Чудно все-таки слушать его. Говорит — словно сказку молвит. И как «голодовали», и «прислушивалися» как. И как «корабель» по морю «идёть», и как паруса «стоять». Он и сам — будто персонаж старой сказки диковинной. Волоса длиннющие, борода косматая. Леший просто! Но леший добрый: коль уж смеяться начинает — словно щекочет кто, взахлеб.
Когда-то Конюхов сказку рассказал такую. Что, дескать, по морям, по окиянам думает лет до 45 ходить. Потом будет картины писать. А в 55 скитаниям конец — в скит уйдет. Две «пятерки» стукнут по темечку его совсем скоро, в начале декабря. Но разве усидит такой в четырех стенах? Сегодня — на Аляске, завтра — в Антарктиде, послезавтра — встречай, батюшка Тихий океан. Многодетный отец Федор и за тридевять земель как у себя дома. Его четыре стены — это север, юг, запад и восток. Он рожден, чтоб сказку сделать былью.
— Ну да, — вспоминает неисполненный зарок Конюхов. — А жизнь, вишь как, по-другому идет. Плыву я, значит, через океан, лежу на палубе и думаю: а Стив Фоссет, это американец, летит вокруг света на воздушном шаре. Что он сейчас чувствует? И почему бы мне не полететь? Или такая мысль: о чем я стану думать, когда буду стоять на вершине Эвереста и рисовать?.. То есть жизнь, она захватывает. Ну достиг я Северного полюса. На Эверест забрался. Вокруг света опять же обошел. А вот лягу спать, бывало, — и не могу уснуть. Чувствую, что-то не то. Что-то во мне рассыпано, нет сбора этого. И только когда дошел до Южного полюса, лег, помню, в палатке — и все. Почувствовал: Земля крутится…
— Но сейчас-то что? Вот по бумажке читаю: четыре кругосветных плавания, 15 раз пересек Атлантику, достиг всех пяти полюсов планеты… Все уже изведано, все покорено. И какой смысл?
— Не-е-ет, да ты не понимаешь. Иду я — пусть даже тем же маршрутом, — а все по-другому. Во-первых, яхта у меня другая. Была 11 метров, а сейчас, представляешь, 27, гигантская! У меня мысли другие: тогда шел — мне было 34, теперь — 55. Когда иду, я с Богом разговариваю: был один разговор, сейчас — другой… Или вот еще, слушай. На Северный полюс я ходил три раза подряд. Первый раз — с Дмитрием Шпаро, в 1988-м, я новичок еще был. В 89-м — с Володей Чуковым, уже, можно сказать, лидировал, шел впереди, ко мне прислушивались. А в 90-м году я пошел в одиночку. Все спрашивают: Федя, тебе там одному не скучно было? Не понимают, что я ведь еще психолог. Как и ты. Как и Атата — друг мой, чукча, который учит меня. Он философ. А ко мне приходит женщина: я, говорит, доктор философских наук. Философия разная, психология тоже. Правильно? Когда шел с Шпаро, мне интересны были айсберги, торосы — природу все изучал. Второй раз смотрел уже на людей: как работают, как переносят мороз, голод. А один пошел — наоборот: натянул на себя капюшон, чтоб глаза закрывало. Мне не хотелось смотреть айсберги, не хотелось торосы; восход солнца, закат. Мне хотелось замкнуться и видеть под ногами только рисунки на снегу…
Отступление 1-е. Лирическое
— Я вот часто думаю: почему вокруг света на яхте идут только спортсмены, ученые? А почему нельзя пойти вокруг света композитору, такому как Алексей Рыбников, — талантливому? Знаешь, Королев в своих дневниках (мало кто на это обращает внимание) пишет: я бы хотел, чтобы первым космонавтом стал такой, как Михаил Лермонтов… И тут думать начинаешь: а почему Королев так хотел? А я скажу тебе. Королев мечтал, чтобы первый человек, который полетит, вернулся бы и все рассказал. Представляешь, что бы написал Лермонтов о космосе! Вот и думаешь: пошел бы вокруг света поэт, вернулся — книжку бы написал. О кругосветном плавании, о мысе Горн. Пошел бы композитор — и этот ветра вой превратил бы в симфонию…
«Вернулся из поездки — а в стране четыре премьера поменялось»
— Федор, сколько за год вы в Москве бываете? Месяц, два?
— Бывает, и по месяцу, и по два. А бывает, что и месяца не набегает. Я же приезжаю-уезжаю…
— Это ясно. А если б, например, с вас подписку о невыезде взяли? Сиди, мол, Федор, и за город носа не кажи. Волком бы взвыли?
