Они лежали обнявшись, и Олег по-хозяйски закинул на себя ногу Сони. Не отпуская женское бедро, он целовал ее — Соню — но целовал так, как целовал всегда: нежно, томно, с заботой и щепоткой страсти. Целовал везде: в скулы, в нос, в линию челюсти, в висок. Но только не в губы.
— Ты тоже чувствуешь эту границу? — спросила Соня с запрокинутой головой, позволяя целовать себя под подбородком и прикрывая глаза то ли от удовольствия, то ли от отчаяния. — Как в фильме «Красотка», да? «Только не целуй в губы».
— Мы не такие глупые, как они, — возразил Олег, добавив жару в своём занятии.
Его рука крепко держала бедро Сони, оглаживая и сжимая женскую мягкость, а губы горели клеймом на ее шее. Он придвинулся ближе, теснее.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Соня, из-под полуопущенных ресниц смотря поверх макушки Олега в противоположную стену. Где-то на ней, если не изменяет память, висела картина. Изображение расплывалось.
Олег не ответил, или ответил только ему понятным жестом, который Соня не разобрала. Поэтому решила уточнить:
— Что мы не полюбим друг друга?
Губы Олега исцеловали ямку под подбородком и вереницей влажных следов двинулись наверх. Соня сильнее прикрыла глаза и спросила: — А что делать, если я уже влюблена?
Олег остановился. Его губы застыли в паре сантиметров от ее губ — от той самой границы, которую он уже хотел было нарушить, посчитав в своей голове, что никто от этого не пострадает.
Видимо, он ошибался.
Разразилась пропасть. Между прижатыми друг к другу телами образовалась бездна, резко отдалившая их друг от друга. Тела продолжали лежать в одной постели, но их взгляды пересеклись — и на это потребовалась будто бы вечность.
Соня не боялась говорить правду. И не смущалась. Только мужская ладонь на бедре стала сильнее жечь, хоть Олег и ослабил хватку.
Он смотрел ей в глаза — даже немного отодвинулся для этого — и это был взгляд человека, которому только что признались в смертельном заболевании. Олег смотрел с потрясающей смесью удивленного испуга и искренней жалости.
— И давно?
Соня подняла взгляд и снова устремила его в белую стену. Задумчиво выгнула губы и пожала плечами.
— Знаешь, — сказала так, будто ее это не тревожило, и положила голову на плечо Олега, — для меня все это перестало быть шуткой после одной твоей фразы. Ты ее, наверное, не помнишь, а я после неё себя потеряла. Обезоружили будто.
Мы переписывались о чем-то, и ты написал: «я поддержу тебя в любом твоём начинании или увлечении, даже если не буду его понимать», — Соня улыбнулась грустно. — И все. Я пропала. Ты нажал какую-то кнопку, которая сбросила с меня всю эту спесь комедийного флирта. Наступил на мозоль, что ли. Не знаю. Я просто дрожала, улыбалась и плакала.
Она замолчала, Олег тоже не торопился говорить. За окном барабанил дождь.
Вопрос, что теперь с этим делать, не озвучивался, но ощущался в воздухе. Соня вдохнула его — и едва не задохнулась от тяжести, поэтому решила расставить все точки над «i».
— Я не хочу, чтобы ты забивал себе этим голову, родной, — она часто обращалась к нему «родной», как он к ней — «моя золотая». — Я уже говорила: мои чувства, как и мои обиды — это мое дело. Я сама с ними разберусь. Никто в них не виноват, и то, что я испытываю — лишь моя ответственность. Поэтому, пожалуйста, не думай об этом.
Олег невесело ухмыльнулся:
— «Не думай об этом», ха. Ты гений, — он зашебуршился в постели и встал. Взял с подоконника сигареты и зажигалку. — Пойдёшь курить?
Соня помотала головой. Олег вышел на балкон и закурил в открытое окно, а Соня испытала твёрдое дежавю. Так ведь и правда, такое уже было: он курил на этом балконе и разговаривал по телефону, не заметив, как она зашла в комнату и легла в постель.
Он говорил со своим другом сначала о его проблемах, о девушке и в целом личной жизни, а потом разговор перешёл и на самого Олега. И Соня понимала, что говорит он все это из расчёта, что ее нет в комнате — потому что говорил он и о ней в частности. Но деваться было некуда: она уже лежала в кровати и не смогла бы выйти незаметно. Оставалось одно: притвориться спящей, чтобы Олег подумал, что она ничего не слышала.
Соня знала, что у Олега особенных чувств к ней нет. Либо они есть, но настолько запутаны, что сил разобраться в них не напасёшься. И Соня догадывалась, что она не одна такая, у которой Олег может переночевать за просмотром старых красивых фильмов.
И что не ей одной он пишет «доброе утро» и все эти «моя золотая», «солнышко» и иже с ними. Что Соня — не что-то особенное, а просто ещё один способ провести время в попытках сделать свой быт несколько разнообразней.
Чувствовала ли себя Соня использованной или обманутой? Нет. Хотелось ли это прекратить? Нет. Нужен ли ей был Олег? Непонятно.
Когда их общение внезапно снизилось до пары дежурных фраз за день («все хорошо?» — «да, а у тебя?» — «все отлично»), Соню ломало. Она проверяла телефон каждые десять минут, а в какой-то момент поймала себя на мысли, что проверяет свои сторисы в Инстаграме — посмотрел ли их Олег.
И от этого ей стало противно. Вот чего она точно не хотела, так это впадать в зависимость. Только недавно вылезла оттуда и обещала себе, что второй раз на эти грабли не наступит. А тут— на тебе. Тотальное погружение. И без акваланга — камнем на тысячи метров глубины.
Соня понимала, что проблема сокрыта в ней, а не в Олеге. Что Олег — всего лишь триггер, а не причина. Что ее влюблённость — синусоида полётов и падений — это то, что сидит глубоко в ее подсознании, неведомое и непостигнутое за двадцать пять лет жизни. И что курящий в задумчивости на балконе Олег не может быть виноватым в том, что не даёт Соне то, что она сама не в состоянии отыскать в себе.
И все же — обидно. Да, банально обидно, что человек, подобравшийся к тебе так близко, не хочет быть ещё ближе. Или не может — тут уж не Сонина юрисдикция. У всех свои тараканы в голове.
Она смотрела ему в спину и думала о том , как это странно — все то, что между ними происходит. Или происходило. Потому что, возможно, после признания Сони все прекратится. От этой вечности ожидания, замороженной в паре минут перекура, веяло прохладным весенним ветром и растерянностью. Соня вдохнула поглубже — дым, просочившийся сквозь щель балконной двери, пах Олегом. Не Олег пах дымом, а дым — Олегом.
Соня старалась не думать о том, что он вернётся в комнату. Понимала, что рано или поздно это произойдёт, и тогда придётся что-то сказать. И этого так сильно не хотелось.
Поэтому Соня закрыла глаза и притворилась спящей — как и в тот раз. И когда Олег мягко прикрыл дверь, она сильнее зарылась носом в одеяло.
Матрас прогнулся. Веки вдруг стали по-настоящему тяжелыми, и Соня сквозь дрему почувствовала, как сжали ее ладонь.
«Потом», — она переплела пальцы с Олегом. «Все потом».
С этими мыслями Соня уснула. Олег продолжал держать ее за руку.
Наталья Кирюхина
