Сообщения о самоубийствах детей у нас становятся привычным элементом криминальной хроники: 14-летняя омичка взрезала себе вены… 12-летний мальчик пытался повеситься во дворе школы… Из окна девятого этажа выпрыгнула 15-летняя девушка… За последние пять лет в Омской области покончили с собой 70 детей и подростков, суицидальные попытки совершили 908 несовершеннолетних. Причём четверть всех случаев приходится на ушедший 2013 год.
Большинство попыток покончить с собой совершают подростки из вполне благополучных и обеспеченных семей. «Родители уверяют, что конфликтов и ссор в семье не было, трагедии ничто не предвещало» – стандартная фраза, встречающаяся практически в каждом сообщении о самоубийстве ребёнка. По мнению психологов, дети кричат о помощи, пытаясь привлечь к своим проблемам внимание близких. А мы не слышим.
Недавно прочла у одного писателя: «Юность я вспоминаю со стыдом и отвращением. Свою глупость. Гормоны. Комплексы. Булькающую агрессию вперемешку с парализующей пугливостью. А вечные вселенские катастрофы вроде прыща на середине лба?»
Ребёнок одинок. Взрослые, почему-то как один забывшие своё детство, не представляют, как ему трудно жить! Мамы и папы не могут до конца понять того, что происходит в душе мальчика или девочки. Чаще – и не пытаются. Взрослые – в большинстве своём мы все недолюбленные! – будто пытаются отомстить детям за собственное не очень счастливое детство. Солидные люди с телеэкрана рассуждают, как правильно бить чад: не по голове, конечно, лучше по попе, но и по лицу иной раз надо. Как подлецов! Священнослужители порой находят для цитат вот такую строчку из Писания: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его». А что ж взрослые-то подают в суд, когда их таким же образом пытаются «наказать» на улице?
И даже «добрые» родители, когда вежливо просят чадо о чём-либо, подразумевают, что их просьба – приказ. Не дай бог ответить им «нет»! Почему-то дяди и тёти никак не могут понять, что дети – это вовсе не уменьшенные взрослые, это совсем другие существа. Они живут вне времени, измеряя его не часами и сутками, а вечностью. Они не боятся смерти, потому что не понимают, что это бездна.
Один фронтовик рассказывал мне, что на войне самыми отчаянными и бесстрашными бойцами были «сыны полка». Они просто не осознавали, что смерть – это конец. Малыши не кончают с собой только потому, что больше находятся под нашим присмотром. А подростки – что ж, мы их уже отпустили, теперь мы ждём от них свершений – отличных оценок и примерного поведения. Как минимум. А они не могут! Они хотят отдохнуть от нас. Вы никогда не задумывались, что такое школа? Принудительный ритм труда, навязанный конвейером, вызывает повышенную тягу к самоубийствам – это ещё Генри Форд заметил, который конвейер и изобрёл. Хорошо ещё, если тебя ждут дома…
Меня в 14 лет ждали. И я думала о самоубийстве каждый день. Я легко училась, занималась спортом и общественной работой. Несмотря на статус учительской дочки, ко мне неплохо относились в классе: я не была «стукачкой» и могла выручить при случае. Родители гордились мною. Они были уважаемыми людьми в селе – учителями. Их любили ученики – они были мудрыми, умели выслушать. Каждого, кроме меня.
Я жила своей жизнью, родители – своей. Им казалось, наверное, что они всё знают про меня – в нашем селе была только одна школа. Они следили за качеством прочитанных мною книг, но почему-то им не приходило в голову спросить, что у меня на душе. Да и не принято у нас было откровенничать. У нас не принято было говорить о любви – что за телячьи нежности? А мне хотелось, чтобы мною восхищались, меня хвалили. Все мои достижения были для родителей вполне привычным делом. Я придумывала новые. Однажды, когда они уехали на выходной, в одиночку выкопала и перетаскала всю картошку с огорода, а соток там было больше десяти.
Способ покончить с собой я представляла слабо. Зато отчётливо видела, как лежу в гробу, как горюют мои родители, как наконец называют меня любимой. Именно так: любимая, дорогая… Я завидовала покойникам! Мои родители не знали, что я боюсь всего и всех, что независимый вид даётся мне трудно. На самом деле казалось, что люди оборачиваются на меня только для того, чтобы поглядеть на «уродину и дуру». Эти слова были обычными для мамы и папы в обращении со мной. Конечно, я не была ангелом – угловатый подросток, пытающийся стать независимым. Но они никогда не позволяли себе оскорблять чужих детей, а дома расслаблялись…
Не знаю, чем бы дело кончилось, но однажды в благодушном настроении они сказали: «Ты уж прости, дочка, мы бываем иногда несправедливы». На радостях я со смехом достала листочек, на котором как-то записала все ругательства, которыми они наградили меня в один из дней. Их было 13, и «дура» с «уродиной» даже не самые обидные. Что тут началось! Теперь я понимаю, что ругали они не меня – себя. Они впервые увидели наши отношения со стороны. Умные и чуткие, они раньше даже не задумывались, как обижают меня. К чести моих родителей, они умели исправлять ошибки: оскорблений больше не было. Наверное, они всё же любили меня. Только я об этом не знала. Мама много сделала для меня, но всю жизнь я ждала трёх заветных слов. Лишь перед смертью она стала повторять: «Я тебя люблю». А отец не успел – погиб неожиданно.
Вот почему я никогда не верю родителям юных самоубийц, которые говорят, что причин для суицида у их ребёнка не было. Вы не знали, не видели, не интересовались его душой! Вы просто не замечали, что говорите и что творите своими словами. Но мои родители выросли как трава в поле – своим матерям они были не нужны, отцов вообще не знали. Да и книг по психологии тогда не было. Они учились любить детей на собственных ошибках. Но сейчас-то! Только слепоглухонемой не наткнётся на совет: «Разговаривайте со своими детьми». А вот поди ж ты – дети кончают с собой, а родители понять не могут, почему…
Я не была особенной. Моя одноклассница, двоечница Наташа Хомич, выпила бутылку уксуса и умерла в реанимации. Ей, правда, было тогда уже 18, и официальная версия гласила: несчастная любовь. А на похоронах выяснилось, что она пыталась сделать это ещё в школе. Без всякой любви. Вот именно – без всякой. Её родители были заняты выпивкой. Мои – работой. А разницы для нас никакой. На филфаке университета, где я училась четверть века назад, были разные студенты из разных семей, но не пробовал покончить с собой только ленивый. Нас не учили любить себя и ценить жизнь. Наши родители этого тоже не умели, и большинство однокашников были такими же, как и я, – затюканными, отчаянно борющимися с комплексами.
И всё-таки нам было легче – тогда не было интернета. Виноват он вовсе не в обилии сайтов, посвящённых суициду, – человек, ценящий жизнь, ими вряд ли интересуется. Интернет виноват в том, что подростки теперь знают: они личности, их нужно уважать. А видят, ощущают совсем другое. Для взрослых норма – выплёскивать раздражение на своих чад, они же наша собственность, недочеловеки. Но дети меняются, они теперь знают, что должно быть по-другому. А взрослые – нет! Нам же так удобнее, правда? Сколько мальчиков и девочек должны погибнуть, чтобы мамы и папы поняли: надо учиться общению с собственными детьми! Какими бы они ни были другими, они похожи на нас и им не хватает того же, чего и нам – внимания и понимания.
И они могут так и не узнать о нашей любви – мы просто не успеем.
Яковлева Наталья
