Малеровский камерный оркестр, хор MusicAeterna, Теодор Курентзис и солисты Надежда Павлова, Вибке Лемкуль и Димитрис Тилякос повторили в московском зале «Зарядье» программу, которой днем раньше в Перми закрылся Дягилевский фестиваль. Одновременно эта программа открыла турне Малеровского оркестра с названием «Вечная музыка» — скоро траурные медитации композиторов двух веков прозвучат еще в Дортмунде и Гамбурге. О том, как это было на московском концерте, организованном при поддержке банка ВТБ, рассказывает Юлия Бедерова.
Почему-то кажется, что особенно органично музыка Мортона Фельдмана, американского композитора-минималиста школы Джона Кейджа, и Иоганнеса Брамса, немецкого композитора-романтика школы Шумана и Бетховена, прозвучит в огромном зале гамбургской Филармонии на Эльбе. По крайней мере архитектура многоэтажного стеклянного корабля-айсберга, выдвигающегося на ледяном ветру в черную воду, хорошо рифмуется с ее возвышенными интонациями, холодноватыми тембрами и подвижными, но в то же время как будто стынущими масштабами.
Две небольшие вещи в первом отделении обрисовывают стилистическую и эмоциональную амплитуду траурной подборки. Одна из них, «Мадам Пресс умерла на прошлой неделе в возрасте 90 лет» (1970), посвящена первой учительнице Фельдмана — русской эмигрантке, пианистке Вере Мауриной-Пресс. Крохотная композиция длится, что удивительно для мастера бесконечной музыки, всего пять минут и почти целиком укладывается в 90 фраз кукушки-флейты, хотя написана для 12 исполнителей (виолончели, контрабасы, медные, деревянные духовые, колокола и челеста — у нее всего две реплики: два арпеджио, отмеряющие рождение и смерть). Музыкальный некролог представляет собой лаконичную и прозрачную, сделанную не без иронии и с нежностью числовую формулу и тембровую транскрипцию длинной человеческой жизни и звучит как концентрат фельдмановской музыки вообще — обыкновенно словно висящей в воздухе, но всегда напоминающей о чем-то очень земном. И хотя размышления о жизни и смерти Фельдмана, сына еврейских беженцев из России, не бывали безоблачны, музыка кажется светлой, как будто дистиллированной.
В самом по себе соединении в одной программе партитур XIX и второй половины XX века нет ничего необычного, хотя в России на такое решаются по большей части тот же Курентзис и еще Владимир Юровский (его версия «Немецкого реквиема» звучала в Москве несколько сезонов назад). Но сочетание партитуры принципиального антиевропеиста, композитора-эксперименталиста Фельдмана и музыки Брамса как воплощения европейской романтической традиции — ход как минимум нетривиальный. Однако Малеровский оркестр, созданный в 1997 году Клаудио Аббадо, знает, что делает, примиряя оппозиции.
«Рапсодия», ор. 53 (свадебный подарок дочери Шумана с оттенком мемориала) с Курентзисом и феерическим пермским хором (здесь — только мужские голоса) звучит у них и у контральто Вибке Лемкуль по-малеровски пластично, темно, эмоционально и сдержанно. А грандиозная форма «Немецкого реквиема», чей замысел также связан с Шуманом, несмотря на аплодисменты между семью частями, выстраивается Курентзисом цельно и так, что его вкус к Малеру тоже очень чувствуется. Брамс пишет «Реквием» не по латинскому канону, а по-немецки, запросто компилируя тексты Священного писания в переводе Лютера, насыщает форму песенной лирикой и надстраивает лучезарной барочной полифонией. И таким образом досрочно справляет тризну по романтизму. В ней он полифонически переплавляет романтическую лексику, фразеологию и идеологию в предательски неоднородное вещество, которым и воспользуется позднее Малер для своих опытов. В версии Курентзиса, охлаждаясь и застывая, оно превращается в ледяное нагромождение форм, воздвигнутое над текущими где-то в глубине эмоциями.
Темпы, тембры, фразировка и артикуляция прозрачны, просветленны и корректны. То поэтические, то бравурные брамсовские страницы стянуты легкими, но жесткими скрепками. Баланс, чуть скошенный в сторону хора так, что иногда мы слышим ораториально скроенный «концерт для хора с оркестровым аккомпанементом», все же делает конструкцию принципиально не тяжелой, иногда почти невесомой. Голос Димитриса Тилякоса в третьей части добавляет ей домашней простоты, голос Надежды Павловой, как звонко натянутый трос, утягивает ввысь.
Говорят, что на закрытии Дягилевского фестиваля публика, слушая «Реквием», оплакивала пермскую каденцию Курентзиса, а губернатор Пермского края даже пришел на закрытие фестиваля в футболке с надписью «Не дайте Курентзису уехать!». Слухи об отъезде оркестра и хора MusicAeterna из Перми усилились в связи с появлением имени одиозного Владимира Кехмана в контексте городских культурных строек, хотя официально они так и не подтверждаются ни одной из сторон.
Тем утешительнее, казалось, было звучание «Реквиема» и всего программного мемориала в Москве, где, несмотря на неудобную, придирчивую акустику, Курентзис и его концертмейстер Афанасий Чупин давали волю оркестровой тщательности, аккуратно сдерживая темперамент и брамсовский, и собственный.
Юлия Бедерова
