Спектакль играют в исподнем — будто весь его, как несчастного автора, сдернули среди ночи с перины безжалостные фельдъегери, чтобы по мановению державной десници проводить по тракту в Иркутск. И лишь в финале — широкий антикризисный жест — все «лица Капнистовой пьесы» вместо холстины и батиста, выходят на поклоны в придворном платье: шелке и бархате, кружевах и позументах, в вишневом, золоченом, пурпурном; вся эта расточительная роскошь сияет минуты три.
«Капнист туда и обратно» в театре «Эрмитаж», говорят, родился из анекдота. Однажды Натан Эйдельман рассказал Юлию Киму о том, как Павел I, едва лишь досмотрев первый акт «Ябеды», молвил драматургу: «Был ты Василь Васильевич, а станешь Сибирь Сибирьевич». И повелел тут же отправить к месту назначения.
Из этой истории Ким сделал ироническую балладу, а Михаил Левитин — забавную сказку с намеком. Сюжет: в театр ночью врывается император и требует «представить» ему премьеру. Спектакль идет, драматурга уж везут, царь ярится, шлет вдогон фельдъегерей: «В железо руки заковать, дабы хулы не клал!»/«Но я не клал! — вскричал Капнист, точа скупые слезы./- Я только выставил порок по правилам искусств!/Но я ж его изобличил — за что меня в железы/А в пятом акте истребил — за что ж меня в Иркутск?». К пятому акту Капнист возвращен в Петербург: «Василь Василич на паркет в чем был из полсти выпал./И тут ему — и водки штоф, и пряник — закусить./»У, негодяй! — промолвил царь и… золотом осыпал./ — Пошто заставил ты меня столь много пережить?«
Так, побыв политическим ссыльным, поэт и переводчик Горация Капнист вернулся, говорит нам история, директором императорских театров. Обмирающий, трясущийся автор (Алексей Шулин) обратился в обличителя при троне. Игровая прелесть происходящего в том, что все в нем иронически сдвоено: шутка и реальность, крепостные артисты и современный оркестр (им управляет автор музыки Андрей Семенов), бедняга сочинитель и обидчивый властитель, конфликт национального беспорядка и державной вертикали. И ослепительные костюмы Оксаны Ярмольник слегка утрированы, как все на сцене-помосте, созданном некогда великим Давидом Боровским.
Резонер Правдин (Борис Романов) ведет действие уверенно, как кормчий. Любящие (Алла Черных и Сергей Олексяк) здесь так же потешны, как мздоимцы-чиновники, — они плавно, будто девушки из «Березки», плывут через сцену с куплетами, прискорбно актуальными, хоть и писанными в XVIII веке: «Бери, большой тут нет науки, бери, что только можно взять, на что ж привешены нам руки, как не на то, чтоб брать, брать, брать!».
В финале взбалмошный идол к треуголке (Евгений Кулаков), замирает памятником и стоит. Стоит долго и после того, как публика, устав аплодировать, покинет зал. Собственно, всегда.
Марина Токарева
