Новый художественный руководитель Центра им. Вс. Мейерхольда (ЦИМ) Дмитрий Волкострелов верит, что конфликта между худруком и директором в его заведении не случится, хочет поднять из небытия цивилизацию Островского и считает, что система репертуарного театра устарела. Об этом 37-летний режиссер, возглавивший ЦИМ после ухода Виктора Рыжакова в «Современник», рассказал «Известиям» накануне представления коллегам.
— Вы один из самых молодых худруков в стране. Как правило, это люди возрастные, опытные. Можно сказать, лед тронулся?
— По моим ощущениям, случилась удивительная, выпадающая из общей канвы ситуация. Но это произошло потому, что ЦИМ — не театр в привычном понимании этого слова, а центр театральных исследований. Возможно, ваша аналогия здесь неуместна.
В целом, что касается вопроса с назначением худруков, я выступаю за открытость этого процесса. За ту попытку, которая, допустим, была осуществлена в Москве с Театром имени Станиславского, который мы теперь знаем как «Электротеатр». Учредитель провел открытый конкурс, было подано много заявок. Экспертное сообщество их рассмотрело и по итогам определило худрука. Я скорее за такие схемы, и, надеюсь, однажды они будут отработаны. Более того, конечно, нужно думать, как в дальнейшем работать с худруками, на что опираться, продлевая или расторгая с ними контракт. Всё это непростая история.
— Не слишком ли наивно надеяться на такие изменения?
— Слушайте, мы все хотим, чтобы система назначения худруков стала более прозрачной и демократичной. Как, впрочем, и любая система. Организация театрального дела — отражение того, что происходит в стране.
— Часто слышал от именитых худруков, что молодые не хотят вставать у руля: боятся отвественности, предпочитают работать с режиссерами-фрилансерами.
— Не надо всех подгонять под одну гребенку. Проблема не в этом. Я бы лучше подумал над тем, что, может быть, система русского репертуарного театра уже в целом не соответствует тому, что происходит в мире. Она в какой-то степени устарела. Может, из-за этого молодые люди и не решаются войти в театр в качестве руководителей. Но это не значит, что всё нужно закрыть, снести и заново построить. Совсем нет. Просто есть много разных и индивидуальных случаев. Каким-то театрам такая модель подходит, но не нужно ее бесконечно повторять.
— До ЦИМа вы руководили «театром post». Планируете совмещать?
— Я, собственно, и до всей этой истории с ЦИМом ставил параллельно во многих театрах. Это был взаимообогащающий процесс, который в итоге пошел всем на пользу. Надеюсь, здесь будет так же. Вполне вероятно, что в будущем «театр post» станет резидентом ЦИМа. Мне это кажется вполне логичным.
— Как вы восприняли предложение возглавить Центр имени Мейерхольда?
— Предложение было достаточно неожиданным. Решение пришлось принимать быстро. ЦИМ — интересная и важная для меня площадка, за которой я давно слежу. Место, где я учился в Школе театрального лидера (образовательный проект Центра имени Вс. Мейерхольда по подготовке кадрового резерва театров. — «Известия»). Я с интересом наблюдал за работами Виктора Рыжакова и директора Елены Ковальской. В ЦИМе достаточно интересная среда, в которую я, как мне думается, могу вполне органично войти. Здесь не нужно ничего ломать, создавать заново, как это иногда бывает, переворачивать с ног на голову.
— У вас уже есть концепция дальнейшего развития?
— Сейчас сложно формулировать и уж тем более озвучивать дальнейшие планы. Мне как минимум нужно войти в курс дела, познакомиться с коллективом, с уже выстроенными планами, и дальше можно будет всерьез задумываться о будущем. Я надеюсь, это будет продолжение диалога, который был заложен еще Валерием Фокиным и подхвачен Виктором Рыжаковым. ЦИМ — открытая площадка, существующая по иным законам, нежели, скажем, привычный в нашем понимании репертуарный театр. Надеюсь, я смогу дать этому месту что-то еще помимо того, что здесь уже происходит.
— Директором ЦИМа осталась Елена Ковальская. Сможете с ней сработаться?
— Мы с ней довольно хорошо знакомы. Скажу больше: для меня важно ее присутствие в ЦИМе, диалог с ней, возможность вместе двигаться вперед. Так что привычных конфликтов «худрук-директор» вы от нас не дождетесь. Я и согласился войти в эту историю, так как понимал, что у нас не будет глобальных творческих и организационных разногласий.