— Ну запретили бы и запретили… Знаешь, о чем жалею в жизни? Мне все-таки 55 уже, а я ни одной такой гигантски значимой картины не написал. Сейчас подумал: если б были деньги у меня, если б спонсора такого нашел, я бы снял гигантскую мастерскую, холсты бы поставил пять на пять метров… Или вот еще: смотри, я девять книг написал — ну таких, обычных, меня в Союз писателей приняли. Теперь понимаю: девять книг — а все не то, что я хочу. Дневниковые они. А мне хочется, как Экзюпери, — осмыслить все мои путешествия, всех людей, коих встречал: великих, малых. И — написать философскую книгу, чувствую в себе силы. А времени-то нет. Когда на яхте пишу, я не могу философствовать. Пишу-пишу — паруса захлопали, я выбегаю. Потом опять сажусь писать… Не то это.
— Ну а в городе-то нормально ориентируетесь? Знаете, к примеру, сколько буханка хлеба стоит, пакет молока?
— Ой, сложно сказать. Только запомнишь — экспедиция: приезжаешь домой, а тут цены все поменялись. На яхте «Формоза», скажем, я почти два года плавал, ну да — 508 дней. Возвращаюсь в Одессу, друг меня встречает. И на билет до Москвы дает мне… миллион. Представляешь: в Одессу я улетал за 135 рублей, а обратно — за миллион! Да о чем ты говоришь: один раз за мою поездку четыре премьер-министра в стране поменялось!
— Есть в Москве что-то такое, что понять вы не в силах? Что удивляет больше всего?
— Ты небось думаешь, я Тарзан такой — с ветки на ветку перескакиваю, да? Конечно, я скучаю за чистым воздухом. Сейчас вот думаю: наконец-то завтра улечу, вздохну свободно. (Разговор наш состоялся за сутки до очередного путешествия Федора на Аляску. — Д.М.) Что ни говори, там я на своем месте, там от меня все зависит. Здесь… Если на метро еду, знаю: через 45 минут, к примеру, я в мастерской. На машине — не могу сказать: буду ли полтора часа ехать, два? Встала машина, зажали ее — «КамАЗ» стоит, дует мне в лицо выхлопной трубой. А я сижу, знаю, что замкнут, — и ни-че-го сделать не могу. Конечно, я растерян… Вот что удивляет пуще всего! Слушай! Удивляет заторможенность человечества. Вот закрой сейчас глаза на секунду и представь: сколько машин едут по миру. Миллиарды , правильно? Все только на нефти, воздух отравляют. Автомобиль 150 лет назад придумали, а что изменилось? Вот он! (Показывает в окно.) Четыре колеса, баранка, человечек сидит за ней. Правильно? И погибает. Мы говорим сейчас, а тысячи людей в мире за этой баранкой гибнут. Это же войны целые! Вот и думаю: ну что, совести нету, и мысли нету? Зачем же клепать одно и то же? Ну сделайте машину по-другомукак-то… А человек захлопывает дверцу: ну как же — «Мерседес»! А что «Мерседес»? Кондиционер только, радио — ничего же не изменилось: так же стоит, так же дымит, так же разбивается.
Отступление 2-е. Политическое
— Мне часто говорят: Федор, а чего ты не станешь депутатом? А у меня брат Виктор, хороший такой парень, 46-го года рождения, — рыбак на Азовском море. Приезжаю как-то к нему, в 70-е еще, — я в мореходке тогда учился. «Я, — говорит, — в партию вступил». — «Витя, — спрашиваю, — зачем тебе партия? Мы же моряки, отец у нас никогда партийным не был». А он мне: «Ты знаешь, Федя, мы сейчас дом строим, и шифер выдают только партийцам, а простым рыбакам не выдают, и чем крыть, непонятно. А я только вступил в кандидаты, и меня сразу на очередь поставили». И что ему скажи на это? «Правильно, — говорю, — Витя, что вступил, шифер нужен». Ну а я-то не строю ничего, мне шифер без надобности. И на кой мне эти партии?..
«Угнали машину — вот и славно»
— Федор, но вы же современный человек, не Тарзан — сами говорите. Почему же машиной все никак не обзаведетесь?
— По правде сказать, не заработал я на машину. На нее ведь еще заработать нужно…
— Снова философствуете?
— Нет-нет. А откуда я мог заработать? У меня ж зарплата — 500 долларов в месяц. Да, дают мне деньги. Но ведь не на квартиры-машины — на снаряжение, на собак…
— Бросьте вы, кто ж поверит?
