Об Александре Пичушкине — знаменитом битцевском маньяке, самом жестоком серийном убийце XXI века — написано немало. В свое время обозреватель «МК» даже встречался с ним в колонии «Полярная сова», где садист отбывает пожизненный срок. А автор этих строк, писатель-детективист Эрик Котляр, имел возможность одним из первых познакомиться со страшным убийцей. И сегодня шокирующее интервью Пичушкина не потеряло актуальность. Оно поможет понять, как серый заурядный горожанин стал кровавым монстром.
Ужас повис над Москвой в 2006 году, когда в излюбленном месте для прогулок москвичей, Битцевском лесу на юго-западе столицы, стали находить изуродованные трупы. Местные стражи порядка сбились с ног, пытаясь найти следы неуемного убийцы, но «убийца-невидимка» не давал малейшего повода к розыскным действиям. Счет жертв пошел на десятки. В дело вступил Московский уголовный розыск.
В истории МУРа много раскрытых преступлений с серийными убийствами. Но преступники обычно убивали свои жертвы с целью ограблений или после сексуального насилия, боясь наказания. А вот в деле битцевского маньяка сразу появилась загадка. Убийца не был грабителем, да и жертвы его — как правило, алкоголики или не нашедшие себя в жизни неудачники, которые ищут для общения подобных себе в дешевых пивных. У таких и взять-то нечего.
Оставалось одно определение — на этот раз цель розыска: потрошитель! Убийца, получающий наслаждение от самого убийства, патологическая личность, особо опасная для общества. Этот вывод подтверждал запущенный им конвейер смертей. Двадцать, тридцать, сорок жертв с размозженными черепами.
Эксперты определили: главным орудием убийств служил молоток, которым наносились удары. Причем молоток всегда бил в одно и то же место, то есть убийца действовал с хирургической точностью. Значит, он хорошо подготовил себя для быстрой и окончательной расправы над жертвой.
Начальник МУРа Виктор Голованов к работе в Битцевском лесу привлек лучших сыщиков из всех отделов управления. Общее руководство операцией он поручил сотруднику с многолетним опытом розыска, начальнику ОРЧ МУРа Виктору Конькову.
Каждый день из МУРа в министерство поступал отчет о проведенных оперативных мероприятиях. Но дело не двигалось с места.
Несмотря на блокирование всех входов в лесозону, убийца почти ежедневно оставлял очередной искалеченный им труп, а сам исчезал в неизвестности. Бывший начальник МУРа, ушедший на пенсию Анатолий Егоров, предложил своим товарищам сыграть роль «подсадной утки». Под видом прощелыги-пьяницы он прошел все злачные заведения возле Битцы в надежде, что рыбка клюнет и убийца наконец-то покажет свое лицо. Но поклевка так и не состоялась.
И вдруг в столичных СМИ появилось сообщение о том, что ужас Битцы кончился и таинственный убийца задержан. Честь задержания опасного преступника принадлежит полку ППС: патрульные поймали маньяка недалеко от последнего места преступления.
Это сообщение было немедленно опровергнуто МУРом. Более того, МУР обратился к высшему начальству с требованием освободить от должности руководителя полка за слив фейковой информации. Но это все произошло внутри ведомства.
А в Битце появилось сразу несколько новых трупов, отмеченных почерком убийцы, уже хорошо изученным муровцами. Новыми жертвами он как бы говорил сыщикам: не надо меня ни с кем путать, вот он я, и вам меня ни за что не поймать…
Невидимка бросал оперативникам перчатку. Ну что же! Вызов был принят, и МУР ускорил обороты розыска. Это совпало с решением самого убийцы изменить схемы его кровавых похождений и расширить ареал смертей в столице. Чудовищный план был пресечен МУРом после находки последней жертвы, которая была подопытным кроликом в задуманном убийцей смертоносном эксперименте. Эксперимент принес ему неудачу. Схема на этот раз не сработала, и перед сыщиками предстал незаметный в жизни гражданин со смешной фамилией Пичушкин, никак не подходящей душегубу со зловещей славой.
Однако показная серость этой личности быстро развеялась на первых же допросах, когда этот самый Пичушкин, нисколько не скрывая от расследователей совершенные им злодеяния, стал рассказывать о подробностях, от которых у видавших многое оперов мороз продирал по коже. Сладостно смакуя детали убийств, Пичушкин словно испытывал психологический оргазм, от которого у него горели глаза и дрожали руки. И слушавшие его муровцы напрягали волю, чтобы сдержаться и не дать вырваться наружу волне гнева.
Маленький незаметный человек на глазах у сыщиков превращался в кровавого потрошителя. Наверное, именно таких, как Пичушкин, народный эпос и воплотил в образы вампиров.
