Владимир Владимирович Шахиджанян:
Добро пожаловать в спокойное место российского интернета для интеллигентных людей!
Круглосуточная трансляция из офиса Эргосоло

«Сталин украл мое детство»

Монолог дочери репрессированного артиста

Алексея Кузьменко расстреляли в 1938 году. Ему было всего 35 лет. В пятидесятые его реабилитировали, но это уже не имело большого значения для его семьи. Яркий, веселый и артистичный мужчина был звездой местного театра. Он навсегда таким остался в памяти дочери, Евгении Василец, рассказавшей нам эту историю.

«Это так важно — помнить и говорить о папе. Моим детям и внукам наша история не интересна. Если я начинаю разговор, всегда говорят: «Да ладно, бабушка, потом-потом…» Хотя я и без того мало помню с тех времен. После ареста отца даже с мамой на эту тему не разговаривали, ни о чем не спрашивали, потому что боялись, а вдруг и ее арестуют?

Мои дедушка и бабушка со стороны отца жили в деревне Киянлы Феодосийского района. В тридцатом году семью дедушки, Кузьменко Михаила, вместе с моим отцом и мамой, они как раз поженились, раскулачили и сослали на Урал. У Михаила было трое детей, у них свои семьи. Всех загрузили в вагоны и повезли на Урал. Ехали очень долго. В вагонах ничего не было, на станциях давали воду, изредка еду. Ехали с маленькими детьми в нечеловеческих условиях. Со станций на лошадях развозили по поселкам. Родители попали в поселок Заречный под Сосьвой в Свердловской области.

В семье отца только он был образованный, закончил педучилище, поэтому позже смог устроиться учителем в школу, а остальные были простыми тружениками, брались за любую работу. Позже братья моего отца смогли сбежать из спецпоселения. Где они жили, куда пропали, так мы никогда и не узнали.

Почему они решились на побег? Представьте себе молодых людей, которых поставили в невыносимые условия существования. Это было просто оскорбительно.

Я помню, что в поселке стоял большой дом, где находилась комендатура. Мы были обязаны там ежедневно отмечаться. Моя сестра, закончив 10 классов, была вынуждена ходить туда, просить, чтобы ее отпустили дальше учиться. Отпустили в Тагил. А вот я родилась в 1933 году, уже в ссылке, так мне даже свидетельство о рождении не выписывали. И нас, босоногих «неучтенок», там много было. Только через 3-4 года регистрировали таких детей, а до этого нас в государстве не существовало, были мы безымянными. Мама не работала, занималась со мной и старшей сестрой.


Лидия Кузьменко с дочерьми. Фото из личного архива Евгении Василец

Мама у нас, как жена декабриста, уехала с мужем в ссылку. Ей предлагали остаться в Крыму, она не подлежала выселению, лишь год была замужем на момент раскулачивания семьи Кузьменко. Но она уехала с мужем. Ее отец позже приезжал в Сосьву, посмотреть, как живет дочь в ссылке. Приехал, успокоился что все хорошо. Мой папа был такой человек. Веселый, энергичный, не жаловался никогда. У нас в Заречном был дом культуры, он там участвовал в спектаклях, играл комичные роли. Они с мамой жили счастливой жизнью, не роптали. Для них самым важным было то, что они вместе, а к условиям уже как-то приспосабливались.

Когда вышла новая конституция в 1936 году, мой дед, Кузьменко Михаил Семенович, на собрании что-то пошутил по этому поводу, и тут же его забрали уже из спецпоселения. Он умер в тюрьме.

Знаете, мой муж, когда мы поженились, рассказывал, что, если он видел афишу, что сегодня будет постановка с участием Алексея Кузьменко, всегда старался попасть на представление. Говорит, в дверях даже стояли, на пороге… Настолько много людей приходило, что в зале не помещались. Говорит, что видел моего отца на сцене, и все в зале всегда ждали этого момента. Хохотали, настолько он был талантливым комиком и жизнерадостным человеком, что всех вокруг заряжал своей энергией и весельем.


Театр в спецпоселении. Фото из личного архива Евгении Василец

Что я знаю о папином аресте? Мама рассказывала. Ночью 20 февраля 1938 года приехали трое, зашли. Я спала, а старшая сестра проснулась. Мы, как и все остальные семьи, жили семьей в одной комнате. Все перерыли, вещи раскидали... Вот что искали? Мама не могла ни плакать, ни кричать... Папу увезли, на прощанье он сказал жене: «Лида, не переживай. Все в порядке будет, разберутся, ведь я ни в чем не виноват». В ту ночь не только нашего папу забрали, а и многих других отцов из спецпоселения. Позже их всех увезли в Серов. Женщины между собой договаривались, ездили в город по очереди. Как-то появилась информация, что заключенных в определенный день и время повезут в баню. Мама поехала в Серов. И действительно, из ворот тюрьмы выехала грузовая машина, заключенные стояли в кузове, среди них был и папа. Увидев жену, он закричал: «Лида, уезжай в Крым к родителям!» И все… Никогда больше мы его не видели. И все наши письма возвращались обратно — осужден без права переписки. Ничего больше. Это было страшно.