— Всеволода Мейерхольда не стало 80 лет назад — 2 февраля 1940 года. ЦИМ можно назвать продолжателем его дела?
— Всё относительно. Во-первых, культурные традиции в нашей стране в силу разных причин прерывались. Во-вторых, мне кажется, вообще не существует как таковой традиции русского театра. Что вообще считать за традицию? Возможно, Островский и Малый театр его времени были тем, что мы могли бы сегодня назвать традицией, но они попали под каток Станиславского.
Константин Сергеевич был новатором, который, сам того не желая, эту русскую традицию уничтожил. Его вины в этом нет. Просто так сложилось. Государство подняло его на щит, требовало от всего русского театра соответствовать. Академический репертуарный театр стал эталоном в советскую эпоху.
Мы постоянно живем в ситуации утрачивания каких-то связей. А театр — вещь живая, мастерство и опыт здесь передается от человека к человеку. Имя Мейерхольда было вычеркнуто из истории, потом постепенно возвращалось. Наверное, будет громко заявить, что мы продолжатели его дела. Да и вообще, мне кажется Мейерхольд, Станиславский, Таиров были бы сильно удивлены, если бы узнали, что сегодня за них кто-то что-то продолжает.
Что касается Мейерхольда, то это очень важная для русской культуры личность, прежде всего своим поиском и новаторством. И в этом хотелось бы ему соответствовать. Мне кажется, тематически площадка ЦИМа — довольно новаторское место, где люди исследуют проблемы, которыми русский театр в принципе не очень занимался.
— Вы известны как сторонник горизонтальной системы управления. Что это такое?
— Это, прежде всего, равноправие, коллегиальное принятие решений, командная работа, отсутствие тоталитаризма. У нас нет такого, чтобы кто-то пришел и заявил: «Делаем вот это и вот так, и никак иначе!» — и все, скрипя зубами, соглашаются. Равно как и нет обратного, когда все отвергают идеи, называя их ерундовыми.
Возможно, такая система взаимоотношений сложилась, потому что мы давно знакомы. Советуемся, какие будем выпускать премьеры, на какие подавать гранты, как выстраивать работу. И постановки делаем совместно.
— В ЦИМе, так понимаю, вы тоже планируете попробовать выстроить горизонталь?
— Посмотрим, но очевидно, что это не будет авторитарная история.
— История любого театра, да вообще любого коллектива показывает, что рано или поздно в нем выстраивается иерархическая вертикаль. Хотите нарушить традицию?
— ЦИМ — это история про пространство, объединившее много разных людей со своими амбициями, разным видением и пониманием театра. Нужно найти баланс существования этих индивидуумов. Конечно, для меня это тоже сложное испытание.
Я практикующий режиссер. Когда прихожу в любой театр, то, если уж честно говорить, редко вижу то, что можно было охарактеризовать словами: «Это мое. Хочу так же». С другой стороны, я понимаю, что это мои личные человеческие и психологические особенности. В «театре post» мы идеально совпадаем друг с другом. Возможно, в ЦИМе мне нужно будет перестроиться, пересмотреть свои взгляды, критерии оценок.
— Чем будете руководствоваться, выбирая для ЦИМа тот или иной проект, спектакль?
— Я для себя давно сформулировал одну вещь. Очень абстрактную и неуловимую. Кто-то называет это чутьем, кто-то — интуицией, а я — честностью. Для меня это единственный критерий. Когда ты понимаешь, честно ли работает художник или пытается под предлогом театра решать для себя какие-то другие вопросы. Как показывает мой опыт, эта честность чувствуется.
— То есть в ЦИМе необязательно должны быть новаторские работы?
— Конечно, поиск и новаторство — наши основополагающие краеугольные камни. С другой стороны, давно думаю, что было бы классно поставить Островского так, как он написан. Проблема лишь в том, кто это сможет сыграть. Его персонажи исчезли, они по улицам больше не ходят. У него в пьесах какая-то другая цивилизация выписана, к который мы, сегодняшние, как мне кажется, никакого отношения не имеем. Может ли театр поднять ее из небытия? Не знаю...
Даниил Поляков