— Да, битцевский маньяк, как меня прозвали, — это я и есть! — говорит Александр Пичушкин. — И никто меня не сможет переплюнуть! Когда я прочитал, что задержан битцевский маньяк, я был вне себя от злости. Да кто он такой, чтобы приписывать себе мои трупы. У меня их 61! Если бы вы меня не задержали, много людей я бы еще отправил на тот свет! На это сообщение в газете я сразу ответил двумя убийствами, чтобы все знали: я есть и продолжаю действовать!
— А ты не боишься, что когда-нибудь и ты попадешь на тот свет, а там все твои мученики тебя поджидают, они только и ждут, чтобы учинить над тобой расправу возмездия?
— Нет, нисколько не боюсь! Я их снова отправлю в другое измерение!
Он рассказывает о каждом убийстве спокойно, не упуская ни одну подробность, он помнит все до каждой мелочи, до каждой пробки от бутылки. Оперативники его спрашивают:
— Как ты можешь помнить такую мелочь с шестидесяти одного убийства? Ведь, по твоему утверждению, ты совершал их чуть ли не с начала девяностых?
Ответ Пичушкина был настолько неожиданным, что озадачил оперативников и опытного следователя Мосгорпрокуратуры, которые давно разучились удивляться...
— У вас есть дети, сестры, братья, которые вам дороги? Вы же помните каждую мелочь их жизни?
— Но ты же их убивал!!!
— Вот это и есть самое для меня дорогое, они должны были быть убиты. Они родились и жили для меня.
— Как же ты отличал тех, кто должен стать жертвой?
— Не могу объяснить. Но я убивал только тех, кто мне нравился. Многих я знал по работе или по месту проживания. Некоторых находил случайно, но в каждом случае понимал: это мой, и с тех пор во мне словно зажигался внутренний огонь, и, пока я не убью, он жег меня, не давая покоя. Это то же, что ломка для наркомана.
— Но как ты заводил их с собой в лес? Ведь не всякий просто так, ни с того ни с сего полезет в чащу?
— Это было нелегко — убедить их пойти, куда я хочу! Но в каждом случае я пытался завоевать у них доверие. Я мог часами говорить с ними обо всем, что их интересует. Был один, который увлекался... селедками. И два часа я говорил с ним о селедках, терпеливо слушая, и всячески поддерживал разговор. Он уже целиком мне верил, и, когда я показал бутылку и позвал освежиться на природу, он покорно пошел. Я мог говорить с ними о чем угодно, о селедках, кино, футболе или политике. Важно было, чтобы они мне доверились и пошли, куда мне надо. Откуда-то появлялось терпение и слова для разговора. Но они же не знали, что мой час впереди и тогда я отыграюсь за все потраченное на них время. Один из них был ох и умный, ох какой умный, — предается Пичушкин воспоминаниям. — Каждый из них был на моей шахматной доске. На доске шестьдесят четыре клетки, и каждый из них должен был занять ту, которая ему предназначена мной, его судьбой!
Пичушкин никогда не брал ничего после очередного убийства, ни денег, ни вещей. Его не интересовала нажива. Но каждый раз он брал «на память» одну незначительную деталь события. Пробку от бутылки, пуговицу, кусочек ткани, все эти предметы заполняли еще не занятые клетки на шахматной доске. Для полного заполнения доски оставалось совсем чуть-чуть, три клетки. Черным ферзем в этих страшных шахматах был сам Пичушкин. Объявленный мат очередному проигравшему означал его смерть...
Еще он вел учет, бухгалтерию вереницы беспощадных убийств. Вырезки о похождениях других маньяков, в частности Чикатило, были любимым чтивом в свободное время. Не потому, что Пичушкин упивался чужими преступлениями. Просто он получал удовлетворение от осознания того, что давно превзошел каждого из них. Все эти Тимофеевы, Кузнецовы, Ершовы, Чикатило были просто ничтожества в сравнении с его «фабрикой убийств», конвейером, который он запустил на полную мощность, и считал он себя в отличие от именитых предшественников неуловимым.
На первом убийстве — своего сокурсника по лицею — он едва не засыпался. Ему тогда здорово помогла неразбериха, которая царила в милицейских службах с момента разделения милиции на окружные подразделения в то время. Милицейские службы начали спихивать труп с отделения одной территории на другое, и в конце концов дело так и не было толком расследовано. Если бы занялись всерьез, наверняка Пичушкин, соученик погибшего, попал бы в разработку, и сколько жизней было бы спасено!
