Вышел второй том книжного проекта Леонида Парфенова «Намедни. Наша эра» (М.: Колибри, Agey Tomesh/WAM, 2009). Книга-альбом о
…Война Судного дня (пролог к взлету нефтяных цен), бригады шабашников, джинсы из «Березки», Лотман и Пикуль, поиск национального чувства великороссов в Суздале и на выставке Глазунова.
Это такая мозаика по фасаду ДК, в духе
Кто тащит с собой бобину Pink Floyd, кто — ведро корма для нутрий.
Парфенов говорит: «Я, смею надеяться, не занимался выводиловом!» То есть не вбивал свои «282 феномена
Первый том проекта («1961 — 1970») и второй хорошо срослись. Лейтмотивы подхвачены: тихое, но упорное стремление граждан выгородить личное пространство-имущество; марш энтузиастов — от туризма с рюкзаком к «ардисовскому» Мандельштаму; рабочая пятидневка и шесть соток; та же пятидневка и энциклопедия сортов «плодово-выгодного»… И общий дух «дембеля» после эпохи отцов-титанов, после полувека мобилизационной экономики. Одним словом: «Народ подал в отставку». Внятная «феноменология» публициста словно дополняет самые интересные академические истолкования «нашего XX века». Вместе с «Намедни» хорошо читать «Серп и рубль» А.Е. Вишневского и «Негативную идентичность» Льва Гудкова и Бориса Дубина. Общие темы: история СССР как история «раскрестьянивания» России, отделения от общины «человека индивидуального» (каков он у нас ни есть). История СССР как путь от 30% грамотных к «всеобщей восьмилетке» при Хрущеве (да! не раньше) и к «всеобщему среднему» (в
Так и зрела советская цивилизация — общий символ веры для миллионов. В мозаике этюдов Парфенова она ясно видна. Да и читателю не чужая…
Главное о четырех книгах «Намедни» автор сказал в первом томе:
«Мы живем в эпоху ренессанса советской античности. Вот уже первое поколение, не заставшее СССР, вступает в жизнь — а она, как музейный зал, заставлена советскими античными слепками.
Страна справляет праздники и служит в армии, выбирает власть и смотрит телевизор, продает углеводороды и получает образование, болеет за сборные и лечится в больницах, поет гимн и грозит загранице —
Сегодня Леонид Парфенов комментирует эти слова в «Новой газете».
— Вы пишете: «
— Я не люблю обобщать. И часто повторяю: нет никакой единой России, кроме той, что не зря пишется в кавычках. Но уже в конце
Мы долго искали фото к главке «Тюменская нефть». Не хотелось, чтобы это были только вышки. Вот, смотрите: свадьба на Самотлоре. С «Жигулями» и воздушными шариками на них, с шампанским, с белым платьем на снегу, на фоне горящих газовых факелов. Для
— Но текст дополняет: 2/3 доходов от нефтеэкспорта шли на импорт машин и оборудования. И начинаешь понимать, как герои «Девяти дней одного года» стали персонажами «Полетов во сне и наяву».
— Вообще смешно было бы гадать про
Но у «Намедни» нет задачи «судить то время». В нем было много притягательного. Теплого. Милого. И все-таки: это была эпоха довольно большой общественной самодеятельности. Странной. Очень атомарной — на уровне дома и семьи.
— В томах «Намедни» четко простроена линия «материального очеловечивания» народонаселения. Первая робкая собственность: хрущевки, «Запорожец». Первые дезодоранты — в
— Сюжет «обустройства» выстроился по логике времени. «Запорожец» — это хрущевское понимание того, что… вот, «народ к разврату готов». Хрущев пошел на итальянскую выставку в Сокольниках. И решил, что колхозное крестьянство, трудовая интеллигенция, рабочий класс страны Советов заслужили собственную микролитражку, подобную Fiat 500.
Это вообще носилось в воздухе: «Народ готов». Вот главный послевоенный подвиг советского народа: он выгородил для своей частной жизни довольно большое пространство. Закрылся в своей двухкомнатной от партии и правительства, как герои «Иронии судьбы».
— Гуляла тогда фраза: «Коммунизм в одной отдельно взятой квартире».
—
При — скажем честно — не слишком обременительной работе, при очень низкой производительности труда, при досуге, который почти не на что убить, — это время породило огромную культуру частной жизни последних советских десятилетий.
Потребительский бум, который был до кризиса, — он был во многом компенсаторным. Попыткой наездиться на иномарках за пять предыдущих поколений. Реваншем за очереди, талоны, заказы… За «ножницы»
В тех же
Совсем фатальным для «системы» стал ввод войск в Афганистан. Состояние ума среднестатистической советской мамы уже стало таково: она советской власти жизнь сына не отдаст. И потому, что рождаемость упала, и потому, что в СССР выросла цена жизни. Само представление о цене жизни.