Я настолько ожесточилась в детстве, что в 1953 году, когда умер Сталин, радовалась. В школе дети, мои ровесники, запросто говорили:

«Ой, Женька, ну кто ты? Вот мой папка, например, на войне родину защищает, а твой папка – враг!»

Это настолько потрясло мою детскую душу, что я об этом всю жизнь помню. На детей, конечно, обижаться не стоит, это им говорили родители. Потому что там, кроме высланных, жили и местные жители. И кто знает, какие у них были представления о нас?

Не так давно я ходила в архив и ознакомилась с делом своего отца. Там же написаны были все свидетели и доносчики. Я хоть и жила в поселке до 1962 года, но никого из них не знала. Следствие, которое там велось, настолько безграмотное, что я и передать вам не могу… Какие-то странные высказывания, все с грамматическими ошибками, а папа ведь был учителем… И везде он расписывался, со всем был согласен, что он организовал преступную группу, что выступал против советской власти, агитировал людей. В общем, был организатор, поэтому его и расстреляли. 20 февраля арестовали, а 9 марта уже расстреляли. Но вот как?

Очень хорошо помню момент, когда узнала о смерти Сталина. Учитель заставила нас встать из-за парт и трагическим голосом сообщила о смерти вождя. У многих полились слезы. А у меня в душе был такой праздник! Сталин вместе с Ежовым искалечил жизнь мне и многим другим людям.

Моему отцу было всего 35 лет! Мы, дети, были полностью лишены отцовской заботы, выросли без его внимания, без понимания, каково это — развиваться в полной семье. У меня отняли детство.

Многих подробностей жизни родителей я, к сожалению, так и не узнала. Но мама всегда говорила, что они с отцом были счастливы в любых условиях, им важно было быть вместе. Он работал, получал деньги, им хватало на еду и нехитрое хозяйство. Да и мама было очень работящей.


Фото из личного архива Евгении Василец

А потом война началась, маме нужно было нас кормить, а совершенно нечем. Она искала любую работу. Но куда пойдешь? Образование 5 классов, рано вышла замуж. А тут еще и жена врага народа…  Рядом был колхоз им. Ленина, но в нем не было зарплаты деньгами. Только давали кое-какие продукты в обмен на трудодни. Мама с большим трудом устроилась на завод деталей для вагонов. Ходила пешком 4 км в одну сторону каждый день. В один прекрасный день она опоздала на четыре минуты, это было в феврале. За каждую минуту ей дали по месяцу заключения и увезли в тюрьму в Туру. Мы с сестрой об этом даже не знали, просто в тот день мама не пришла с работы... Вот такое государство — никакой заботы о детях. Спасло нас только то, что в хозяйстве была коза. Мы с сестрой доили ее, потому и выжили.

Пока мы жили без мамы, кто-то залез в наш дом и украл родительские обручальные кольца. Но на этом беды наши не закончились. Я пошла в магазин за хлебом, и хлебные карточки у меня вытащили из кармана. Оглядываясь назад, я не понимаю, как мы выжили. Как сейчас помню это ощущение, главное — дотянуть до весны. А там снег сойдет и можно пойти на колхозное поле, поискать остатки мерзлой картошки. Мы ее собирали и на печке пекли лепешки.

Моя сестра такая бойкая была, собирала компанию из детей, и мы пытались ходить в лес за ягодами. Почему пытались, а не просто шли? Так бригадир из колхоза на лошади скакал нам наперерез, разворачивал всех обратно, чтобы мы возвращались работать в колхоз. А что мы могли сделать? Шли и работали. Сажали капусту, из речки носили ведрами воду, поливали. Как картошка подрастала, тяпали сорняки. Вечером приходил этот же бригадир и мерял, сколько мы сделали. За то, что мы работали с сестрой весь день, вечером мы имели право пойти на конный двор, там была бухгалтерия. Как сейчас помню: сидит кладовщик, очки на кончике носа: «Кузьменко? 150 с гаком!» Что это значило? Кусочек хлеба и литр сыворотки. Конечно, никакие трудодни нам никто не отоваривал. Одна радость, если убежим и ягод наберем.

Колхоз как рабство был. Людей же мало было, работать некому. Сейчас вот на деток смотрю, как солнышко, там в панамочке… А мы весь день на солнцепеке. Как вспомню косички наши заплетенные, которые по несколько дней не расплетали... Уж простите, но и вши были, и руки, и ноги в цыпках, и лица солнцем обожженные.

