Продолжаем публикацию интервью Андрея Ванденко. Разговор, состоявшийся в 2011 году, с актёром, режиссёром и сценаристом Никитой Высоцким.
В день рождения великого актёра, музыканта и поэта Владимира Высоцкого, отца Никиты, мы публикуем это интервью.
Данила Трофимов, редактор 1001.ru
Фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой», 1 декабря обрушившийся на российского кинозрителя сразу в количестве 1300 копий, снят по сценарию младшего сына Владимира Семеновича Никиты. Он же стал одним из продюсеров картины. А мог и сыграть в ней главную роль…
— Сын за отца отвечает, Никита Владимирович?
— Отношения поколений — тема слишком индивидуальная, чтобы вывести универсальную, пригодную для всех случаев формулу. Каждый решает для себя. Если же говорить на моем частном примере… Знаете, нет ощущения, будто Владимиру Семеновичу нужно то, что я делаю. Директорствую ли в музее, носящем его имя, пишу ли сценарий художественного фильма о нем, издаю ли посвященные ему книги. Высоцкого нет. И не будет. Ничто этого факта не изменит. Но я хочу, чтобы он остался в моей жизни. И не только в ней. Вот и получается: все это не для него, а для нас, тех, кто помнит и любит Владимира Семеновича. А таких, к счастью, по-прежнему очень много.
Конечно, мне повезло с отцом. Но родителей ведь не выбирают. Тут нет моей заслуги, жизни было угодно распорядиться подобным образом. Крест это или благодать? Знаю детей из известных семей, старавшихся максимально дистанцироваться от фамилии, вплоть до ее смены. И я переболел чем-то похожим. В юности не хотел, чтобы мою жизнь мерили аршином отца. После Школы-студии МХАТ служил в Театре Советской армии, играл в «Современнике-2», создал собственную группу, назвав ее Московским маленьким театром… Помню, приходили журналисты на интервью, и я первым делом заявлял: «О Владимире Семеновиче — ни слова. Только о нашем коллективе и его творчестве». Люди немножко удивлялись, пожимали плечами… Понимаете, я вовсе не стремился вот так, как вы спрашиваете, отвечать за отца, мне нравилась моя жизнь, она складывалась вполне прилично. Я видел какие-то ясные дали, мечтал ставить и писать, совершенно не собираясь взваливать на себя дополнительные обязательства, связанные с Владимиром Семеновичем. Полагал, это миссия тех, кто хорошо знал отца, работал, дружил, был рядом с ним. И они не отказывались, говорили: «Да-да, мы все сделаем. Вот сейчас!» Но не сделали. По каким причинам — вопрос к ним. И тогда пришлось браться мне. Россия наполовину, если не на две трети, Азия, а на Востоке младший сын всегда остается со стариками. Так заведено. В 94-м году я снимал фильм в Таджикистане. Там только-только закончилась гражданская война, и парень, которого чуть не убили в междоусобице, рассказывал мне, как жил с родителями, когда его старшие братья и сестры ушли из аула, чтобы не попасть в руки к врагам. Я спросил: «А почему ты не сбежал? Могли ведь расстрелять». Собеседник не понял вопроса. Как уйти, если в доме старики? Кто защитит их или, в худшем случае, разделит смерть? Это обязанность младшего ребенка. Вот так и я. В какой-то момент вдруг понял: в нашем доме никого нет, все разлетелись в разные стороны. Бабушка и дедушка, родители отца, обратились к нам с братом, предложив решать, кому отвечать за семейный очаг. Аркаша старше меня на год и девять месяцев, он всегда был шустрее и сообразительнее, но тут пропустил вперед младшего… В музей отца я пришел в 96-м году и наивно думал, что сейчас чик-чик и разгребу завалы. Какое там! Здание к тому моменту было изношено процентов на восемьдесят, но даже не это самое страшное. Тут работали люди… как бы сказать, чтобы никого не обидеть?.. словом, они любили Высоцкого, но его музей представляли весьма своеобразно. По сути, здесь располагался фан-клуб. Собирались поклонники отца, включали магнитофон с записями и со словами «Семеныч — настоящий мужик!» выпивали по стакану водяры. Потом по второму… Когда зимой не работало отопление, героически квасили в шубах, оставляли ночевать фанатов из провинции, если у тех не находилось денег на гостиницу. Меня упрекали, что разрушаю ауру, изгоняю дух Высоцкого из этих стен. Да, с потолка падают тараканы размером с палец, огромные крысы шастают под ногами — ну и что? Это же, блин, романтика! Разрушающаяся Москва! И Высоцкий жил в таком доме! Я подобного подхода не разделял, позвал профессионалов — строителей, музейщиков, архивистов. Ничего героического не делал, навел элементарный порядок. Правда, не все удалось спасти, кое-что успели растащить. Любой коллекционер — по определению враг музея. Если филателист увидит марку, которую всю жизнь искал, думаете, не постарается по-тихому ее стырить? Нумизмат — монету, а фалерист — значок? Не сомневайтесь: рука не дрогнет. Это даже не воровство, а разновидность болезни. Заставьте козла охранять капусту, а волка пасти овец. Так и любители творчества Высоцкого, собиратели редких его записей. Они подменяли оригиналы копиями, унося исходники. Пропало много рукописей, фотографий, пленок… У дядечки, долго здесь работавшего и громче всех кричавшего «Держи вора!», после его смерти нашли дома немало того, что принадлежало музею. Родственники все вернули… Помните роман Фаулза «Коллекционер»? Там очень точно описано: страсть сильнее разума, желание обладать любой ценой пересиливает все доводы.
