В мае 1939-го полпред СССР в Китае Иван Трофимович Бовкун-Луганец был вызван в Москву. Трудно сказать, ждал ли он неприятностей. Если да, то предчувствие его не обмануло. Хотя поначалу все складывалось неплохо. Его отправили на отдых в дом отдыха в Цхалтубо. Жена должна была присоединиться к нему позднее.
Полпред
Бовкун-Луганец не знал, что нарком внутренних дел Грузии Авксентий Рапава получил от Берии указание поселить в тот же дом отдыха двух специально прибывших из Москвы сотрудников НКВД. В 1953-м Рапава рассказал следователю, что агенты прибыли через день или два после приезда Бовкуна-Луганца и сообщили, что имеют указание тайно ликвидировать полпреда, поскольку «он — враг народа, и если его ликвидацию провести открыто, соучастники могут остаться в Китае». Методом ликвидации должно было стать отравление.
Рапава усомнился в том, что отравление — лучший путь тайной расправы. Он позвонил Берии: «Внезапная смерть такого ответственного работника неизбежно повлечет за собой вмешательство врачей, вскрытие трупа и т.п.». Берия, внимательно выслушав, ответил: «Я спрошу и сообщу». Очевидно, заказчиком убийства был Сталин. Именно у него Берия и должен был спросить, как действовать. Через два дня Рапава получил указание: отправить назад в Москву двух сотрудников НКВД, прибывших для ликвидации Бовкуна-Луганца, а самого полпреда тайно арестовать и доставить на Лубянку. Как пояснил на следствии Рапава, «это указание Берии было мною выполнено скрытно, ночью, так что никто посторонний не знал об аресте».
Бовкуна-Луганца доставили в Москву и отдали лубянским следователям. Те, не ленясь, взялись за дело. Уже 9 июня 1939 года Берия направил Сталину и Молотову (за № 1991/б) протокол допроса Бовкуна-Луганца от 5 июня с признательными показаниями. Но, как оказалось, добиться их было непросто. Берия писал, что только после очной ставки с арестованными бывшим наркомом внутренних дел Ежовым и его заместителем Фриновским от Бовкуна-Луганца было получено признание в том, что он был в 1934 году «вовлечен в антисоветскую заговорщическую организацию» в НКВД своим тогдашним начальником Фриновским. 14 июня (за № 2069/б) Берия направил Сталину протокол допроса Бовкуна-Луганца от 11 июня, в котором он назвал в числе «заговорщиков» бывшего советника полпредства СССР в Китае, одновременно являвшегося резидентом НКВД в Чунцине полковника Михаила Ивановича Ганина и секретаря полпредства, одновременно резидента НКВД в Ханькоу, — полковника Николая Александровича Тарабарина (Тобарэ). Оба они еще не были арестованы, причем Тарабарин находился в Китае.
Казалось, дальнейшая судьба бывшего чекиста и дипломата Бовкуна-Луганца ясна — отправиться на расстрел вслед за своими бывшими начальниками. Но Сталин решил по-другому. Что-то подсказывало диктатору, что арест бывшего полпреда, который до этого времени тщательно скрывали, не стоит афишировать. И вновь был задействован план тайной ликвидации, но теперь уже по новому сценарию. Жену Бовкуна-Луганца, Нину Валентиновну Орельскую, тоже арестовали, и ей предстояло разделить страшную участь мужа.
О том, как дальше развивались события, рассказал на допросе в прокуратуре 1 сентября 1953 года один из бериевских сподвижников Шалва Церетели: «Я был вызван в кабинет Кобулова Богдана, где увидел Влодзимирского и еще одного сотрудника. Кобулов объявил нам, что есть двое арестованных, которых нужно уничтожить необычным путем. Мотивировал он это какими-то оперативными соображениями. Тогда же он объявил, что нам троим поручается выполнение этого задания и что мы должны это сделать прямо в вагоне, в котором будут ехать эти люди из Москвы в Тбилиси». Причем по плану, изложенному Кобуловым, все следовало обставить так, «чтобы народ знал, что эти люди погибли в автомобильной катастрофе при следовании на курорт Цхалтубо», и что соответствующие указания наркому внутренних дел Грузии Рапаве уже даны. Как показал Церетели, после этих разъяснений вся группа направилась к наркому: «От Кобулова сразу же все мы пошли в кабинет Берия. Берия не сказал нам ничего нового, повторив то, что говорил Кобулов. Не помню, или у Кобулова, или у Берии я попросил разрешения ликвидировать их с применением огнестрельного оружия, но нам этого не разрешили, сказав, что нужно ликвидировать тихо, без шума. Старшим группы был Влодзимирский. Помню, что вагон был необычным, в нем был даже салон, всего в вагоне было пять человек — нас трое и мужчина с женщиной».