Пичушкин тогда притих, дожидаясь развязки тревоги, но, когда дело окончилось ничем, осмелел и стал беспощадно убивать невинных людей, получая от этого наслаждение вампира.
Одно время, открыв в водостоках Битцы бешеное течение сточных вод, он придушивал свои жертвы и потом сбрасывал их полуживыми в люки водостоков, откуда их уносило далеко от места убийства.
Расчет был на то, что экспертиза найденного трупа установит наличие алкоголя в крови и воды в легких — упал в воду в алкогольном опьянении и захлебнулся... Вопросов у расследования нет!
Однако кого-то все-таки вытаскивали и откачивали. И хотя он ничего толком вспомнить не мог, осторожный Пичушкин выбрал более надежное средство — молоток.
— Зачем ты выбросил молоток, которым убивал?
— Старый молоток у меня износился, ручка сделалась шероховатой, и можно было при ударе занозить руку, а тогда я бы потерял форму. Нет, все-таки от хорошего и надежного инструмента много зависит.
— А бутылки зачем засовывал в разбитые головы? Это что у тебя, кураж такой или «фирменный почерк»?
— Нет. Помню, убил одного, тело сбросил в сточный колодец, и его унесло водой. Потом как-то иду по улице и вдруг вижу... он шагает мне навстречу! Во, думаю, незадача, как такое может быть?
На самом деле получилось вот что. Сестра убитого в Битце парня обратилась в милицию с заявлением о том, что ее пропавший брат был выловлен в воде недалеко от Битцевского парка с размозженной головой, но чудом остался жив. Когда его нашли, он еле дышал, и врачи приложили немало сил, несколько раз трепанируя череп, чтобы он выжил. Парень выжил, но полностью утратил память.
Этот случай насторожил Пичушкина, он сделал для себя вывод — убивать надо только наверняка, иначе все может случиться.
— Я придумал, — говорит Пичушкин, — вот что. Если из проломленной головы бутылкой или палкой выковырять мозг, то обратной дороги уже точно не будет. Это вроде как «контрольный выстрел»! Да и насчет «фирмы» тоже. Вы же, когда находили трупы, знали, что они «мои». Кроме меня, кто еще мог? Но главным образом я их всех сбрасывал в водостоки, а там течение такое, что унесет кобылу, не то, что человека!
Тут Пичушкин прав. Трупы убитых им людей разнесло повсюду. Где они только не выплывали! И хотя Пичушкин охотно делился со следователем и оперативниками своими воспоминаниями, доказать большинство убийств не удавалось — тел нет, нет и факта преступления.
— Зачем все-таки ты убивал? У тебя что, не было женщин или девушки, с которой ты дружил?
Пичушкин на этот вопрос отвечает твердо, по мужской линии у него все в порядке. Но это ничто в сравнении с тем острым чувством, которое ему дарило убийство.
— Было несколько случаев, когда вдруг, словно одумавшись, жертвы отказывались заходить в чащу, и я ничего не мог с ними сделать. Тогда на меня накатывала просто физическая боль. Когда я шел с человеком, чтобы его убить, во мне поднималось такое неистовство, что я уже весь дрожал от нетерпения в предвкушении убийства... Вот он, мой цыпленок, рядом, и мне уже все равно, лишь бы поскорее испытать эту ни с чем не сравнимую радость.
— Слушай, в чем тут радость от зверства?
— Не знаю, не могу этого объяснить, просто нет таких слов, чтобы выразить. Только в случае, когда убийство срывалось, я не мог ничего делать: ни есть, ни спать, срывал злость на домашних, матери и сестре.
— Ну а мать и сестра, когда замывали кровь на твоей одежде, что, так ни о чем и не догадались?
— Я ведь говорил, что это ржавчина от погрузок в магазине. Они молчали. Только однажды мать нашла у меня вырезки о Чикатило и спросила, что это за мерзость, давай выбросим. Я ответил: положи на место и никогда не лезь не в свои дела. Больше разговоров дома не было.
Хромая подсадная утка
— Тебе не было страшно, что тебя обязательно поймают?
— Я видел всех, кто приходил в Битцу, и сразу понимал: вот это менты.
— Как ты мог это понять?
— Я же вырос в этом месте и знаю всех в округе и сам парк до последнего кустика. Я в нем как у себя в квартире.
Тут, наверное, следует оговориться. В чем-то Пичушкин прав. В окрестностях лесопарка его знали очень многие. Одно время он крепко выпивал и был завсегдатаем разных пивнушек. Потом «завязал». Но не потому, что решил начать «здоровую жизнь», — просто считал, что по пьянке убивать рискованно и можно наделать много глупого. А ошибаться он не мог, и система его была достаточно надежная, пока оперативники не заставили его сделать ошибку, которая привела его, наконец, в тюрьму. Но об этом чуть ниже.
