– Страшно-то как, Галинка.
– Почему, мамочка?
– Так прёт немец. Говорят, опять фронт прорвали. Уходить надо из Клина.
Папка говорил, если что, то поближе к Москве уходить. Москву-то товарищ Сталин ни за что не отдаст.
– А когда уходить?
– Так сегодня и уйдём. Кого нам с тобой ждать?
От отца с июня никакой весточки нет. Где-то он сейчас? Хоть бы живой.
От братика твоего тоже. От ведь, сорванец. Как был сорванцом, так им и остался.
– Почему, мам?
– Почему – почему? По почемучке. Пока мы с отцом по гарнизонам мотались, ему же учиться надо было.
Вот и отдавали Мишу в интернаты. А он сбегал.
Потом из разных детдомов запросы присылали отцу в часть.
Мама прикрыла глаза и по памяти процитировала,
– Подросток Михаил Р., задержанный за бродяжничество, утверждает, что является сыном военнослужащего Вашей части.
Причём, сорванец, не говорит, что отец и есть командир части.
Вот я руки в ноги и еду забирать Мишу. Дома, естественно, ремешок, грозовые тучи, а потом всё начинается сначала.
– Мам, так сейчас же Миша не бегает.
– Конечно, не бегает. Теперь он летает.
Как ни странно, учился Миша хорошо. Легко ему все предметы давались. Это у нас семейное, наверное. Дай Бог и дальше чтобы так было.
– Мам, не надо про Бога. Нет его.
– А ты почём знаешь, что нет? Не нами заведено, Галенька, не нами и выведется. Бог внутри нас. И не верить в своего Бога глупо. Но кричать об этом тоже не следует. Храни своего Бога в себе.
– Хорошо, мама. А где сейчас Миша?
– Не знаю, доча. Когда он у нас поступил на лётчика учиться? В сороковом году. Должен был до сорок третьего учиться. В июне написал, что будет ускоренный выпуск в декабре . И больше писем нет.
– Мамочка, они оба обязательно – обязательно напишут, ладно?
– Ох, Галя, твоими бы словами… Но давай собираться. Идти надо.
Конец ноября 1941 года выдался морозным. Зима полностью вступила в свои права.
По заснеженной дороге Ольга с дочерью зашли в небольшую деревушку. Они успели отойти от Клина около десяти километров.
Галя устала, и маме приходилось практически тащить её за руку.
– Доченька, ещё немножко. Найдём, у кого остановиться, и отдохнём.
Возле старого покосившегося домика сидела старушка. Она была во всём чёрном и молча смотрела на дорогу. Увидев её, Ольга убавила шаг и собралась подойти.
Но Галя вцепилась ей в руку,
– Мама, не ходи. Мне страшно. Там ведьма сидит, – прошептала она.
И Ольга прошла прямо. К следующему дому. У ворот её встретил мужичок, одетый неброско, но добротно. Стёганый полушубок, шапка меховая. Валенки почти новые.
– Дяденька, можно нам у вас переночевать? А утром мы уйдём дальше. У меня и деньги есть. Я могу заплатить.
– Деньги у неё! Кому они сейчас нужны, твои деньги? Немцы на хвосте у тебя.
– Может, немецкие деньги есть?
– Нет, рубли у меня.
– Ну и засунь свои рубли сама знаешь куда. Кольцо вон давай.
– Так оно же обручальное!
– Так и хорошо, что обручальное. У меня хоть сохранится, сможешь потом выкупить. А немцы отберут, так с пальцами вместе.
Ольга стянула кольцо с пальца и протянула мужику.
– В дому места нет. В хлев идите. Там не замёрзнете.
Галина устроила на куче сена лежанку, застелив покрывало.
Галя увидела телёнка и бросилась к нему,
– Мамочка, посмотри, какое чудо? Можно, я его поглажу?
– Хорошо, дочка.
Минут через десять, когда Ольга подошла к Гале, та крепко спала, прижавшись к тёплому боку теленка.
Оля вернулась и тоже легла. Уже засыпая, она услышала гул тяжёлой техники и треск мотоциклов.
Утром Ольга проснулась от холода. Она встала, взяла покрывало и укрыла разоспавшуюся с телёнком Галю. Подошла к двери, но в этот момент дверь открылась , и ей в живот уперся ствол автомата.
Немец, улыбаясь, схватил её за волосы и вытащил из хлева. За его спиной стоял вчерашний мужичок. Глазки у него бегали.
Когда Олю вели по улице, у соседнего дома опять сидела старуха в черном.
Оля, уже почти ни на что не надеясь, прошептала,
– Спасите дочку.
Старуха молча кивнула ей, показав, что поняла, и отвернулась, чтобы немец не увидел.
Ольгу привели в какой-то сарай, где, кроме неё, уже находилось несколько женщин. Через час вместе ещё с одной женщиной их увели в дом.
А ещё через десять минут Ольга с огромным, на пол-лица, синяком была брошена обратно. Вторая женщина вернулась почти через час, вся цветущая.
– Ну и чего ты добилась? Не убыло бы от тебя. Подумаешь, фифа. Ну, и увезут тебя теперь в Германию. И будешь там вкалывать батрачкой.
– Я жена красного командира и не стану немецкой подстилкой.
– Тише ты, не кричи на каждом углу об этом, – пробормотала сидящая рядом с Ольгой женщина.
Но было поздно. В ненужные уши это уже влетело.
– А, так ты командирша у нас? Молодец. Сама призналась.
Тётка забарабанила в дверь. Дверь открылась, и вошёл парень с белой повязкой на рукаве,
– Чего шумишь?
– Командирша красная у нас тут объявилась. Вот смотри, фифа какая.
Тяжело ей тут с нами.
Парень бросил тяжёлый взгляд на Ольгу,
– Выходи.
Морозный снег скрипел даже под босыми ногами.
– Как хорошо, что меня не видит Галя, – тихо радовалась Ольга, превозмогая боль.
Окоченевшие ноги плохо слушались, но она шла, гордо подняв голову.
Левый глаз заплыл почти полностью. От платья остались лохмотья, едва прикрывавшие тело. Руки связаны за спиной.
Зато на груди висело то, что немцы считали наказанием, а сама Оля наградой.
Именно эта табличка с надписью «Жена красного командира», заставляла идти с высоко поднятой головой.
Последние метры жизни.
Последние ступени к виселице.
Последний луч зимнего солнца.
Последний вздох.
Какой вкусный, оказывается, воздух.
Через три недели оккупанты были вышвырнуты с Клинской земли.
Оказавшаяся доброй, старушка сумела спасти Галю. Галя выросла, вышла замуж, вырастила детей.
Но я никогда не увидел своей бабушки.
Зато я на всю жизнь запомнил её слова для нас, её потомков:
«Храните Бога в себе!»
Конечно, у меня нет, и не может быть фотографий того времени. Просто я тогда ещё не родился.
Мой отец только заканчивал лётное училище.
Наша семья так и не знает, где могила дедушки.
Наверное, я что-то неточно показал в деталях, но факты я передал честно.
Вечная память моей бабушке, моему дедушке, моему отцу.
И моей маме. О ней мой следующий рассказ.
Виктор Рогов