И в этих условиях все равно находились добрые люди. Например, приносили баночку супа, пока мамы не было. Ну, и по карточкам немного хлеба получали. А потом и мама к лету из тюрьмы вернулась. Я во время ее отсутствия даже в школу не ходила, получается, учебный год пропустила. Из-за этого на второй год осталась. А в школу мы ходили, надо сказать, с большим удовольствием. Километра три идти, но мы вообще не пропускали, потому что на большой перемене давали хлеб, чай и маленький кусочек сахара. Вот ради этого кусочка сахара мы в школу и торопились.

Откуда брали одежду? Я помню, маме где-то дали байку белого цвета, вот она сшила мне кофту, а к ней сатиновую юбочку. Это такой был такой наряд для меня, самый лучший в мире. Что касается верхней одежды, она и фуфаечки нам сама шила. У нее была хорошая швейная машинка еще из прошлой жизни.

Было в детстве много хорошего. Зимой катались с горок. Не было у нас, конечно, никаких санок. Брали деревянные лотки, смазывали их навозом, и катались. Внуки мои удивляются, чему тут радоваться можно?

Ребята сегодня, конечно, такого и представить не могут, но по-своему это было счастье.

После школы я поступила на планово-экономический факультет в техникум, а мои подружки не прошли по конкурсу, поэтому все уехали поступать в училище на фельдшеров. Я подумала, что я тут сидеть одна буду, и тоже поехала за ними. У меня были хорошие оценки, потому приняли меня без труда. А как мы с подружкой, Марусей Павличевой, увидели в лаборатории заспиртованных зародышей, так сразу удрали оттуда. Но ни денег, но перспектив у нас не было. Вернулись домой. Хорошо, что у меня был родственник, который работал в почтовом отделении, он устроили меня туда, а позже поспособствовал, чтобы меня взяли учеником счетовода. И получилось, что работать я стала в колонии. Вокруг вышки с автоматчиками, колючая проволока и собаки.

В 17 лет идешь на работу, обязательно кто-то просит что-то пронести в зону, либо наоборот. Я всегда отказывала. В бухгалтерии тоже сидели специалисты из заключенных. Те, кто по 58 здесь наказание отбывал, отличались от общего контингента. Со мной в кабинете сидел немец заключенный, изредка я выносила его письма, но это был страшный риск не только работу потерять, но и свободы лишиться.

На работе у нас проводили политзанятия. Когда я вступала в комсомол, сказала, что мой отец был арестован, но меня все равно приняли. Была секретарем комсомольской организации. Позже меня вызвали в политотдел и предложили вступить в партию. Я отказалась. Было ощущение ненадежности всей этой структуры. Тем более, то, что произошло с моим отцом, угнетало постоянно. Кроме того, меня, как секретаря комсомольской организации, вызывали на слушания «закрытых писем». Там я узнала, что перед началом войны, опасаясь, что заключенные подымут бунт, их перевозили из лагеря в лагерь, а по пути тайно топили корабли вместе с людьми. Там такие вещи озвучивали, что я вам даже передать не могу! Как я могла стать партийной после этого?

В 1953 году пришла бумага о том, что папа был осужден на 10 лет без права переписки, но погиб в местах заключения. Позже он был реабилитирован. В качестве компенсации маме отдали дом, в котором мы жили в месте ссылки, и две зарплаты отца с последнего места работы. Соразмерна ли такая компенсация потере, которую вы пережили? Деньги — это был мизер в те времена. А вот то, что ей отдали дом, это уже было оказание внимания со стороны государства, но в лице местной власти, которая похлопотала в меру своих сил о судьбе моей мамы.


Фото из личного архива Евгении Василец

Зачем нужны были все эти аресты? На мой взгляд, основная масса репрессий случилась перед войной. А ведь нас предупреждали, что война будет. Но советская власть боялась, что прогрессивные граждане могут пойти против своего руководства, памятуя о той несправедливости, которая была особенно яркой в послереволюционный период. Боялись, что народ может возроптать и поднять еще раз революцию.

Есть ли оправдание сталинским репрессиям? Нет. Не зря же он сам умер не своей смертью. Столько людей было истреблено! Нет прощения Сталину. Нет!»

Изольда Дробина

Источник

285


Произошла ошибка :(

Уважаемый пользователь, произошла непредвиденная ошибка. Попробуйте перезагрузить страницу и повторить свои действия.

Если ошибка повторится, сообщите об этом в службу технической поддержки данного ресурса.

Спасибо!



Вы можете отправить нам сообщение об ошибке по электронной почте:

support@ergosolo.ru

Вы можете получить оперативную помощь, позвонив нам по телефону:

8 (495) 995-82-95