— Иначе говоря, подлинных вещей Высоцкого в музее немного?
Никита Владимирович серьезно готовился сыграть роль Высоцкого: принялся качаться в тренажерном зале, похудел на пятнадцать килограммов, научился копировать отцовскую походку, хотя на двадцать сантиметров его выше, впервые в жизни взял в руки семиструнную гитару... Но через пять месяцев работы его от роли отстранили
— Нет-нет, ситуация не столь печальна, как могло показаться с моих слов! Мебель, библиотека, гитары с Малой Грузинской, где отец жил в последние годы, находятся здесь. Такова была воля бабушки, папиной мамы. Сердце музейной коллекции — то, что она сберегла. Честь ей и хвала! Нам крупно повезло, что по профессии бабушка была архивным работником, заведовала бюро технической документации НИИхиммаша, знала и умела хранить бумаги и не только. У нее царил идеальный порядок, все было аккуратно разложено, подписано, рассортировано, ничего не терялось и не исчезало. Бабушка до самой смерти жила в отцовской квартире. С 2003 года та стоит пустая. Мы сделали ремонт и… закрыли на ключ. Продать по понятным причинам ее не могу, но и жить там тоже…
— Почему?
— Из разряда необъяснимого. Не знаю. Плохо мне. Сначала думал, мешают папины вещи, потом все вывезли, а легче не стало. И дело не в мистике, не в тени «отца Гамлета», витающей в тех стенах. Вот некомфортно, хоть режь! Проще в Медведкове. Может, наберусь сил и сдам квартиру в аренду. Ведь девятый год пустует, неправильно, глупо как-то. Если когда-нибудь решат, что нужен музей-квартира Высоцкого на Малой Грузинской, — пожалуйста. Мы готовы. Все зафиксировано, что и где стояло, как выглядело. Вплоть до отделочных материалов. Восстановить первозданный вид можно за месяц. Было бы желание.
— Появится еще один памятник Владимиру Семеновичу…
— Не могу сказать, что умышленно приложил руку к забронзовению образа отца. Мы вместе строили ему пьедестал, стараясь, чтобы Высоцкий был выше, лучше остальных. Помню, как бабушка, которая знала об отцовских бедах лучше других, на вечере его памяти вышла на сцену и взволнованно сказала, почти прокричала: «Володя никогда не пил!» В зале повисла мертвая тишина. Тогда по углам уже шептались, что у Высоцкого были серьезные проблемы с алкоголем и наркотиками. Я испугался, что сейчас засмеются, но все молчали. Бабушка, как могла, сопротивлялась тому, чтобы о ее сыне говорили плохо. Дальше — больше. Люди, близко знавшие отца, начали и себя ощущать историческими персонажами. Появились книги из серии «Высоцкий и я». Потом — «Я и Высоцкий». Уже Владимир Семенович превратился в фундамент для чужих памятников. Дескать, ну как Володя жил бы без нас? Это же мы его слепили… Для меня самый ненавистный жанр в литературе — мемуары, а в кино — документалистика. Владимир Семенович не изменился, иным стало наше отношение к нему. Это ведь его слова: «Неужели такой я вам нужен после смерти?!» Получилось, да, нужен. Желание, чтобы отец сиял, словно медный тульский самовар, не победить. Впрочем, как и стремление отдельных граждан плюнуть в колодец… На мой взгляд, самыми честными были воспоминания, написанные по горячим следам, когда еще не старались что-либо сильно приукрашивать. И первый спектакль «Владимир Высоцкий» вышел очень искренним. Я был почти на всех прогонах и видел, как играли артисты. Сегодня, пусть на меня никто не обижается, это набор более или менее удачных номеров, а тогда было покаяние, молитва людей, еще несколькими месяцами ранее выходивших на одну сцену с Владимиром Семеновичем. Это ведь они незадолго до смерти Высоцкого единодушно проголосовали за то, чтобы его не было в театре, требовали от Любимова увольнения коллеги.
