Наверное, не найдется в мире ни одного человека, который не захотел бы прокатиться с ветерком по встречной на пожарной машине. Мигалки включены, и все автомобили разъезжаются, послушно уступая дорогу. Красные расчеты везут красавцев пожарных, одетых в боевки... Просто мечта. Да только до того момента, пока не задумаешься, что каждый раз едут эти ребята на вызов, не зная на 100%, вернутся ли оттуда. Что едут они, наскоро застегивая куртки, одновременно планируя действия на месте происшествия и пытаясь прямо со сковородки доесть ужин, который так и не успели подогреть из-за прошлого выезда.
30 апреля в России отмечается День пожарной охраны. В преддверии праздника корреспондент «МК» вышел на дежурство с отделением московской пожарно-спасательной части №59, чтобы примерить на себя роль огнеборца, узнать, почему начищенные ботинки могут стать причиной пожара и что страшнее — цветок огненный или цветок из стали.
59-я часть находится недалеко от станции метро «Бибирево». Сразу на входе в ворота я встала как вкопанная — на меня с лаем неслась крупная овчарка. «Не бойтесь, это Герда, — предупредил начальник части Петр Сажин. — Она у нас душа отряда: все время проводит с пожарными, забирается на коленки, как кошка, провожает и встречает нас с выездов. А еще дежурит, обходит здание постоянно, проверяет, все ли работают. В общем, строгая, но добрая. Обычно животных не заводят в частях, но Герда — исключение. Она у нас практически полноценный сотрудник».
Обнюхав журналиста, собака принялась играть с солнечным зайчиком от моего телефона. Тут я обратила внимание на очень необычный арт-объект, стоящий у дверей в ангар с расчетами, — стальной цветок длиной чуть больше метра.
— Это разорвавшийся газовый баллон, — увидев мой интерес, пояснил Сажин. — Такие обычно в гаражах стоят. При пожаре они взрываются, и осколки могут пробить даже бетонную стену! Если мы знаем, что где-то есть баллон или, еще хуже, несколько, то мы обычно работаем со специальным пожарным щитом. А этот трофейный — как напоминание о большой опасности.
Пожарная часть представляет собой небольшое одноэтажное здание. Тут все — и техника, и диспетчерский пункт, и хозблок со столовой, душевыми, спортзалом и спальнями на 8 кроватей, и кабинеты, и даже учебные классы. В некоторых помещениях чувствуется стойкий запах гари.
— Есть такое понятие «пожарное братство», — говорит Сажин, провожая меня в свой кабинет. — Из-за того что сутками вместе рискуем жизнью, мы становимся друг другу очень близкими. Все мы как одна семья со своим уставом и своими традициями. Например, когда кого-то провожают на пенсию, его одевают во всю амуницию и из стволов поливают. Или если кто-то женится — приезжают с расчетами фотографироваться. Новенький, если на первом выезде побывал — значит, «опожарился». Огонь мы не тушим, мы его «валим», как будто происходит борьба на ринге. А на прощание мы не говорим «пока» или «до свидания». Все друг другу желают сухих рукавов — чтобы выездов было поменьше. Произносим, когда руку жмем, кратко — «сухих». Также принято считать, что летом горит все, что снаружи, а зимой — что внутри. Это имеются в виду пожары в квартирах из-за большой нагрузки на электросети в холодное время года и палы травы в теплое.
— Есть и разные приметы, — добавляет вошедший в комнату командир отделения Анатолий Морковский. — Их вообще множество, и все — чтоб пожаров не было: не бриться на смене, не начищать гуталином обувь. У нас один коллега, Дмитрий, все время рвется в бой. Однажды он специально, наоборот, все приметы нарушил: и мигалки помыл, и колеса цистерны гуталином натер... в общем, так и не было в ту смену пожаров. (Смеется.)
— А есть у пожарных какое-то предчувствие перед ЧС? — спросила я.
— Предчувствия нет, но иногда мы делаем ставки на интерес, что будет, — говорит Морковский. — Например, вызов в квартиру — задымление. И мы гадаем: один говорит, еду пережарили, другой — проводка. Хотя был у меня случай, когда я действительно почувствовал, что произойдет что-то плохое. В сентябре 2016 года, когда мы сменялись с ребятами, которые погибли в пожаре на складе пластиковых изделий на Амурской улице (жертвами ЧП стали восемь пожарных. — Авт.), мой коллега Александр как-то странно со мной поздоровался. Он так сильно сжал мне руку, как никогда, и в глаза долго смотрел. Я тогда еще подумал, что странно все это. А потом мне позвонили и сообщили о трагедии — я так и понял, что он со мной не здоровался, а прощался.
Из кабинета начальника мы отправились в диспетчерский пункт — помещение с несколькими телефонами, рацией и картами на стенах. Сюда из центра управления в кризисных ситуациях поступают вызовы в часть. По всему зданию раздается звонок тревоги, и уже через минуту пожарные расчеты должны выехать из ворот. То есть не важно, ел ты, спал или читал надписи на освежителе в уборной, — через сорок секунд в полном обмундировании ты должен сидеть в своей машине.
