Придя после долгого перерыва на шоу «Право голоса», я почувствовал, что вернулся в дни своей юности, в конец 50 х — начало 60 х, когда идея коммунизма победно шествовала по просторам Африки и Южной Америки. Геннадию Андреевичу Зюганову с его скучным славянофильским коммунизмом сейчас нечего делать на телевидении.
Я, антимарксист, растерявшись от коммунистического пафоса своих оппонентов, спросил: «А хотели бы те, кому сегодня стыдно за распад СССР, жить в Северной Корее внука Ким Ир Сена?». И профессор МГУ Александр Сагомян мне в ответ: «А почему бы нет? Сегодня идея социализма близка многим россиянам».
Спрашиваю молодого историка Владимира Гущина, который только что произнес красивую, страстную речь об «СССР как вершине русской истории»: «А можно ли было без сталинской насильственной коллективизации, без голодомора, без репрессий, унесших жизни миллионов людей, забраться нам, русским, на эти «социалистические вершины»?».
И в ответ услышал: «Революция невозможна без крови, без жертв». И я уже, конечно, не задал своим оппонентам самый главный вопрос: «А какова реальная человеческая цена советского опыта, цена этих «вершин русской истории», если для того, чтобы на них забраться, надо замучить, убить миллионы людей, пройти через страдания, сопоставимые с муками газовых камер Освенцима?».
Складывается впечатление, что такие понятия, как страдания невинно осужденных, право человека на жизнь, просто мертвы для многих участников политических шоу в России. Все эти понятия воспринимаются многими как голос «чуждого нам Запада». Сегодня участники телевизионных ток-шоу регулярно призывают не глумиться над памятью о Сталине, который «оставил нам великую державу».
И теперь становится понятно, почему современная Россия как-то холодно отнеслась к юбилею автора «Архипелага ГУЛАГ», обошла вниманием столетие со дня рождения антимарксиста и антисоветчика Александра Солженицына. Для либералов он всегда был чужой, как православный писатель, которому было «жалко старую Россию», а для нынешних «красных патриотов» он заклятый враг, как недруг большевизма, утверждающий о родстве преступлений Сталина с преступлениями Освенцима. И надо отдать должное гражданскому мужеству нашего президента, который, несмотря на взрыв просоветских настроений, пришел открывать памятник Александру Солженицыну на Таганке.
А вот, к примеру, губернатор Магадана, «столицы» сталинского ГУЛАГа, не постеснялся сказать, что все, о чем писал Александр Солженицын, — враки, что советская власть не только никогда не морила голодом и холодом инакомыслящих, а, напротив, всячески это инакомыслие поддерживала. Высказывание губернатора Магадана Носова является вызовом не просто исторической правде, а совести, ибо он каждый день ездит по дорогам области, под которыми до сих пор сокрыты сотни трупов замерзших узников магаданских лагерей. И я думаю, совсем не случайно в «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицына из всех примеров жестокости, пренебрежения энкавэдэшников к жизни заключенных самым впечатляющим является рассказ о жизни и смерти в следственной тюрьме на 506 м километре от Магадана. «Зима с 1937 по 1938 год. Сорокоградусные морозы. Деревянно-парусиновый поселок, то есть палатки с дырами… Пачка новых обреченных на следствие еще до входа в дверь видит: каждая палатка в городке с трех сторон, кроме дверной, обставлена штабелями окаменевших трупов! …Перед обедом дежурный надзиратель кричит в дверях: «Мертвые есть?» — «Есть!» — «Кто хочет пайку заработать — тащи!». Их, мертвых, выносят и кладут поверх штабеля трупов. И никто не спрашивает фамилии умерших».
Прошло 80 лет с тех времен, которые описывает Солженицын в своем «Архипелаге Гулаг». Россия прошла через доклад Никиты Хрущева о культе личности Сталина, пережила эпоху гласности, возвращение Горбачевым народу правды об ужасах сталинизма. И, самое главное, Россия прошла через антикоммунистическую революцию августа 1991 года, свергла власть коммунистов. Но все равно, как и 80 лет назад, мало кого интересуют «фамилии умерших», судьба жертв Гулага. И здесь возникает вопрос: откуда нынешнее массовое желание отказаться от исторической правды, навсегда закрыть вопрос о жертвах сталинского террора? Самый распространенный ответ связывает массовый протест россиян против упоминаний об ужасах сталинского террора с особенностями нашего национального характера. Действительно, многие русские мыслители обращали внимание, что особенность русских состоит в каком-то поразительно «китайском равнодушии» не только к чужой, но и к собственной смерти. И сам Александр Солженицын, ссылаясь на Льва Толстого, в своем очерке «О характере русского народа в прошлом» обращает внимание на русскую «легкость умирания; эпическое спокойствие в принятии своей и чужой смерти».
