отсутствия, в то время, производственных калькуляций, был составлен на основе приблизительных расчетов стоимости работ по отдельным объектам. Кроме того, для завершения работ по стр-ву первой очереди СРЗ, а также для выполнения определенного цикла работ по вновь начинаемым объектам (цех № 10, медницкий, электросварочный и др., спецсклады), утвержденного лимита в 12 млн. рубл., даже исходя из примерных расчетов, не хватало.
Нч. Главстроя Емельянов А.Г. указал тогда еще, когда в начале января м-ца 1937 г. подготавливался в Главстрое проект этого титульного списка, что «сейчас больше, чем 12 млн. рубл. на стр-во СРЗ, выделить нельзя, ввиду урезки плана по НКПП СССР, но разворачивать работы нужно с учетом того, что к средине года, когда выявятся неиспользованные другими стройками лимиты, будет добавлено еще, примерно, 5 млн. рубл.». И действительно, в конце апреля, или в начале мая м-ца 1937 г., в «Камчатстрой» поступила телеграмма Емельянова А.Г. о том, что НКПП может выделить еще 5 млн. рубл., и, чтобы, в связи с этим, срочно был представлен в Наркомат проект нового увеличенного титульного списка, рассчитанного по калькуляциям. Плановую группу, и меня в том числе, к этой работе не привлекли. Для составления проекта нового титула была образована специальная комиссия с участием инженеров Крутикова, Михайлова, Занегина и представителей заказчика.
Эта комиссия, не учитывая почти полного невыполнения программы за истекшие пять месяцев 1937 года (см. отчетные данные по ф. № 13 ЦУНХУ), под нажимом заказчика (Дирекция завода), и боясь взять на себя ответственность в атмосфере имевших место разговоров о вредительстве, - пошла по «линии наименьшего сопротивления», составив проект титульного списка чуть ли не на 40 с лишним млн. рублей. Урезать его не хватило, очевидно, «Смелости» ни у врио. Управляющего «Камчатстроем» Кроткевича, ни у Директора завода Слободенюка В.М., а отправлять титульный список в таком виде в Наркомат нельзя было. Повторяю, - меня к этому делу не привлекли, о работе комиссии я знаю из бесед с Михайловым и Занегиным.
В начале июля м-ца 1937 г. я получил распоряжение от Кроткевича и представителя Главстроя инж. Бальчевского В.К. о составлении проекта титульного списка в соответствии с телеграммой Главстроя. Я высказал им свое личное мнение, сводящееся к тому, что, исходя из учета итогов работы треста за прошедшее 1-е полугодие, не следует увеличивать лимита, а нужно перераспределить ассигнования по объектам в пределах утвержденного лимита в 12 млн. рубл. с тем, чтобы обеспечить в оставшееся 2-е полугодие выполнение работ по важнейшим объектам. Ни Кроткевич и Бальчевский, ни Слободенюк, и ни Быков Н.Н., назначенный с 13/VII. 1937 г. Управляющим трестом, до этого находившийся на стройке в качестве члена бригады политуправления НКПП СССР, со мной не согласились, Быков предложил составлять титульный список на 19 млн. рубл., заявляя, что «раз Наркомат предлагает увеличить программу, то мы обязаны это принять к исполнению», и, что «делом чести его, как нового Управляющего, «в порядке ликвидации последствий вредительства» выполнить эту увеличенную программу». Исходя из этого распоряжения, был составлен к 15/VII. 1937 г. проект титула на 18. 955 тыс. рубл., увезенный с собою в Москву инж. Бальчевским. Но этот проект титула утвержден в Москве не был. Зам. Нач. Главстроя Шефтель, в своем письме от 17/VIII. 1937 г., указал Быкову, что «надо честно сказать Наркому, что из плана будет выполнено, а что перейдет на следующий год», трезво оценив реальные возможности Треста (см. письмо Шефтеля).
Поэтому, когда я вернулся из командировки 25/VIII. 1937 г. я сейчас же приступил к составлению проекта титульного списка, который был окончательно согласован с Быковым и Слободенюком, в сумме 13. 600 т.р. (привожу на память), но был Быковым и б. Нач. АКО Корнюшиным Ф.Д. всячески задержан «в порядке согласования» и поэтому не отправлен в Москву. В конце концов Корнюшин, перед своим отъездом, в конце октября м-ца 1937 г. поручил рассмотрение проекта титула своему преемнику Притыко.
Таким образом, ни проект на 18. 955 тыс. рубл., и ни проект на 13. 600 тыс. рубл., не были утверждены, а действовал новый титульный список, поступивший в «Камчатстрой» в августе м-це (или в июле) 1937 г., и утвержденный, с незначительными отклонениями от первоначального титула, зам. Начальника Главстроя Исаевым 12/VI. 1937 г., в сумме 12 млн. рубл.