Далее Церетели рассказал: «…Мы ликвидировали этих лиц. Влодзимирский молотком убил женщину, а я молотком ударил мужчину, которого затем придушил наш сотрудник. Этот сотрудник сложил тела в мешки и перенес их в автомашину». Но кто был «третий сотрудник»? Об этом на следующий день, 2 сентября, дал показания Влодзимирский. Он заявил, что непосредственно убийство совершили Церетели и Миронов (начальник внутренней тюрьмы НКВД). При этом Влодзимирский отрицал, что убил женщину, и все время повторял, что старшим в группе был Церетели.
Тела убитых сложили в мешки и выгрузили из вагона на небольшой станции, передав сотрудникам НКВД, присланным Рапавой. Об инсценировке катастрофы Рапава позднее рассказал: «На дороге между Цхалтубо и Кутаиси мною была пущена под откос пустая легковая машина, затем были вызваны работники милиции, которые соответствующим образом оформили катастрофу (в машине было умышленно испорчено рулевое управление), а в отношении погибших было сказано, что они отправлены в Тбилиси для оказания скорой медицинской помощи». Как пояснил Церетели: «Тела убитых были где-то похоронены, но затем поступило указание из Москвы похоронить их с почестями. Тогда тела были выкопаны, положены в хорошие гробы и вновь похоронены, но уже гласно».
Торжественное прощание с Бовкуном-Луганцом и его женой прошло 15 июля 1939-го при большом стечении народа в Доме Красной армии в Тбилиси, а похороны состоялись на Ново-Верийском кладбище. В числе высших руководителей Грузии, отряженных проводить «безвременно погибших» в последний путь, наряду с первым секретарем ЦК КП (б) Грузии К.Н. Чарквиани был соучастник убийства Рапава. Правда, на траурном митинге он не выступал.
На следствии Церетели и Влодзимирский пытались взвалить вину друг на друга. Влодзимирский утверждал, что «старшим по группе» ликвидаторов был не он, а Церетели, и жену Бовкуна-Луганца убил не он, а Миронов. К сожалению, прокуратура, расследовавшая дело, не потрудилась досконально выяснить, например, обстоятельства убийства Бориса Чуприна, водителя якобы потерпевшей катастрофу машины полпреда. А бывший начальник внутренней тюрьмы Миронов вообще не был арестован, хотя о нем внятно было сказано на следствии как об участнике убийства. Примечательно, что в ходе этих допросов и Церетели, и Влодзимирский заявили, что не считают содеянное преступлением. Церетели рассказал: «Ликвидацию этих людей я считал законной, поскольку возглавлял эту операцию Влодзимирский, работавший тогда начальником следственной части по особо важным делам НКВД СССР (на самом деле помощником начальника следчасти. — Н. П.) и знавший дела на этих арестованных». Влодзимирский же заявил: «Этот случай я не считал убийством, а рассматривал его как оперативное задание». Вот такая искривленная чекистская логика.
Расчет Сталина вполне оправдался. Смерть полпреда как будто в результате случайной катастрофы и отмеченная в центральных газетах прочувственным некрологом, не вспугнула «заговорщиков», и они не разбежались. Названные в качестве таковых на допросе Бовкуном-Луганцом были арестованы — Ганин (11 июля) и Тарабарин (17 августа 1939-го) и осуждены Военной коллегией Верховного суда 28 января 1940 года к высшей мере и на следующий день расстреляны. Оба были реабилитированы также в один день — 25 июня 1957 года.