Но я думаю, что нынешние всенародные восторги по поводу государственнических талантов Сталина, нарочитое забвение правды о муках жертв Гулага идет все же не столько от природы русской души, сколько, надеюсь, от ее, русской души, временного поражения на пути к полной и окончательной десталинизации, на пути ее освобождения от советских мифов. Все-таки русские души бывают разные. Не забывайте, что поставил Россию на путь десталинизации не кто иной, как простой шахтер Никита Хрущев. По многим причинам после августовской революции 1991 года у команды Ельцина, даже у ее прозападного либерального ядра не хватило сил на государственном уровне осудить хотя бы преступления Сталина. А дальше реформаторы-либералы дискредитировали и ценности демократии, и программу рыночных реформ. Отсюда и моральная капитуляция, откат назад, оправдание сталинщины, как неизбежной цены движения к вершинам русской истории. А после «русской весны» 2014 года, превратившей нашу страну в осажденную со всех сторон крепость, стало как-то противоестественно, антипатриотично говорить вслух о неприглядных сторонах советской истории. Все-таки ни одна власть в истории Европы не убивала собственное население с таким изуверством и в таких масштабах, как власть Сталина. И как в этой непростой ситуации, когда тебя со всех сторон окружают враги, вести себя простому чиновнику, который больше всего в жизни боится потерять свои привилегии и приличную зарплату? Инстинкт самосохранения подсказывает ему, что в этой ситуации лучше всего делать вид, что все эти разговоры о Гулаге — враки и происки пятой колонны.
Неужели после всего, что произошло в СССР, не понятно, что осажденная крепость никогда не сможет быть великой, прочной державой, а тем более — претендовать на роль второго центра современной цивилизации. Но трагедия нашей современной России состоит в том, что многие, особенно люди, называющие себя патриотами, утратили элементарное чувство логики. И все те, кто видит в драматическом ХХ веке, в гибели и муках миллионов людей какую-то особую красоту русской истории, естественно всех тех, кто с ними не согласен, обвиняют в русофобии, видят в попытках напомнить о страшной человеческой цене достижений социализма ни что иное, как работу на врагов России, как деятельность пятой колонны.
Но у меня складывается ощущение, что есть что-то искусственное, непрочное в этом нынешнем показном, декларативном патриотизме. На мой взгляд, не имеет будущего патриотизм, где любовь к Родине измеряется накалом ненависти к чаще всего придуманным врагам России. Вообще, надо помнить об опыте советской идеологии и советской пропаганды. Ее агрессия, все эти разговоры о неизбежном крахе империализма, об исходном преимуществе социализма над капитализмом, в конце концов, вызвали отвращение у простого советского человека. Отсюда и поразительное равнодушие к распаду СССР, к гибели советской системы. Но там хотя бы за идеологией стоял какой-то миф. А за нынешним патриотизмом стоит абсурд, стоит вера, что страна, превратившаяся в осажденную крепость, утратившая источники развития, в состоянии долго противостоять всей западной цивилизации.
И, самое главное, если русская душа и совесть все-таки выстояли в противостоянии с поразительным цинизмом, жестокостью и бесчеловечностью большевизма, то уж точно недолго нам осталось до смерти патриотизма, который пытается соединить несовместимое — любовь к жертвам большевизма с любовью к их палачам. Несомненно, очень-очень близко то время, когда люди скажут, что на самом деле русским патриотом является не тот, кто славит наше одиночество в мире и видит в этом государственное величие, а тот, кто всерьез начал что-то делать для преодоления нашего кричащего неравенства, удручающей бедности, тот, кто всерьез начал думать о том, что будет с нашей страной завтра, и что у нас на самом деле есть, чтобы достойно жить в современном мире.
Александр Ципко, главный научный сотрудник Института экономики РАН, доктор философских наук
