У Айзека Азимова есть рассказ про двух подростков из будущего. Они задались целью создать компьютерную программу невероятных возможностей. Для этого понадобилось изучить систему значков и закорючек, с помощью которых древние люди (мы то есть с вами) записывали слова и числа. Сами они давно в этом не нуждаются, поскольку общение с обслуживающими их компьютерами и роботами происходит исключительно с голоса. Люди будущего не имеют письменности, читатели соответственно исчезли как вид. Судя по исследованиям социологов, мы стремительно приближаемся к этому горькому и ироническому идеалу.
Борис Дубин и Наталья Зоркая подвели итоги опросов, которые проводил Левада-центр. Цифрам и статистике мы научились внимать с тем же священным трепетом, с каким некогда люди внимали поэзии. И в том и в другом видится
Вот динамика чтения от
Динамика чтения журналов еще более наглядна. Из 21% постоянно читающих к 2008 году осталось 9%, а количество не читающих никогда увеличилось с 32% до 54%. Однако и на счет интеллектуальной взыскательности девяти оставшихся процентов обольщаться не стоит. Читают в основном тонкие журналы для женщин («Лиза», например). Далее по степени популярности следуют тонкие журналы с программками ТВ, а также журналы кроссвордов и сканвордов. Научно-популярные журналы, вроде «Вокруг света», делят последние места с юмористическими.
Делать из этого вывод, что у нации плохо с юмором, я бы не стал. Наш журнальный и газетный юмор вреден даже при чтении в кабинетах задумчивости, я уж не говорю — во время приема пищи. А вот за журнал «Вокруг света» обидно. Его раньше держал в руках едва ли не каждый второй. Может быть, это место занято теперь каналом Discovery? С ТВ, как вы понимаете, у нас все в порядке: ежедневно его смотрят 83% опрошенных.
Толстые журналы занимают символичное последнее место — их читатели составляют 1,5%.
Так, примерно, обстоят дела и с чтением художественной литературы. Читателей у нее прибавилось, особенно в среде молодых. Тут бы обрадоваться, что я и успел сделать. Но радость длилась несколько секунд. Потому что дальше речь пошла о качестве чтения. На первом месте оказались женский детектив, любовные романы, боевики и приключенческая классика. Советская классика отстает значительно, а дореволюционная, которую мы до недавнего времени и считали собственно классикой, имеет рейтинг и вовсе ничтожный. Ау, Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой, Чехов! Проживем как-нибудь и без вас. Хватает собеседников попроще, случайных, как сосед в очереди, который поделился анекдотом.
Населением овладела детская тяга к развлечениям. Сегодня читают не именами, а темами, жанрами, сериями. Дорожное чтиво. Не только имя автора, сюжет выветривается уже на перроне. 58% не смогли назвать книгу, которая в последнее время произвела на них сильное впечатление. Список классиков возглавил Есенин, Пушкин занял пятое место после Шолохова. Гримаса историка литературы тут неуместна. Кадрами надо дорожить. 49% не смогли назвать вообще ни одного имени.
* * *
Причины называются самые разные и, в общем, очевидные. Интеллигенция с ее пафосом просветительской идеологии распалась, а вместе с ней истаял и сам пафос просветительства. Государству стало не до культуры. Хиреют массовые библиотеки. Школа переходит в систему обслуживания. Авторитет ее соответственно падает. С каждым днем увеличивается не только экономический, но и культурный разрыв между центром и периферией. Книга, перевезенная на колесах, дорожает вдвое, хотя и в Москве наценка магазина зашкаливает за сто процентов.
К минимуму свелась сегодня роль экспертного (критического) сообщества. Если уж не знают по именам писателей, то критиков и тем более. Кроме того, их, как и СМИ в целом, подозревают в неискренности, читай в продажности. Подорвано доверие ко всем социальным институтам. Большая часть читающих прибегает в выборе книги к совету друзей или покупает ее наугад в магазине. Услугами библиотек, радио, ТВ и прочих пользуются не более 2%. Стиль поведения диктуют глянцевые журналы, по их совету выбирают не только меха и джинсы, но и диски, фильмы, книги.
В объяснениях того, что читать у нас стали мало, появились свои штампы. Штамп первый: советская система была практически лагерной. Ни тебе ненаказуемой инициативы, ни поездок за границу, скудость впечатлений, вялая динамика, убогая индустрия развлечений. Вот и пришлось поневоле стать литературоцентричной страной. К тому же в книге искали мыслей и настроений, которые не могли пробиться сквозь плотину СМИ. Аргументация эта дышит оптимизмом и на первый взгляд кажется убедительной.
Но прошли бурные
Нет. Анемия проявляется не только у читателей. Обществом овладел синдром усталости. Не гражданским обществом, что уж там, а населением в целом. Свободное время люди проводят в основном дома или идут в гости к друзьям и родственникам и жажду заливают, понятно, не квасом. В кинотеатры раз в неделю ходят только 6% опрошенных, а 61% не посещает их никогда. В театры или на концерт 3% заходят раз в неделю, 64% — никогда.