— Ну ладно, машину, допустим, купить можно. Другое тут. Думаю, когда я буду стучаться в ворота, и апостол Петр откроет, я встану перед ним, как и все мы, буду проситься в рай. Хоть и грешен. И скажу лишь одно: хоть я по своей воле не загрязнял воздух этой машиной… Да и не нужна она мне: у меня автобус ходит, метро. Пошел, на маршрутку сел, 15 рублей заплатил — какая машина?!
— Ну да: какая машина, если яхта имеется?
— Да при чем тут яхта? Или: вот именно — яхта! Смотри так: сейчас я уезжаю до апреля. Уже 1 мая должен быть в Англии — яхту надо ремонтировать… Я ведь не сказал тебе: была у меня машина — подарили. А уехал больше чем на полгода — и куда ее ставить? На автостоянку. Но когда ты платишь каждый день по 50, по 100 рублей — это ничего. А приехал через полгода, мне такой счет выставили! А мне денег жалко! А техосмотр надо еще пройти, а страховка? И зачем, думаю, мне это? В следующий раз не стал на автостоянку ставить, во дворе машину бросил. Приезжаю: нету ей. Вот и славно.
— Как вам люди в метро?
— А что, в Москве люди — трудяги. Посмотри, какие едут: уставшие, замученные…
— Угрюмые, серые, безликие…
— Не-е-ет, вот на этом сером все и держится… Знаешь, сидим мы однажды у бизнесмена в Англии — он строит нам яхту, судоверфь свою держит. Беседуем, новости смотрим. И показывают Путина. И он говорит: дескать, все в нашей стране должны стать с высшим образованием. Англичанин смеется: вот, мол, еще одна страна будет наступать на грабли. Мы уже наступили, американцы. Сейчас и вы. Вы были, спрашивает, на судоверфи, видели, кто у меня работает? Одни арабы. А почему? А потому что мы, англичане, все стали с высшим образованием. Мне, говорит, краснодеревщики нужны, плотники, маляры хорошие. А англичане все — юристы и экономисты. Вот оно как, понимаешь? Путину нашему все в ладоши хлопают, а ведь это самая большая ошибка. Я считаю: на десять человек в стране один только должен быть с высшим образованием — тогда к нему уважение будет. А мой знакомый, слышь, всю семью свою сделал кандидатами наук. Платит по 8 тысяч долларов, кто-то им диссертации пишет… (Конюхов аж захлебывается от смеха.) Спрашиваю: зачем? А что, говорит, мне жалко 8 тысяч? Зато на визиточке — кандидат экономических наук.
— И от такого — хоть в Арктику беги?
— Нет, просто ты говоришь: серые, замученные. А я вот еду в метро, и мне их жалко. Думаю: ведь благодаря им я джинсы свои ношу, печенье кушаю… А вот тебе история такая. Танечка, дочка моя, она маленькая еще была, спрашиваю как-то: Таня, кем ты хочешь стать? Я, говорит, буду музыкальным работником в садике. Но год за годом вырастает — десятый класс. Все подружки куда идут? В экономический и юридический. Прихожу с плавания: Таня на юридическом. К сердцу не лежит, а учится — она старательная очень. Выучилась, в Америку уехала. Там, конечно, наши дипломы нигде не принимают. Она замуж вышла. А работает — медсестрой, в больнице. И говорит: нравится мне за бабушками ухаживать, за детьми. Это ее, понимаешь? И при чем тут юридический, а?
«А яхта у Абрамовича никудышная»
— Федор, вот вы часто о грехе говорите…
— Надо и тебе чаще говорить о грехе.
— Обо мне чуть позже, давайте о вас. Говорили, один святой отец сказал вам даже: Федор, весь остаток жизни ты должен простоять на коленях, чтобы замолить свои грехи. Когда нагрешить-то успели?
— А ты? Вот скажи, сколько ты на свете прожил?
— 31 год.
— Так. Сколько ты о людях думал плохо? Сколько ты написал о людях плохо? Сколько ты отнял времени? Сколько своим бензином воздух отравил? Сколько полиэтиленов выкинул, куда не следует? Если только это — уже встать надо и молиться. А представь, проживешь 50 лет. А я-то, мне кажется, не 55 лет прожил, а все 300 — по своим-то делам. Сколько я по миру поездил, сколько у меня друзей было, сколько друзей погибло. И по моей вине. Умер один от перегрузки — сейчас думаю: может, его не нужно было брать в экспедицию, может, разгрузить надо было? И это уже — упади на колени и не подымайся.
— Поэтому часовенку во дворе у себя поставили?
— Ну да, поэтому.
— И все — грехов как не бывало?