— Почему?
— Из-за многочисленных концертов и гастрольных поездок Высоцкого переверстывался репертуар театра, отменялись и переносились спектакли, а все ведь живые люди, у каждого свои планы и дела. Почему кто-то должен жертвовать собой ради другого, пусть и знаменитого? Нет, отец был тяжелым человеком. Золотухина до сих пор попрекают за то, что хотел забрать у Высоцкого роль Гамлета. Во-первых, не забрал, во-вторых, распоряжение издал главреж, в-третьих, конфликт быстро погасили. Гораздо реже вспоминают другую историю. Когда Эфрос начал работу над «Вишневым садом», Владимир Семенович был в Париже. Вернувшись в Москву, он пришел в театр, посмотрел из заднего ряда, как Шаповалов прекрасно репетирует роль Лопахина, и отправился к костюмерам. Через некоторое время Шаповалов приходит на примерку, а костюм жмет: мерки-то снимали с Владимира Семеновича… Как назвать подобный поступок? Человек случайно узнал, что его роль собирается играть другой. И ведь Высоцкий сыграл-таки, а замечательный актер Шаповалов нет…
Еще Солженицын в «Круге первом» устами одного из героев сказал: «Я необъективен и горжусь этим». Конечно же, я — сын своего отца и по определению не могу претендовать на беспристрастность. Мне было без двух недель шестнадцать, когда он умер. Мы виделись за сутки до смерти. Аркадий весь последний день провел рядом с отцом. Брат постарше, и отношения с прошлым у него сложнее, он помнит, как разводились родители, что последовало за этим. Я по малолетству ничего не понимал, видел лишь, что из маленькой квартиры мы переехали в большую. Однако Аркаша молчит, ни с кем публично не говорит об отце. Да, были и обиды. Первая — детская. Однажды Владимир Семенович решил записать меня на магнитофончик, с которым работал, когда пел. Я удивился и спросил: «Зачем?» Он ответил: «Ну, соскучусь, поставлю кассету и услышу твой голос». И нажал на красную кнопку, включая запись. А я растерялся, стою и молчу. Отец просит: «Скажи хоть что-нибудь, стишок прочитай». Я почему-то вспомнил «Задремали звезды золотые...» Есенина. Старательно продекламировал, рассчитывая на похвалу. Отец ничего не сказал, дав послушать то, что записал:
У плетня залосшая клапива
Обгядилась ялким пегламутлом
И, качаясь, шепчет шаловливо:
«С доблым утлом!»
Оказывается, я картавил, но не знал этого, поскольку не слышал себя со стороны и думал, что говорю, как все. Расстроился, помню, ужасно: зачем было записывать меня на эту вонючую машинку, обрекая на вечный позор? Я же не понимал, что кассету можно стереть! А отец завелся: «Сейчас за пять минут научу тебя. Повторяй за мной: р-р-р-р…» А я не мог, не получалось! Обиделся страшно, комплексовал долго…
Кадр из фильма «Высоцкий. Спасибо, что живой»
Словом, поводы находились самые разные. К Марине Влади и ее детям мы с братом не то чтобы ревновали, но требовали к себе большего внимания. Хотели получать подарки и путевки в пионерлагерь в Анапу, а отец отвечал: «Ребята, не многовато? С какого бодуна?» Он считал, что каждый должен занимать то место в жизни, которое сам заслужил. Нет, если нужно, отец вмешивался. У меня обнаружилась проблема со здоровьем, врачи сначала думали, что небольшое воспаление, но оказался отек, и последствия грозили печальные. Наверное, выжил бы, может, даже дебилом не стал, однако заболевание было серьезное. Отец почувствовал это первым, по сути, настоял на лечении, засунул меня в больницу и добился обследования. Врачи потом говорили: «Владимира Семеновича благодари. Если бы еще недельку вот так погулял, мог бы не здесь и не от того лечиться…» Конечно, порой отцу не хватало строгости, и он нас баловал. Как-то между делом подарил велосипед «Украина», которому завидовала вся улица. Ни у кого такого не было! Или еще история. Мы с Аркашей долго и упорно собирали деньги на магнитофон, откладывали по рублю, даже в кино по воскресеньям не ходили, копили. А потом пришел отец и выложил сумму, которой хватило бы сразу на два магнитофона! Настоящий русский человек — его бросало из стороны в сторону. По крайней мере, таким его помню…