— Боевка располагается в ангаре специальным образом, — рассказывает Морковский. — Так, чтобы можно было запрыгнуть в ботинки, натянуть лямки от штанов и надеть куртку за несколько секунд. А уж застегиваемся мы в машине. Иногда вызовы идут один за другим так плотно, что прямо во всей 15-килограммовой амуниции заходим на кухню и набрасываемся на еду. Был случай, когда такими голодными ехали, что решили сковородку с картошкой с собой взять, хоть по пути перекусить. О спокойном сне я вообще уже не говорю. Рефлекс вскакивать по звонку настолько отработан, что даже дома, если супруга по-другому во сне дышать станет, проснусь и услышу.
Тут, будто приманенный нашими разговорами, раздался звонок. «Задымление в подъезде, Корнейчука, 37». Хватаю сумку, выбегаю в ангар и залезаю в машину. Устроилась я между красавчиками пожарными вполне удобно, правда, спине мешали какие-то странные ремни безопасности на сиденьях.
— Это не ремни, а дыхательный аппарат, — говорит мне Морковский. — Когда мы садимся в машину, надеваем их на себя, проверяем давление и выходим уже с ними. Не думайте, что на боевке заканчивается снаряжение. Прибавьте к ее весу еще пару ломов, баллон, шлем, рукава, фонарь... Получаются доспехи, как у средневекового рыцаря. Но брать нужно все, потому что нет двух одинаковых пожаров и никогда не предугадать, что именно может понадобиться.
— А какие пожары самые трудные? В квартирах?
— Квартиры бабушек, которые собирают хлам с помоек. Открываешь дверь, а там по колено мусора, иногда от двери прямо. Помню, мы недавно такого пенсионера спасали. Он стоял и говорил, что все нормально, а у самого за спиной пламя. Хотя, если рассуждать о дыме, из такого мусора он не самый неприятный. Хуже всего — от подгоревшей еды. А у синтетики черный дым, плотный, и к маске прилипают продукты горения — нужно постоянно протирать ее перчаткой. Вот так и идешь: одной рукой «дворником» работаешь, во второй фонарь держишь, видимость — сантиметров 20, движешься буквально на ощупь. Чтобы не сбиться, мы считаем шаги, перемещаемся звеном по трое, один из которых вдоль стены.
— Я так понимаю, вы сейчас описываете ситуацию подобную той, что была в «Зимней вишне» в Кемерове?
— Пожалуй. Я, конечно, не могу оценивать работу коллег — меня там не было, но представляю, в каких условиях они оказались. А сейчас что — вот человек помогал-помогал, спасал людей, теперь под следствием (речь идет об уголовном деле о халатности, возбужденном в отношении Сергея Генина — командира звена, участвовавшего в тушении пожара в кемеровском ТЦ. — Авт.).
— Много негатива получаете?
— Да, часто снимают на телефоны, пытаются вмешаться в работу, но почему-то в пожарные никто из них не идет. Например, потушишь пожар, а потом читаешь: «Машина без воды приехала». Пожарный автомобиль постоянно с водой, иначе по технике безопасности мы даже выехать на нем не можем. Но есть специальные машины — лестница, автонасос, автомобиль первой помощи, аварийно-спасательная машина. Граждане смотрят — видят, красная, а что в ней только рукава смотанные, а цистерна в принципе не предусмотрена, разбираться никто не хочет. Или лезем доставать детей с балкона по лестнице, а люди спрашивают, где тент. Да за то время, пока тент развернешь, можно уже подняться самому. Притом прыгать — это очень травмоопасно, поэтому мы практически этот метод спасения не используем.
— То есть если приехали пожарные — просто стой и жди, пока найдут?
— Не совсем так. Конечно, лучше всего, когда люди не теряются и сами выполняют элементарные действия по спасению — ложатся на пол или вообще выходят из квартиры, закрывают дверь, чтобы ограничить поток воздуха. Но таких единицы. При пожаре многие паникуют. Некоторые в своей квартире могут заблудиться.
В этот момент мы подъехали к нужному дому. С ювелирной точностью два широких расчета протиснулись между припаркованными машинами, никого не задев. Но на пути бравых спасателей образовалось новое препятствие — обыкновенная дверь домофона.
— Универсальных ключей от всех дверей у нас нет, — говорит Анатолий. — Поэтому, если заявитель не отвечает, то мы теряем по нескольку минут, пока нам откроет кто-то из соседей. Недавно мы обездвиженную бабушку вытаскивали, она тоже сама домофон открыть не могла.
В этот раз ответили нам быстро, минуты через две. Как оказалось, на 6-м этаже замкнуло щиток со счетчиками. Но к моменту нашего приезда он перестал даже дымить.
— Мы в любом случае выезжаем на все вызовы: хоть это мусорка горит, хоть просто кто-то почувствовал запах гари и сообщил, — поясняет Морковский. — Хотя, бывает, нас и обманывают. Диспетчеру говорят о возгорании, приезжаем, а там просто кошку надо с дерева достать. Так делать не стоит, ведь в этот момент где-то может быть реальный пожар.
На этом мое дежурство подошло к концу. За кадром остались и примерки одежды, которая действительно так тяжела, что к полу прибивает, и рассказы о родственниках пожарных, которые переживают за них каждый раз как в первый, и поход на башню для вертикальной сушки рукавов. Из всего вышеописанного можно сделать лишь один вывод: эти люди действительно герои.