— Нет, конечно. Но знаешь, человек цепляется за соломинку, и почему ему не дать этот шанс?.. Вот смотри: нищие, в метро том же. Кто-то скажет: чего им давать, все равно пропьют? А мне бабушка одна сказала: нищим давать надо. Но давать так, чтоб самому жалко не было. Так он все равно пропьет, говорю, или другие у него заберут. Она: так это уже не твой грех будет… Конечно, я не всем подаю, и в этом тоже грешен. Бывает, бежишь, спешишь куда-то, бывает, что мелочи нет. А крупные давать жалко. Ведь если дашь большие деньги, то отойдешь в сторонку и жалеть станешь. А это тоже грех…
— А перед женой нет вины? Не устала она от вашего образа жизни?
— Давай так: а разве твоя жена не устала, что ты вот целый день тут сидишь?.. У каждого своя жизнь. Ну да, тяжело ей ждать. Но мы ведь с ней познакомились, когда я уже был путешественником…
— В общем, знала, на что шла?
— Ну да. А потом — если человек увлеченный своим делом, почему нельзя ему помогать? Одно дело, если бы я ходил из угла в угол и стонал: зачем мне это надо? Или занимался этим из-за денег. Нет, мы же сейчас на Аляску не из-за денег едем. Едем, потому что у нас там собаки, и жена соскучилась по ним, говорит: как встретит нас Кан, вожак их? Или лежим утром, я сыну: «Коля, скоро приедем, скажем: Кан, здравствуй!» Коля у нас плохо кушает, я говорю: «Кан хорошо кушает, а ты плохо — будете есть вместе».
— Сколько Коле вашему?
— Год и четыре месяца.
— С характером парень?
— Шустрый очень. Сейчас хоть уедем, там будет дом свой. А то соседи уж измучились…
— Но папу-то слушается?
— Папу любит.
— Что для Коли вы должны сделать, как думаете?
— Примером быть. Чтобы он ставил цель, шел к ней. А что для него? Для него не надо ничего делать… Мой друг сказал как-то: я всю жизнь работал, квартиру заработал для своих сыновей, а они выросли, бросили меня — а иди ты, говорят, со своей квартирой. Дурачок ты, сказал я ему. «Ты квартиру когда заработал?» — «В начале 80-х». Представляешь, двухкомнатная квартира, которой 25 лет?! Это ж развалюха! (Чуть не плачет от смеха.) Говорю ему: зачем твоим сыновьям сейчас такая квартира? Представляешь, я для Коли машину сейчас куплю. И что с ней будет через 20 лет?! Так что пусть сам. Пусть выучится, заработает…
Отступление 3-е. Личное
— Ну да, тяжело мне — семью подолгу не вижу. Но подумай: человек не может сделать что-то в своей жизни, не переходя какие-то рамки ее. Хочешь ты жить с семьей, с детьми — ну и живи себе на здоровье. А если хочешь создавать картины — как Пикассо создавал, как Репин, — ты должен сутками пропадать в мастерской и писать отрешенно. Даже если денег хочешь заработать, тоже ведь непросто даются. Я один раз увидел Абрамовича — так, мельком, мы в Каннах были. Посмотрел на него, думаю: а он ведь тоже с семьей мало бывает. Полеты туда, полеты сюда, телефон: идет — все звонит, звонит… А яхта, кстати, у Абрамовича никудышная. Как моряк скажу: просто не вижу ей применения. Ведь что такое яхта? Она должна выполнять какие-то задачи. Должна быть или скоростной — у Абрамовича нет скорости. Или мореходной. Чтобы ураганы выдерживала, шторма. А эта яхта его пойдет вокруг света, возле мыса Горн развалится. И ради чего? Что там унитаз золотой? Ну так его можно и дома поставить…
* * *
— Федор, когда теперь в Москве вас ждать?
— Ну прикинем давай. На Аляске мы до апреля. С мая по октябрь буду в Англии. В октябре уйду на Тасманию — до декабря нужно будет яхту к старту перегнать. И до апреля буду идти вокруг Антарктиды. А за это время Оскар, мой старший сын, подготовит экспедицию через всю Австралию. От Индийского океана до побережья Тихого: 5 тысяч километров на верблюдах пойдем…
— Это ж на сколько лет у вас вперед рассчитано? Где, например, в 2020 году будете?
— Нет, в 2020-м точно не знаю, а вот в 2012-м планирую погружение в Марианскую впадину. Потом еще ведем переговоры о кругосветном путешествии на воздушном шаре. Планов-то у меня много…
— А сколько лет вам нужно, чтобы все успеть?
— 43 года. Я ж посчитал…
Дмитрий Мельман