Жена маршала
Нет достоверного ответа на вопрос, что побудило Сталина отдать распоряжение Берии похитить и убить Киру Ивановну Симонич-Кулик, жену маршала Г. И. Кулика. Кто-то утверждает, что Сталин заподозрил ее в шпионаже, другие намекают на личный мотив: дескать, диктатор когда-то был ею увлечен. Как бы то ни было, супруги ответственных советских и партийных работников были их слабым местом. И в эпоху репрессий рисковали ничуть не меньше своих сановных мужей. Сталин с крайним подозрением смотрел на жен своих соратников, имевших «неправильное» социальное или национальное происхождение или подозрительное прошлое. Ведь такие жены «с прошлым», по его мнению, — прямой путь вражеских разведок к советским секретам. В разное время были арестованы жены членов Политбюро Калинина и Молотова, помощника Сталина Поскребышева. И к мольбам их мужей о пощаде Сталин был глух.
Тайно арестовать жену маршала Кулика — такое задание Берия дал человеку своего круга — Вениамину Гульсту, заместителю начальника 1-го отдела ГУГБ НКВД, отвечавшему за охрану руководителей партии и правительства. Вот что он рассказал в августе 1953-го на допросе в Генеральной прокуратуре (1 сентября этот протокол был послан в Кремль Маленкову): «В 1940 году меня вызвал к себе Берия. Когда я явился к нему, он задал мне вопрос: знаю ли я жену Кулика? На мой утвердительный ответ Берия заявил: «Кишки выпущу, кожу сдеру, язык отрежу, если кому-то скажешь то, о чем услышишь». Затем Берия сказал: «Надо украсть жену Кулика, в помощь даю Церетели и Влодзимирского, но надо украсть так, чтобы она была одна».
В течение двух недель в районе улицы Воровского чекисты держали засаду, но жена Кулика без сопровождения не выходила. Каждую ночь заместитель наркома внутренних дел Меркулов приезжал проверять тайный пост. Наконец в мае 1940-го вышедшая одна из дома Симонич-Кулик была незаметно задержана и отправлена в загородную, наиболее секретную Сухановскую тюрьму НКВД.
О подробностях рассказал на допросе 4 августа 1953-го участник похищения Влодзимирский. По его словам, группу похитителей возглавил Церетели, задание они получили непосредственно от Берии, а руководил операцией Меркулов. Влодзимирский пояснил, что сам не участвовал в допросах Симонич-Кулик. По показаниям Меркулова от 28 сентября 1953-го, Симонич-Кулик в Сухановской тюрьме была допрошена 2 или 3 раза, затем она была завербована. Через некоторое время Берия, сославшись на «инстанцию», сказал, что освобождать ее нельзя, а надо ликвидировать. Также Берия сказал, что официальный розыск Симонич-Кулик был им объявлен «для видимости» и тоже по распоряжению «инстанции». Исходя из этого, пояснил Меркулов, он не считал ее физическое уничтожении «незаконным». На допросе 31 августа 1953-го Берия подтвердил, что Симонич-Кулик содержалась в Сухановской тюрьме.
«Инстанция» — под этим эвфемизмом Генеральная прокуратура в протоколах допросов бериевцев стыдливо прятала организатора и вдохновителя преступных акций — Сталина. Хотя иной раз его фамилия называлась и прямо. Только он мог решить судьбу Киры Симонич-Кулик.
О том, как ее убили, рассказал на допросе Влодзимирский. Он вместе с начальником внутренней тюрьмы Мироновым отправился в Сухановскую тюрьму. Там они получили арестованную, доставили ее в помещение в Варсонофьевском переулке, где во внутреннем дворе их встретил комендант НКВД Василий Блохин. Миронов и Блохин отвели Симонич-Кулик во внутреннее помещение нижнего этажа здания и застрелили. Буквально через несколько минут, когда все вышли во двор, подошли прокурор СССР Виктор Бочков и Богдан Кобулов. Бочков выругал Блохина, что он произвел расстрел, не дождавшись его и Кобулова. Влодзимирский описал эту сцену так: «Я хорошо помню, как Блохин при мне доложил им, что приговор приведен в исполнение. Бочков тогда выругал Блохина, сделав ему строгое замечание, что он привел приговор в исполнение, не дождавшись его и Кобулова». Когда эти показания Влодзимирского зачитали на допросе в прокуратуре Бочкову 25 января 1954-го, он заявил, что «за давностью лет не припоминает» такого, поэтому ни подтвердить, ни опровергнуть показания Влодзимирского не может.
