Приснилось, будто после прогулки возвращаюсь домой с колясочкой. Со мной — брат Асиной подружки Илюша. Но не тот толстый «датишник» в чёрном лапсердаке, шляпе и с пейсами, каким я его, к своему ужасу, встретила в Израиле, а советский мальчишка, лет двенадцати.
Открываем дверь. В малюсенькой прихожей, куда мы обычно с трудом завозим свой экипаж, на табуретке под висящими плащами сидит… вор и… разговаривает по мобильному телефону. Снится замедленная сцена нашего вхождения, и его слова: «Сейчас главный вопрос — социальная защита. Важно найти возможность заплатить налоги без денег. Строить можно бартером: выдавать строительные материалы, передавать цемент»!!!
Так мирно говорит и одновременно вонзает в мою руку нож, я это вижу, но боли не чувствую: изобретаю, что делать. А сначала спрашиваю:
— Что вы к нам ходите? Что вам от нас нужно?
— Да, вы правы, — отвечает, — у вас уже ничего нет. В прошлый раз взял две с половиной тыщи.
Я хватаю висящую на гвоздике кованую художественную кочергу и всю свою силу вкладываю в удары, но бесполезно, он ловко увёртывается. Я вспоминаю, что себя защитить можно криками, и кричать лучше: пожар! Мы с Илюшкой кричим… Но только рты открываются… Мучительно…
Просыпаюсь. Оказывается, включено радио.
«Свобода» интервьюирует Немцова: «Борис Ефимович, а как вы относитесь к новому правительству Примакова?» Ответ: «Геронтократы, которым ничего не удастся сделать. Они по старой советской привычке выделяют кредиты компаниям на продовольствие. Но — ни конкурса, ни гласности. Что это за люди, которым дают деньги на продовольственные резервы? Это те, кто ближе к телу начальства, и они решают свои корыстные проблемы. Просто сейчас — растащат последнюю собственность и украдут последние деньги из бюджета. А Примаков — опытный политик. Он создаёт новый брежневский застой и усидит до двухтысячного года….»
Вечер.
Все наши взаимодействия вращаются вокруг трёх позиций: факт, суждение, чувство.
Есть, правда, ещё одно обстоятельство. Вспомнилось, услышанное
Вот сейчас в комнате сидит человек. Другой. Это факт. Он сидит, читает, и мне этот факт неподвластен. Я могу только констатировать — вот кресло, и в кресле….
А то, что я думаю: «это противный человек, портящий мне жизнь», — суждение. Моё суждение. Может существовать противоположное отношение к этому факту. Всё станет выглядеть совсем
Разве можно забыть постоянно появляющуюся проталинку на рукаве моих шубок: мы много лет ходим обнявшись. И его обнимающая рука протирает мех. Как же хорошо мне всегда под этим уютным крылышком!
И самый поразительный факт не забыть бы — у нас с Павлом Андреевичем одинаковая кровь. Когда мы ждали нашу доченьку, обнаружилось, моя кровь «неправильная»: резус-отрицательная. Пришлось выяснять, а какая кровь у папы будущего бэби. Потом на меня приходили смотреть врачи всей поликлиники, потому что, оказалось, в его анализе совпали с моими все показатели. И резус, и группа, и буква! Нам тут же все наперебой стали советовать везде и всегда ходить за руку. Удобно, когда с тобой постоянно запасной резерв жизни. Так что — терпи, Лилия. Тот, кого ты называешь «противным», твой вечный спутник. Никуда ты от него не денешься.
Что я чувствую? У меня слёзы закипают, начинает болеть живот.… Но ведь я не могу убрать (факт) этого «противного» (суждение). Могу только перетянуть шарфом бедную мою голову, проглотить болеутоляющую таблетку. И что дальше?
Всё остальное — галлюцинация.
Галлюцинацией становится его агрессия. Можно сочинить, что она возникает —
Галлюцинация, наверное, даже бред — и те мои мысли, в которых я убеждаю себя: он просто меня не любит, «женился потому, что в Москве хотел жить», думал, всё это как-нибудь обойдётся, а теперь вот — есть жена,