В силу этого, видя, какую «проволочку» испытывает вопрос с титульным списком, т.е. с уточненной программой Трета, со стороны Быкова и Корнюшина, стройфинплан на 1937 г. составлялся, и был составлен, исходя из действующего титула от 12/VI. 1937 г.
Однако, уже в начале ноября м-ца 1937 г., в Управление трестом поступила телеграмма за подписями Нач. Главрыбы Андрианова и Зам. Нач. Главстроя Цукермана, о выделении дополнительного лимита в 5 млн. рубл. на стр-во Судоремзавода, без указания разверстки этого лимита по объектам (телеграмма в Плановый отдел тогда еще не была передана и я знал о ней со слов Быкова).
Таким образом, явственно следует, что замечание в акте от 9-10/XI. 1937 г. о невыясненности годовой программы было записано мною и Шалытом И.Э. вполне обоснованно, и происходила эта неясность отнюдь не по моей вине. (Упомянутые документы прошу приобщить к делу). О положении с титульным списком я составлял докладную записку в КОУ НКВД, переданную мною в средине сентября м-ца 1937 г. уполномоченному Дуболазову, которую (записку) прошу приложить.
- В специальном разделе акта Экспертная комиссия говорит
о моей «роли в Тресте, помимо выполнения обязанностей по должности». Опять-таки ссылаясь на авторитет и доверие, которыми я, по мнению Комиссии, пользовался в Главстрое, Комиссия упоминает о «влиянии», которое я, якобы, пытался распространить на другие части аппарата Треста.
В качестве аргумента, Комиссия приводит письмо Шефтеля от 17/VIII. 1937 г., составленное им во Владивостоке по моему докладу о положении в Тресте, и касавшееся вопросов организационных, финансовых, хозяйственных, учета, снабжения и прч. Но, что плохого было в том, что я докладывал Шефтелю, по поручению Управляющего трестом, о положении дел в Тресте?
Я никогда не относился к работе, как «чиновник», ограничивающий себя рамками «от» и «до», и, если мне поручалась работа, хотя и выходящая за пределы моих обязанностей, но я чувствовал себя способным выполнить ее, то я от такой работы не отказывался.
В этом, по-моему, нет никакого преступления.
- В приложении к акту Экспертной комиссии имеется заявление экономиста Коваленко И.Д. на имя Быкова от 1/XI. 1937 г., которое я, кстати, увидел впервые. В этом заявлении Коваленко явно клевещет на меня, заявляя, что я «не руководил работой отдела», «что производственные планы на II и III кварталы 1937 г. составлялись по инициативе самого Коваленко», что я, якобы, «преследовал Коваленко за критику меня, доведя его до сердечных припадков, которыми он не страдал в течение последних 10-ти лет», и, как «апофеоз» издевательства «поставил ему прогул по неуважительной причине за 19/X. 1937 г., не считаясь с тем, что он был в городской поликлинике». Последнее с достаточной ясностью вскрывает истинную подоплеку «жалобы» Коваленко. Все работники Отдела (Склянский, Шалыт и др.) могут подтвердить, что Коваленко неоднократно с июня 1936 г. «бюллетенил» по поводу сердечных припадков, так что его припадок, если только он действительно имел место, 19/X. 1937 г., был не «первым за последние 10 лет». Я утверждаю, что у Коваленко 19/X. 1937 г. бюллетеня не было, поехал он в город, не согласовав этого со мною, и, в обстановке исключительного развала труддисциплины, имевшего место в 1937 г. в «Камчатстрое», я считаю, что вполне правильно поставил Коваленко прогул по неуважительной причине. Я просил Быкова наложить на Коваленко взыскания, но Быков, как оказывается, предпочел использовать Коваленко для клеветы на меня, в надежде, очевидно, использовать впоследствии этот «документ» в оправдание моего незаконного увольнения.
Я прошу затребовать и приобщить справку Главбуха «Камчатстроя» о том, сколько было выплачено Коваленко за период его работы до 19/X. 1937 г. по бюллетеням, и за сколько дней болезни, и имел ли Коваленко бюллетень за 19/X. 1937 г., а также допросить по этому вопросу старых работников отдела.
- По поводу выговора, объявленного мне Рябовым в мае 1936 г., прошу приобщить к делу мое заявление от 28/V. 1936 г., имеющееся в делах Управления Треста.
- По поводу безобразных условий работы Планового Отдела в 1936 г., прошу приобщить к к делу ряд моих докладных записок на имя Нач. стр-ва Рябова В., в частности, записку от 4/V. 1936 г.
Подпись.
Вписанному: на 1-ой странице слову «моем», на 8-ой странице слову: «моей», на 9-ой стр. слову: «наличия», на 10-ой стр. слову: «нужным», на 13-ой стр. зачеркнутому слову «работ» и вписанному: «СРЗ», на 14-ой стр. зачеркнутому слову: «увеличить» и вписанному слову: «увеличить», - верить. Подпись.
Эти показания о чем говорят?
Только о том, что отца было нереально срубить.