Блохин, долгие годы приводивший в исполнение смертные приговоры, на допросе 19 сентября 1953-го рассказал, как его вызвал Кобулов и сказал, что привезут женщину и ее нужно расстрелять без оформления бумаг, причем «Кобулов запретил ее о чем-либо спрашивать». В тот же день Влодзимирский и Миронов доставили в помещение для расстрела женщину, и в их присутствии Блохин ее расстрелял. На том же допросе Блохин вспомнил, что был еще только один аналогичный случай в 1940-м или 1941-м, когда он расстрелял в присутствии Кобулова и Влодзимирского какого-то неизвестного мужчину. При этом Кобулов его заверил, что бумаги о расстреле будут оформлены позже.
Обычная процедура расстрела включала обязательный опрос приговоренного для установления личности и сличение данных с предписанием на расстрел и личным делом, дабы избежать ошибки. Более того, при расстреле обязательно должен был присутствовать и представитель учетно-архивного отдела. Как показал на допросе бывший в 1940-м заместителем начальника 1-го спецотдела (учетно-архивного) НКВД А.Я. Герцовский, Симонич-Кулик была расстреляна без участия представителей этого отдела.
Понимали ли Берия и его подручные, что совершают по заданию Сталина убийство? Да, именно убийством можно считать тайный расстрел без суда и составления каких-либо бумаг. Они понимали, но, верно служа «хозяину», не допускали и мысли о возможности отказа от подобных заданий. Типичная идеология и атмосфера мафиозного клана. Меркулов был допрошен по «делу Берии» 29 августа 1953-го еще в качестве свидетеля. На вопрос, как он расценивает историю похищения и убийства жены маршала Кулика, ответил: «Расцениваю это как факт безобразный, противоречащий моим убеждениям и ничего не давший с точки зрения целесообразности. Однако я не сомневался, что таково было указание И.В. Сталина, а любое указание товарища Сталина я выполнял безоговорочно». И пояснил, что Берия четко ему сказал, что в отношении Симонич-Кулик есть прямое указание Сталина.
Еще одно планировавшееся по указанию Сталина убийство не состоялось по причинам, от Берии не зависящим. На допросе 31 августа 1953-го Берия показал, что в том же 1940-м давал задание Гульсту подготовить убийство бывшего наркома иностранных дел М.М. Литвинова и даже сам выезжал осматривать поворот на шоссе, где они намеревались инсценировать автомобильную аварию. Но через две недели Берия сообщил Гульсту, что «необходимость акта отпала». В ходе этого допроса Берия, как обычно, сначала заявил, что, «возможно, давал задание с подготовкой убийства Литвинова М.М»., а затем к концу допроса четко заявил, что это было «задание И.В. Сталина».
И в послевоенное время практика индивидуального террора не умерла. Например, как показал на допросе 22 августа 1953-го Судоплатов, в начале 1946-го от Берии и Меркулова он получил задание подготовить операцию по уничтожению академика Капицы, так как «он отказывается работать по атомной проблеме». В мае 1946-го Судоплатов доложил новому министру госбезопасности Абакумову о ходе подготовки этого убийства. Через некоторое время Абакумов сообщил Судоплатову, что «проводить не будем». Вероятнее всего, Сталин передумал, оценив возможные издержки. Другим повезло меньше, чем Капице. Достаточно вспомнить череду тайных убийств, осуществленных Судоплатовым, Эйтингоном, Майрановским в 1946–1947 гг. Или убийство народного артиста СССР Михоэлса в 1948-м по указанию Сталина.
Бериевская «нормализация» деятельности НКВД после потрясений 1937—1938 гг. вовсе не означала окончания арестов и даже массовых казней. Но в какой-то степени террор был адресным. Речь уже не шла о повальных арестах, как это было в эпоху Большого террора. Зато у НКВД появилось время и талантливые сотрудники. Да и Сталин проявил фантазию в сведении счетов. Так, в мае 1939-го по его решению были убиты отбывавшие срок в тюрьме Сокольников и Радек (об этом «Новая газета» рассказала 5 июня 2008 года). В том же месяце было принято решение тайно убить полпреда СССР в Китае Бовкуна-Луганца. Одновременно из числа приближенных к Берии сотрудников НКВД сложился своеобразный неформальный круг исполнителей преступных акций. Сталин мог быть доволен своим выбором: новый нарком внутренних дел Берия привнес в работу НКВД изощренность. А Берия, в свою очередь, хорошо понимал, чего от него ждет Сталин. Достаточно было намека или даже полунамека диктатора.