Как «приманку» маньяку вывели старого оперативника, ветерана МУРа, он добросовестно «косил» под некого забулдыгу, обходил все злачные места в районе, где обычно собираются местные выпивохи, потом бродил по аллеям парка, но... увы:
— Вы, наверное, меня за дурака приняли, я сразу раскусил, кто этот гусь в наших краях. Я никогда не заводил людей у всех на глазах. Старался потратить все время на то, чтобы остаться с ним наедине и так, чтобы свидетелей нашей встречи не было. И только убедившись, что нас никто не видел, зазывал его бутылкой. А отказаться никто из них не мог. Меня они знали, мы вместе прежде выпивали не раз. Когда я в отместку за публикацию о задержанном битцевском маньяке пригвоздил двоих сразу, я, заметьте, изменил место убийства, для меня там все родное, каждый бугорок. А вот вам пришлось перестраиваться. И если бы не последний случай, когда я спустился в метро, вы меня ни за что не поймали бы. Я всегда входил в парк с одной стороны, выходил с другой. Транспортом, где много глаз, никогда не пользовался!
И здесь он также не лукавит. Долгое время был непонятен алгоритм его действий. Как ему удавалось незаметно уводить в лесопарк разных людей? Их кто-то только что видел, но не мог объяснить, с чего бы несчастный потом вдруг оказался на прогулочной тропинке. Кстати, и убивал Пичушкин недалеко от своего дома — всего в километре.
Смешно говорить, оперативники поставили свой автобус, скрыв его от любопытных глаз, в малоприметном закоулке между домами. Потом оказалось — как раз рядом с местом, где жил Пичушкин.
Плотная оперская блокада стала «доставать» маньяка. Сам того не подозревая, он приводил милицию в нервное состояние, так как начал расширять радиус убийств, а на окружение всего массива лесопарка у оперативников просто не хватило бы сил...
Конец шахматной доски
Но уже занервничал и сам Пичушкин. И решил поискать иное пристанище для своих кровавых игр. Может быть, где-нибудь в городе. Но для этого ему надо было усовершенствовать методику убийств, чтобы убивать быстро и наверняка в новом незнакомом месте. И он начал ставить страшные опыты на своих жертвах.
— В одном из последних случаев я нанес шесть ударов молотком по голове, чтобы проверить, достаточно ли этого, чтобы человек погиб. Кроме того, кончалась шахматная доска, и мне надо было покупать новую. Но уже не для скучных алкашей, а для молодых женщин. Мне показалось, что убивать их намного интересней. Смерть женщин доставляет больше удовольствия, чем смерть старых алкашников.
Готовясь открыть счет женской команде, Пичушкин вызвал свою знакомую Марину, с которой раньше работал в супермаркете, погулять по парку и «посмотреть могилку собачки», которую женщина видела у Пичушкина.
Но здесь уже сработала игра, которую вели оперативники. Появляться в зоне, плотно контролируемой милицией, Пичушкин побоялся и поэтому, изменив своим обычаям, встретился с Мариной в метро. Он дважды уговаривал ее отправиться погулять в парк, но она не решалась. Судя по дальнейшим событиям, она словно почувствовала неладное. И вдруг почему-то, утратив инстинкт самосохранения, дала согласие на странную прогулку.
Пичушкин вместе с Мариной поехали в метро и оказались заснятыми у валидатора на пленку видеокамеры. Кстати, их видели вместе. Подруга Марины увидела ее в метро с незнакомым парнем, хотела подойти, но раздумала. Марина сделала вид, что ее не заметила...
Уже в парке, по дороге к месту казни, она вдруг спросила у Пичушкина: а ты меня не убьешь? Учти, я оставила сыну записку, в которой написала, что иду гулять с тобой, и сообщила твой номер телефона и адрес твоей квартиры...
— Когда она это мне сказала, — говорит Пичушкин, — я подумал: все, надо поворачивать. Можно засыпаться! Но поделать с собой я уже ничего не мог. Во мне поднялась знакомая горячая волна бешенства, и рука помимо воли нащупала ручку молотка. «Что ты? — сказал я ей. — Как ты можешь подумать такое?»
Она засмеялась, отвернулась, и в ту же минуту я нанес ей первый удар! Потом еще несколько...
Ее труп нашли оперативники. Из разнесенной ударами молотка изуродованной головы торчала раздвоенная ветка, похожая на рога... В кармане трупа нашли проездной билет на метро, отмеченный валидатором. С этого момента часы маньяка были сочтены.
