На сцене Александринского театра состоялся российский дебют молодого бельгийского хореографа Йеруна Вербрюггена: фестиваль Dance Open включил в программу его версию «Щелкунчика» в исполнении Большого театра Женевы. Из Санкт-Петербурга — Татьяна Кузнецова.
Йерун Вербрюгген, еще четыре года назад благополучно танцевавший в Балете Монте-Карло, сегодня числится восходящей звездой европейской хореографии. Своего «Щелкунчика» он поставил в Большом театре Женевы на заре карьеры — в 2014 году. Молодой хореограф, не закомплексованный классикой, не оставил камня на камне от авторской партитуры Чайковского. Номера балета он перемешал, как винегрет, начав спектакль с середины четвертого эпизода — «Появления Дроссельмейера». Комически-инфернальную тему, на которую в классических редакциях обычно танцуют механический Арап или Черт с Чертовкой, Йерун Вербрюгген сделал лейтмотивом всего балета. Он отдал ее Дроссельмейеру, своему alter ego, егозливому веселому клоуну-Мефистофелю в эстрадном фраке. В этом «Щелкунчике» гиперактивный Дроссельмейер действительно мотор сюжета: именно он подвергает девочку Мари, угнетенную превратностями пубертатного периода, различным испытаниям на пути к инициации. Такая идея не противоречит канону: даже самые невинные «Щелкунчики» — балеты о взрослении, о первой влюбленности.
Однако решительный бельгиец отказался от традиционных атрибутов этой рождественской сказки. В его постановке нет ни родителей, ни елки, ни снежинок, ни Конфитюренбурга с его сладостями (или танцами разных народов) — благодаря перетасовке музыкальных номеров хореографу удалось избавиться от статичного дивертисмента второго акта. Получился балет стремительный и достаточно логичный. Но это логика сюрреалистического сна.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
Балетмейстера Йеруна, кажется, вовсе не заботит, поймет ли публика ход его мыслей и значение бесчисленных метафор, облеченных художниками Ливией Стояновой и Ясеном Самуиловым в чрезвычайно причудливые формы. Даже опытные дешифровщики теряются в догадках, что, например, означают круглые игольчатые шары цвета коралла, заменяющие головы Принцу и его двойникам,— опасную безликость или подростковую ершистость? Зато метафора ранимости подана с буквальной наглядностью: Принц, уязвленный отсутствием пылкости у Мари, оказывается без кожи. Следующие несколько эпизодов он выглядит ожившей картинкой из медицинского атласа — до тех пор, пока три обольстительницы под сладострастную музыку арабского танца не освободят бедра Мари от маленьких фижм — ореховых скорлупок детской закомплексованности. После чего героиня, оставшаяся в пушистых коротких шортах, сможет полюбить своего Принца уже не по-детски.
Конечно, художники добавляют балету интригующей красочности: барочные рамы зеркал и дверей с сюрреалистически торчащими из них руками; цветочная лестница, выпадающая из звездного неба; дымы, инфернальный свет. Но и необузданная фантазия хореографа впечатляет не меньше, в особенности длительные кордебалетные вальсы, столь трудные для постановки. Вместо вальса снежинок Йерун сочинил танец двойников Мари, являющихся из осколков разбитого ею зеркала: буйные и агрессивные, они закручивают на сцене настоящий смерч с помощью беспрестанных перестроений и катающихся зеркальных рам. Во втором акте кружатся в вальсе фрачные копии Дроссельмейера и Принца в цветочных полумасках, и беспрестанная смена рисунков их танца усугубляется неистовым размахиванием вытянутыми руками — так предсвадебное волнение героев материализуется в массовом танце.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
В движениях и комбинациях для солистов и корифеев бывший виртуозный танцовщик Вербрюгген основывается на собственных природных данных и физических склонностях. Все артисты двигаются невероятно быстро, резко, на полу отрываются в облагороженном брейке, ноги швыряют, будто отрезанные, а пируэты вертят, как ужаленные. А вот в лирических дуэтах не склонный к сантиментам Йерун прибегает к помощи бывшего шефа, хореографа Майо. Это из его арсенала позаимствованы широкие профильные выпады героев, любовные уколы пальцем в живот, ласковые бодания головой и неразрывные поцелуи. Ошеломленная публика Александринки, выросшая на академическом «Щелкунчике», долго хлопала в такт на музыкальных поклонах, так и не призвав в этом безбашенном и легкомысленном спектакле благостной сказки своего детства.