Жертва
Бовкун-Луганец (Орельский) Иван Трофимович (1899—1939) — родился в Луганске в семье рабочего. Украинец. В 1913 г. окончил железнодорожную школу и поступил в Черкасскую учительскую семинарию, проучился 2 года и в 1915 г., бросив учебу, уехал в Киев. Работал на поденных работах. С 1916 г. на службе в отделе Всероссийского земельного Союза по набору саперных дружин на Румынском фронте, с 1917 г. в Одессе — помощник заведующего конным запасом. Принимал участие в революционной работе, был арестован в Одессе в период оккупации, бежал в Киев. С 1918 г. член партии Украинской революционной группы «Боротьба», был бойцом и политработником в красных партизанских отрядах и РККА. С 1920-го в коммунистической партии. С 1921 г. заместитель начальника отдела по борьбе с бандитизмом Киевской губЧК, в дальнейшем на руководящей работе в ГПУ Украины. В 1929—1931 гг. слушатель Военной академии РККА. С апреля 1931 г. помощник начальника отдела в Особом отделе ОГПУ, затем замначальника оперативного отдела Главного управления пограничных и внутренних войск. Арестован 3 ноября 1933 г. по обвинению в принадлежности к «Украинской военной организации», освобожден 17 февраля 1934 г. «за недоказанностью обвинений». С 1934-го начальник управления внутренней охраны УНКВД Свердловской области. В ноябре 1937 г. назначен полпредом СССР в Китае. Звание комбрига присвоено 23 декабря 1935 г. Награжден знаком «Почетный работник ВЧК—ГПУ (XV)» 29 августа 1936 г.
Исполнители
Влодзимирский Лев Емельянович (1903—1953) — в 1939 г. помощник начальника следственной части НКВД СССР, в 1941—1946 гг. начальник следственной части по особо важным делам НКГБ—НКВД—МГБ СССР, затем на руководящей работе в Главном управлении советским имуществом за границей при СМ СССР. В марте — июле 1953 г. начальник следственной части МВД СССР, генерал-лейтенант. Арестован 17 июля 1953 г. и расстрелян «по делу Берии» 23 декабря 1953 г. Не реабилитирован.
Гульст Вениамин Наумович (1900—1972) — с 1921 г. в органах Грузинской ЧК, в 1938—1941 гг. замначальника 1-го отдела ГУГБ НКВД СССР, с 1941 г. заместитель наркома госбезопасности Эстонии, в 1942—1947 гг. начальник 3-го отдела Транспортного управления НКВД–МГБ СССР. Уволен в декабре 1947 г. из МГБ по болезни. Пенсионер в Москве. Лишен звания генерал-майора 23 ноября 1954 г. «как дискредитировавший себя за время работы в органах госбезопасности».
Миронов Александр Николаевич (1896—1968) — с 1923 г. в органах ОГПУ, начальник внутренней тюрьмы НКВД—МГБ СССР, полковник. С 1953 г. на пенсии в Москве.
Рапава Авксентий Нарикиевич (1899—1955) — с ноября 1938 г. нарком внутренних дел Грузии, с 1943-го нарком госбезопасности Грузии, с 1948 г. министр юстиции Грузии. Арестован в ноябре 1951 г. по «Мингрельскому делу», освобожден в апреле 1953 г., в апреле—июле 1953 г. министр госконтроля Грузии. Арестован 17 июля 1953 г., приговорен ВК ВС СССР на процессе в Тбилиси 19 сентября 1955 г. к ВМН. Расстрелян 15 ноября 1955 г. Не реабилитирован.
Церетели Шалва Отарович (1894—1955) — с 1920-го в органах ВЧК, в 1939—1941 гг. первый зам- начальника 3-го спецотдела (оперативного) НКВД СССР, с 1941-го первый замнаркома госбезопасности Грузии, с 1948-го начальник погранвойск Грузинского округа, генерал-лейтенант.В августе 1953 г. уволен из МВД по служебному несоответствию. Арестован 13 августа 1953 г., приговорен ВК ВС СССР на процессе в Тбилиси 19 сентября 1955 г. по ст. 58-1«б», 58-8 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян 15 ноября 1955 г. Не реабилитирован.
Опубликовано 22 ноября 2015