Впрочем, давайте говорить начистоту. Время идет, и сегодня я принимаю то, на что не подписался бы еще лет пятнадцать назад. Уже не возмущаюсь, когда Высоцкому клянутся в любви не от полноты чувств, а по конъюнктурным соображениям. Как ни странно, Эрнст (Константин Эрнст, гендиректор Первого канала. — «Итоги») первым просек, что происходит с памятью об отце. Он сказал: «Никита, что вы делаете, куда катитесь?» О Высоцком снято под три сотни документальных фильмов, с воспоминаниями отметились все, кто только хотел. Эта шахта вычерпана до дна, там больше ничего нет. Разговор о нашей картине возник пять лет назад. Вместе с Михаилом Ефремовым, с которым давно дружу, я был на КВН. После записи подходит Миша и говорит: «Никита, тебе надо пообщаться с Эрнстом». Сначала я даже не понял, на какую тему, решил, что речь о трансляции на Первом канале церемонии вручения премии «Своя колея». Но Константин Львович заговорил о фильме. Не хочу, чтобы мои слова прозвучали как подобострастная лесть начальству, но без Эрнста, уверен, проект не выгорел бы. Ведь несколько продюсерских компаний почти одновременно выступили с идеей снять кино о Высоцком, у остальных дальше благих намерений не пошло, а у Константина Львовича получилось. Сперва я думал: вот быстренько набросаю сценарий, отдам в руки профессионалов, пусть пишут остальное, доводят до ума, а я буду наблюдать со стороны. Однако вместо двух месяцев, на которые нацеливался, все растянулось на пять лет — без выходных и проходных. Было безумно тяжело, хотя и очень интересно.
— Как-то вы сказали, что право снимать художественную картину о Высоцком имеет лишь Говорухин, и никто иной. Было?
— Не отказываюсь. Несколько лет назад мы делали телепрограмму на «Мосфильме», и я попросил Станислава Сергеевича поучаствовать в ней. Он всегда строго ко мне относился, я же остаюсь для него, как и для прочих отцовских друзей, все тем же картавым мальчиком, путающимся под ногами. Вот и в тот раз Говорухин согласился со словами: «Черт с тобой! Приду». А после съемок, видимо, почувствовав, что я слегка подрос, предложил: «Хочу снять фильм о Володе. Давай встретимся, подумаем». Когда работа над сценарием близилась к концу, его отправили Станиславу Сергеевичу. Не знаю, прочел ли он, но ответил очень резко. Как отрезал. Говорухин человек прямой, если раз сказал «нет», больше можно не обращаться… Наша идея состояла в том, чтобы снимал кто-то из поколения отца, из людей, хорошо его знавших. Начинал работу Александр Митта. Обсуждал сценарий, занимался кастингом, даже выбирал натуру. А потом сказал, что картину должны делать тридцатилетние, которые снимут не ностальгическую историю, а современный фильм, обращенный к сегодняшнему зрителю. В итоге, как мне кажется, удалось обойтись без соплей. Петр Буслов и команда, занятая на фильме, не собирались строить постамент для нового памятника Высоцкому, у них нет для этого повода, они не участники тех событий и даже в силу возраста не могли быть предвзяты — ни в плюс, ни в минус.
— Знаю, первоначально планировалось, что отца сыграете вы.