Еще один штамп: интернет заменил книгу. И снова должен вас огорчить. Возможности электронной сети как источника текстов используют не более 15% пользователей. За художественной литературой обращаются только 3%.
Но есть ведь аудиокниги! Приведу последнюю цифру, и покончим с этим. Аудиокнигами наслаждаются 4% населения. О качестве этих книг данных не имею.
* * *
Падение интереса к культуре наблюдатели связывают, ни много ни мало, с пассивной адаптацией к переменам. Выживают в одиночку или среди своих. Отсюда и фрагментация читающей публики. Каждый читает свое, книга не является больше предметом клубного разговора и обсуждения. У журналов остались первые читатели, но нет вторых и третьих, то есть журнал не передается по рукам, слух о публикации не расходится кругами. Нет подхвата, а значит, нет «общего и подвижного смыслового мира», объединяющего начала, устойчивых, передающихся во времени символов и авторитетов. Их заменили лонг- и шорт-листы, рейтинги звезд, из которых родился жанр пародий на соревнование, выбор антигероев, что в короткий срок стало тоже частью пиара.
Массовая культура грамотно вырабатывает и навязывает свой контекст, пусть с помощью сочиненных скандалов и припахивающих слоганов. Зато все всех знают и валят толпой посмотреть на певицу, у которой попугай на четвертой или пятой уже свадьбе украл бриллиант (птичку вскрыли, потом кремировали — ее не жалко). Образовался узнаваемый и до некоторой степени даже осмысленный мир. Рейтинг пришел на смену индивидуальному выбору, солнце славы затмило смерть, вечный праздник излечил болезни, вспышки фотоаппаратов остановили мгновение, грусть сладко потекла мелодичной жалобой, одиночество и боль растворились в хоре. Сухая возгонка интриги, прозрачные стены домов, высокий градус подсмотренного интима. На жизнь как будто хватит.
Не хватит, конечно. Но осознание этого придет позже, поздно, запоздало. Это не повод
Память массового человека похожа на крупноячеистую сеть — даже крупная рыба в ней не застревает. Знание ведь живо сцеплением смыслов, а смыслов нет. Собственная история и культура скрыты в дыме фанатских фаеров. Деталь не вызывает в памяти представления о целом, потому что ей не к чему взывать. Поэтому половина читающих и не могут назвать ни имени классика, ни книги, которая произвела впечатление. По той же причине просыпается в никуда большая часть информации, полученной на уроках. К изучению классики относятся по инерции как к еще одной и, по совести сказать, скучноватой игре.
* * *
В России издавна существует тяга к масштабным разговорам. Сейчас бы и нам поговорить о том, почему произошло разрушение ценностей иудео-христианской культуры и как связано это с распадом империи. Темы увлекательные, спору нет. А поскольку ни один совет мудрецов не способен найти выход из ситуации, то какой же спрос с нас, бедных?
Мне милей те, кто пытается вязать узлы доступных ему смыслов, не сетуя на глобальную неразбериху. В первую очередь это относится к учителю. Если в твоем сознании высветилась маленькая полянка мироздания, веди на нее учеников. Там, где возникает смысл, там появляется и интерес.
Приведу один пример. Учительница литературы в пятом классе нащупала такой узелок и назвала его «Корней Чуковский».
Читали «Тома Сойера». Посмотрите в конце книги — кто перевел? К.Чуковский. Тот, который написал «Муху-цокотуху»? Вспомнили стишки, знакомые с детства. Но
Дошла очередь до «Робинзона Крузо» (приключенческая литература в программе). Оказывается, и Дефо перевел К.Чуковский. Вездесущий какой! Что за человек?
На следующий урок учительница принесла в класс «Чукоккалу». Радости и удивлению не было предела. Эти классики были веселыми людьми, собирались вместе, писали в тетрадку Чуковскому забавные стихи и рисовали шаржи друг на друга. Не попробовать ли и нам сочинить экспромт? Каждому свой, разумеется. Раньше, знаете, это было делом обычным, лицеистов учили писать стихи. Вот, например, «Муха-цокотуха» написана хореем. Это вообще, как считал Корней Иванович, любимый размер детей. Их ведь и баюкают хореем. Попробуем?
Кстати, стихи так замечательно удавались Чуковскому еще и потому, что он с юности вслушивался в речь маленьких детей, изучал ее и даже написал об этом книгу «От двух до пяти». Выяснилось, что малыши каждое слово хотят превратить в действие. Часы часикают, елка обсвечкана, яйцо надо отскорлупать, а гвоздик замолотить. Даже слово еще они превращают в глагол: ещекать.
Замечательно, что и классики сочиняют свои неологизмы по такой же схеме. Державин сочинил глагол ручьиться, Жуковский — обезмышеть, Гоголь — оравнодушеть.
История слов вообще похожа на приключения.
Ну, как говорится, и так далее. Рассказал бегло, конечно, не упомянув о множестве приемов, деталей и поворотов разговора. Но вы чувствуете, какой получился узел? Одно цепляется за другое, и уже ничто и никогда не пропадет из памяти даже самого рассеянного ученика. Нет-нет да и припомнит и остановится в задумчивости на дискотеке жизни.
Крыщук Николай
