На Исторической сцене Большого прошла премьера «Пиковой дамы» (режиссер Римас Туминас, художник Адомас Яцовскис, дирижер Туган Сохиев). Опровергающая принципы современного режиссерского театра без концепции и интерпретации постановка претендует на то, чтобы войти в историю визитной карточкой обновленного Большого театра конца 2010-х годов, считает Юлия Бедерова.
Нет ничего удивительного в том, что в авторитарные времена важнейшим из искусств становится жанр оперы-балета. Новый, не повторяющий барочный оригинал эстетический феномен имеет все признаки гибридного жанра — в полном соответствии с окружающей гибридной реальностью. А участие хореографа Анжелики Холиной, автора нескольких резонансных танцевальных интерпретаций мировой классики в театре Римаса Туминаса, обеспечивает ему как преемственность (на оперной сцене все началось с позапрошлогодней «Катерины Измайловой»), так и фантомность. Как в недавнем «Нурееве» в гибридной форме опера не опера, так здесь балет не балет, но часть движенческой риторики спектакля. Где наряду с танцующим хором также заняты самоходные столы, рояли и другие самодвижущиеся предметы, фигуры и конструкции.
И хотя хореография Холиной (так же как более чем выразительная при всей нейтральности сценография Яцовскиса) из театральной партитуры не изымаема, мы присутствуем при становлении стиля, транслируемого в первую очередь тандемом Туминас—Сохиев. Именно на них ложится основная нагрузка в решении спектакля. Их стиль обладает безукоризненной цельностью и отвечает требованиям времени — украшать, развлекать, изображать, удивлять и не тревожить тектонической работой музыкально-драматургических смыслов, без которой текст остается выставочным экспонатом для экскурсионного восприятия и не притрагивается к миру конкретного зрителя. Это театр по запросу. Театр нейтральной, любопытствующей, но осторожной публики, театр партера, буфета, командировочных ярусов. Театр знакомства с классикой.
Необходимое репертуарное название «Пиковая» на Большой сцене последних лет много страдало и не было принято ни в грациозной версии Фокина—Плетнева, ни в экспрессионистски-драматичной интерпретации Додина—Юровского. Новая постановка Туминаса—Сохиева застрахована от претензий в нескладности режиссерской концепции, поскольку принципиально ее лишена. Спектакль не так далеко ушел от в своем роде ярких примеров нового массового театра вроде «Манон Леско» с ее простодушной и, по сути, дополнительной концептуальностью или «Нуреева» с его кокетливой концептуальной гибридностью, скрывающей вызывающую изысканность хореографии под развлекательной оберткой. Просто сделал еще один шаг и смело лишился смысловой нагрузки, будто снял с себя все обязательства. Дальше мы видим замечательную условно-символическую сценографию (она осваивает все пространство, его высоту и глубину), виртуозно красивый свет, создающий обобщенно трагическую, романтическую атмосферу и балетную разверстку массовых сцен, трогательно заполняющую смысловые лакуны. А также фронтальные мизансцены, обещающие красивые вводы солистов, и мизансценические решения вроде ухода Лизы спиной с широко расставленными руками в темную глубину сцены.
Но важно еще, что мы при этом слышим. Да все то же самое. Эффектно выстроенное прозрачное оркестровое звучание подобно виртуозной подсветке постановки. Схематичное симфоническое развитие рифмуется с обаятельной мизансценической трафаретностью. А элегантность темпов, увещевательная артикуляция и сборка эпизодов внутри сцен, не вытекающих друг из друга, как плотно пригнанные звенья,— с повествовательным течением театрального изображения. Оркестр здесь иллюстративно ясен, а вокал, от сольного до хорового, тщателен, подробен и всегда форсирован, как в уличном театре или на картинке в детской хрестоматии. Все гладко и понятно, в премьерном составе обходится к тому же без сбоев и рассогласованности.
В таких условиях вокальная презентация Юсифа Эйвазова в экстремально сложной и важной партии Германа проходит спокойно. Его Герман больше лиричен, чем экспрессивно страшен. Анна Нечаева в партии Лизы солидна, аккуратна и прозаична, графиня (Лариса Дядькова) привносит звучание прошлого спектакля, не нарушая нынешнего. Томский (Геворг Акобян) — абстрактно-комическая краска, Елецкий (Игорь Головатенко) рисуется вокально, имея на то веские причины: голос его прекрасен. Полина (Олеся Петрова) лидирует по части гладкой красоты вокального объема и органичной фразировки, а мужской ансамбль во главе с Романом Муравицким и Вячеславом Почапским достойно представляет актерствующий стиль старой гвардии.
Эстетика этого спектакля легко тиражируема, применима к любой классике, узнаваема, но не настолько, чтобы быть эксклюзивной: мировой театр знает немало примеров глянцевого буржуазно-массового декоративного театра с несложной смысловой игрой или без нее в столь же эффектных, сколь обобщенных визуальных обстоятельствах. Приметы стиля здесь — символистская внешность без символического содержания, оболочка метафоры без источника ассоциации, знак без означаемого. А что вообще есть оперный театр, если не набор знаков, красивых штампов, эмоциональных трафаретов, красочных банальностей, заранее известных положений, риторических фигур и узнаваемых аффектов? А ничто, отвечает «Пиковая», тройка, семерка, туз, и никаких сюрпризов.