— Я страшно сопротивлялся, пока в полный рост не встала проблема, кому же, собственно, доверить роль. Сталина или Ленина могут играть приблизительно похожие на героев актеры. Свидетелей, помнящих, как в действительности выглядели эти исторические персонажи, нет. Изобилующая общими планами черно-белая кинохроника не в счет. С Высоцким такой номер не проходил. Владимир Семенович остался в киноролях, каждый может заглянуть ему в глаза. Поэтому внешнее сходство было принципиально важно, иначе столкнулись бы с эффектом Джигурды. Человек выбрал себе такой образ, его право, но это не имеет отношения к Высоцкому. Слышишь голос, напоминающий Владимира Семеновича, а потом видишь картинку и понимаешь: мимо. Вот так и мы — попробовали одного артиста, другого, третьего… И тогда родился промоход: фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой», в главной роли — Никита Высоцкий. Звучит, согласитесь! И информационный повод хороший. Меня убедили, что картина встанет, если откажусь. Будучи человеком командным, я подчинился. Принялся качаться в тренажерном зале, похудел на пятнадцать кило, научился копировать отцовскую походку, хотя на двадцать сантиметров его выше, впервые в жизни взял в руки семиструнную гитару... Мне всегда хватало ума не исполнять песни отца. Правда, однажды Камбурова уломала, но ничего путного из той затеи не вышло, я страшно переволновался и окончательно понял: не мое. Прекрасно помню, как отец пел у себя на квартире в Матвеевском, я сидел и слушал, а потом не смог встать со стула, меня словно вжало в него. Разве такое повторишь? Но к роли я готовился серьезно, втянулся в работу, сказав себе, что обязательно сыграю отца и постараюсь не облажаться. Все продолжалось месяцев пять, и вдруг задний ход. Мне сказали: «Стоп, Никита!» Бац! Удар неожиданный и сильный. Умом понимал, что все правильно, только так и надо, но психологически было тяжело отказаться от дела, на которое настроился. Я страшно обиделся, однако продюсеры удержали в проекте. И не тем, что посулили много денег или стали рассказывать, мол, я самый лучший. Нет, заинтересовали работой, перспективой масштабного дела. В этой истории я сыграл роль топора, из которого варят суп. В какой-то момент меня за ненадобностью вытащили из кастрюли, добавив взамен картошку, крупу, мясо, соль, и блюдо получилось на славу! Хотя мы пережили с картиной несколько серьезных кризисов — творческих, экономических и даже медицинских. У пришедшего мне на смену исполнителя главной роли возникли проблемы с кожей из-за сложного грима, который ежедневно в течение четырех часов наносился на лицо. Пришлось на два месяца взять паузу… Нет, все было непросто! Наверное, это и хорошо. О Высоцком снимать или рассказывать, ковыряя пальцем в носу, нельзя. На днях прочел рецензию, где нас сильно ругали, но задело не это, а сквозившее в каждой строчке равнодушие. Обидно, когда людям плевать на то, что я люблю.
Мы готовы к неоднозначной реакции на фильм. Кто-то наверняка скажет, что разрушаем светлый образ народного героя. Но история, как летом 79-го отец перенес в Бухаре клиническую смерть, была вытащена нами на поверхность, конечно же, не ради того, чтобы рассказать о его проблемах с наркотиками. После случившегося он стал другим, написал более сорока стихотворений — в иной манере, совершенно непохожей на прежнюю. Отец знал, что умирает, чувствовал это и в последний год торопился подвести итоги, проститься с миром. Мы рассказываем историю о его силе, а не слабости.
— Как думаете, Владимиру Семеновичу понравилась бы картина? Вдруг он сказал бы: «Нет, ребята, все не так, все не так, ребята»?
— Если бы отец был жив, мы не стали бы снимать это кино или оно вышло бы совсем другим. Гадать — бессмысленная затея! Фильм получился искренним и эмоциональным. Самое главное, он живой! Конечно, мне важно услышать мнение людей, близко знавших отца. Безумно боюсь их реакции. Часть уже видела картину, некоторые не хотят смотреть, что тоже объяснимо. Скажем, Любимов не пустил нас на старую сцену «Таганки», и эпизод в театре мы снимали в новом здании у Губенко. Юрий Петрович имеет право, заслужил. Я посылал сценарий Влади, она не стала читать. Но дала согласие на съемки, хотя по праву могла запретить. Это поступок со стороны Марины. Что касается отца, за него отвечать не берусь, но, думаю, он был бы рад, что младший сын не груши околачивает, а занят большим и серьезным делом. Есть старый анекдот про гаишника, который остановил быстро ехавшего водителя и указал на знак ограничения скорости: «Видишь?» Автолюбитель в ожидании неизбежного штрафа обреченно протянул: «Ну да…» А светящийся радостью инспектор сообщил: «Мой сынок рисовал!» Любой родитель хочет гордиться чадом… На подобном уровне я прежде не работал и прекрасно понимаю: на эти высоты меня занесло исключительно благодаря отцу. Эрнст не предложил бы написать сценарий о ком-то другом: «А сочини-ка мне, Никита, про Пушкина!» Я старался максимально честно рассказать свою историю об отце и так объясниться ему в любви, сказать: «Спасибо, что живой…» Надеюсь, вместе нам удалось пробить броню, сковывавшую образ Высоцкого. Впрочем, отвечать на этот вопрос уже зрителям, которые придут в кинотеатры…