Можем не высовываться и помалкивать, но, когда дойдет до исполнения «интернационального долга в ограниченном контингенте по просьбе афганского правительства», тут мы будем страшнее Сахарова и Солженицына, вместе взятых.
— Что еще из
— Я не люблю выводить тенденции. Есть гигантские группы, которые движутся так и сяк. Нет никакого среднего класса. И среднего представителя образованной публики… чистой публики, как говорили
Плюс страшные поколенческие разрывы: у нас те, кому 25, и те, кому 50, пережили совсем разное детство. А между теми, кому 20 и кому 60, — две пропасти. И снова: нет единой России.
— У чистой публики как раз было принято уважать опыт отцов и дедов. А у нас его ценить не всегда легко. Да и сами мы тому не обучены.
— На CBS люди типа Дэна Разера (мне, положим, было 40, а ему 70) говорили примерно так: «Мальчик мой! Когда ты достигнешь возраста доверия, из тебя, возможно, выйдет приличный человек. А сейчас даже странно, что народ терпит тебя полтора часа в неделю!»
— «Возраст доверия» — отличная формула. В России-2009 с этим худо.
— Поколение стариков США (условно говоря, людей эпохи Рейгана) превратило эту страну в единственную сверхдержаву. Революционно улучшило условия жизни людей и возможности их самореализации. Победило расизм — ведь Кондолиза Райс еще с Рейганом работала. Одноэтажная Америка стала двухэтажной.
Огромный путь пройден их страной за эти десятилетия. На глазах людей. И это их заставляет уважать в себе способность нации к самонастройке, связь между общественными настроениями и политической линией, способность, совершив ошибки, обсуждать и осуждать их… У США масса поводов ценить старшее поколение.
У нас все проблематичнее, потому что наш послевоенный путь… скажем так… внутренне противоречив.
— А мы будем считать, что все впереди. Как всегда и считали. Когда выйдет третий том «Намедни»?
— Думаю, в конце ноября
Я набрасываю «макет» на бумаге, потом сижу с замечательными дизайнерами фирмы Agey Tomesh/WAM. Долго отбираются фотографии: ведь это книга-альбом. Иллюстрация может сказать больше, чем текст: как кадр Игоря Гаврилова 1977 года, взгляд на новую Конституцию СССР из «сушилки» парикмахерской. Смотрите, сколько яйцеголовых гражданок, — каждая под своим громадным бронефеном. И лозунг над ними.
Иллюстраций в каждом томе около 500. Получается верстка-монтаж и даже режиссура.
— Как вы собираете «памятники материальной культуры»?
— Прекрасные вещи шлют блоггеры сообщества
«Змеиную мазь» випросал, панацею начала
Собрать ордена Брежнева — вот это был труд. Звезда Героя Монголии и орден Сухэ-Батора, орден Знамени Венгрии с алмазами, орден Возрождения Польши с большим крестом. 16 наград от 10 стран к одному юбилею.
Но это же надо объяснить: что такое была награжденность Брежнева! В 75 лет он уже таких церемоний не выдержал, и это все скопом провели. Просто выстроили поздравителей перед ним, и они вручали коробочки. А в 70 лет, в
— Сейчас «ордена царя Гороха» смешат. Злит до сих пор совсем другое. Вы поступили в университет в конце
— Я вообще на советское высшее гуманитарное образование ввел бы люстрацию. Нельзя эти дипломы принимать всерьез. Из «дисциплин» в зачетке две трети были лженауками. А на иностранный язык отводились две пары в неделю.
— И так создалась «наша норма знания». Страшно стойкая норма.
— И по сей день люди выходят из вуза, не владея ни одним иностранным языком. Что совсем дико для современного мира! И для царской России было дико.
В русской журналистике сейчас нельзя дать человеку задание по поводу какого-нибудь там ливанского конфликта, если он не востоковед. Он убежден, что вовсе не обязан знать историю арабо-израильских отношений: ему ее не преподавали. Или преподавали так, что не запомнил.
— Это вы и называете нашим «ренессансом советской античности»?
— Малой частью ренессанса… Я думаю, что не может быть никакого компромисса с «советскостью» как с принципом устройства жизни. Это самоубийственно.
— Вы говорите о «советскости» государства — или о ней же внутри нас?
— Обо всем вместе. Конечно, «советскость» — и проблема людей, которые ее принимают. И в массе своей даже не ужаснулись тому, до чего этот строй довел страну. Столько жертв, столько крови, сколько лжи и потерянного времени. После чего и было спокойно сказано: «Советский Союз закончен. Всем спасибо. Все свободны».
Беседовала Елена Дьякова