Сын Марины позвонил по оставленному ею номеру телефона и потребовал у Пичушкина ответ: где мама и что с ней? Пичушкин отвечал грубо и оборвал разговор. Он еще надеялся, что ему все как-нибудь обойдется. За столько лет ведь было всякое, но выходил же он сухим из воды...
Когда Марина так и не явилась домой, ее сын обратился в милицию. Но к этому времени уже и у оперативников МУРа была видеопленка с Пичушкиным и его жертвой. Это был финал, к которому оперативники шли через горы трупов, бессонные ночи и зачастую несправедливые разносы со стороны начальства. А ведь за счет самопожертвования и дикого, нечеловеческого напряжения ими было раскрыто преступление века. Но у нас многое обесценено. Особенно то, что касается заслуг милиции.
Начальник МУРа Виктор Голованов, начальник управления Мосгорпрокуратуры по раскрытию бандитизма и убийств Сергей Золотарев, старые герои моих многих публикаций следователь Андрей Супруненко, начальник ОРЧ Виктор Коньков, опытнейшие оперативные сотрудники МУРа Андрей Храпов, Александр Судаков, Эдуард Лопатик, Вадим Касаткин, Александр Румянцев, Сергей Сотников и еще многие их товарищи заплатили Москве дань своим здоровьем, чтобы выловить оборотня из преисподней. Может, Гоголь и не выдумывал свою мистическую жуть, а черпал ее из действительности того времени…
Когда к Пичушкину пришли домой, он и ухом не повел, не выказывая ни малейшего беспокойства. В отделении милиции его поджидал начальник МУРа генерал Голованов, который наслышался немало упреков на оперативных совещаниях, и ему интересно было посмотреть на источник неприятностей для всей московской милиции.
— Так вот он какой! — сказал он Конькову, отвечавшему за поимку маньяка.
— Так точно, товарищ генерал! На вид и не отличишь от обычного человека. А ведь посмел объявить войну всему МУРу!
— Да что вы, — запричитал Пичушкин, — в чем вы меня обвиняете?! Я самый законопослушный во всей округе. Я с тротуара на мостовую не ступлю, пока не загорится зеленый. А вы меня в убийствах хотите обвинить?
Говорил он так же убедительно, как прежде умело поддерживал любую тему в разговоре со своей жертвой, лишь бы втереться в доверие и расположить к себе...
Ведьмаки ведь умеют преображаться. Народная наблюдательность давно это отмечает в сказаниях.
Но по мере предъявления страшных доказательств он начал преображаться и вдруг из маленького жалкого субъекта прямо на глазах раздулся до необыкновенной величины самодостаточного и самоуверенного «Наполеона», который, по его словам, никто по сравнению с ним, Пичушкиным, сумевшим совершить такое, что пока не удавалось никому.
Теперь он разговаривал другим тоном, все признавал и с удовольствием открывал новые страшные дела. Рассказывал, как искал людей, которые ему нравились и, следовательно, подходили для убийства. Однажды спросил у следователя Андрея Супруненко:
— А где ваш оперативник Сергей Александрович Сотников? Почему он не приходит?
— Что, понравился?
— Очень!
Очень понравиться Пичушкину — это значит получить «черную метку» с того света! Держать его среди людей нельзя. Даже среди заключенных. Взыграет в нем нечистая сила и обязательно постарается убить. Ну не может он жить не убивая! Опера, слушая весь это ужас, спросили у него:
— Часом кровь у жертв не пил?
В ответ молчание…
Главный вопрос: что это? Клинический случай патологии или такая теперь вокруг нас жизнь, что подобное будет повторяться? Ведь весь ужас даже не только в трагизме такого выродка, а в том, что, прежде чем попасться, он должен совершить большое количество запланированных и тщательно продуманных им убийств.
Только изучив его почерк, манеру, способы убийства и отходы с места преступлений, можно выработать меры противодействия. По-другому ничего не получится. Сколько тут ни ругай оперов, ни грози снять погоны, «если будет еще хоть один труп!», ни обвиняй их в непрофессионализме и нежелании работать...
Корни беды ведь в другом — в жизни, которая сегодня порождает таких монстров по Гоголю, как Пичушкин, и ему подобных. А вот с этим милиция действительно справиться не в состоянии... Требовать это надо у тех, кто повыше...
Появление на телеэкране вызвало у Пичушкина неудовольствие. Жесткое лицо, изборожденное шрамом и морщинами, налитые плохо скрываемой злобой глаза — нет, не таким представлял садист свое явление перед народом...
Одной журналистке он даже пригрозил:
— Моя рука еще не отвыкла от молотка!
Эрик Котляр
