Продолжаем публикацию интервью Андрея Ванденко. Ещё один разговор, состоявшийся в 2011 году, с режиссёром Александром Сокуровым.
Данила Трофимов, редактор 1001.ru
На этой неделе открывается венецианский кинофестиваль, в конкурсную программу которого включен фильм Александра Сокурова «Фауст». Однако разговор с создателем картины с первой минуты пошел не о грядущей премьере, а о судьбе студии «Ленфильм», где Александр Николаевич работает с 1980 года и где снял большинство лент, принесших ему всемирную славу.
— Что за шум, а драки нет?
— Вы о чем?
— О вашем с Алексеем Германом открытом письме, адресованном Владимиру Путину.
— Ну почему же драка? Мы ни с кем не ссоримся, а лишь просим разобраться в сложившейся вокруг «Ленфильма» ситуации. Это последнее, что в наших силах. Осталось встать где-нибудь на площади в пикет с плакатом. Ну арестуют, изобьют, превратят в отбивную… История тянется не первый год, поначалу шел разговор о частно-государственном партнерстве, идею поддержал премьер Путин. Но недавно стало известно: готовятся проекты указа президента и распоряжения правительства, согласно которым «Ленфильм» станет какой-то там частью «Всемирных Русских Студий» господина Евтушенкова и, по сути, потеряет всякую самостоятельность и независимость внутри концерна. Если называть вещи своими именами, АФК «Система» проводит поглощение «Ленфильма». К несчастью для тех, кто осуществляет операцию, в наши руки попали документы, проливающие свет на эти планы. Оказывается, Росимущество приняло распоряжение по итогам годового собрания акционеров «Ленфильма» и утвердило новый совет директоров, в котором нет ни одного человека, работающего на студии. Зато там два представителя Росимущества, столько же — от структур Евтушенкова плюс сотрудник Минкультуры. И это всё! Кроме того, из письма замминистра финансов Нестеренко мы с интересом узнали, что государство собирается внести в уставный капитал создаваемого ОАО сто процентов акций «Ленфильма», оценивая их в 105 миллионов рублей.
— По цене скромного коттеджа на Рублевке!
— О том и речь. Большая территория в центре Петербурга с несколькими зданиями, павильонами, цехами, оборудованием, реквизитом и так далее… Ситуация столь абсурдна, что тут и обсуждать нечего. Иначе как желанием раздавить студию, уничтожить ее на корню объяснить происходящее нельзя. Понятно, что экспансия — идеология любого частного бизнеса, но рамки приличия надо соблюдать. Мы не против существования «Всемирных Русских Студий», нацеленных на производство дешевого телепродукта, коммерческих сериалов, это находит своего потребителя, но у «Ленфильма» иной профиль. Тут делают большое кино. В буквальном смысле и в переносном. Почему одно должно душить, проглатывать другое?
На последнем заседании Совета по развитию кинематографии я говорил о критической ситуации с «Ленфильмом». На встрече в Белых Столбах присутствовали и Владимир Путин, и Владимир Евтушенков. С того момента минуло более полугода, перемен к лучшему не случилось, зато появились проекты документов, о которых я уже сказал. В происходящем видна четкая тенденция, направленная на ликвидацию, стирание с культурной карты России независимого кинематографа.
— Не утрируете, Александр Николаевич?
— Погибла Свердловская киностудия, никто не пытался ее спасти. Эта доля ждала и «Ленфильм», если бы мы не упирались. Здесь построили бы бизнес-центр с семиуровневой подземной парковкой. Ведь был такой проект. Значительную часть территории студии распродали по копеечной цене. В том числе цех по изготовлению декораций, четырехэтажный корпус комбинированных съемок, столярные мастерские. Теперь там супермаркет. Представьте металлургический комбинат, чей доменный цех сдан под склад коммерсантам. Или больницу, где продано здание, в котором расположены операционные…
— Не пробовали разобраться, как подобное случилось?
— Для этого пришлось бы переквалифицироваться в следователя на общественных началах. В прокурорские проверки и судебные разбирательства я не верю. А ведь государство нужно именно для поддержания и сохранения культуры. Не ради защиты внешних границ и даже не для удвоения ВВП. Армия, полиция, любые госорганы — лишь инструменты. В развитии культуры залог того, что мы не озвереем и останемся человекоподобными.
— Это возможно растолковать чиновникам или тому же крупному бизнесу?
— Года два назад мы встречались с Владимиром Евтушенковым в кабинете губернатора Матвиенко. Нам были даны устные гарантии, что студия сохранит автономность, ее директор будет назначаться худсоветом, никто из посторонних не станет вмешиваться в репертуарную политику... Все, с тех пор не было даже телефонного разговора, лишь общение с неведомыми посредниками да помощниками. Понятно, человек — миллиардер, у него миллиард бизнесов, он не может посвятить много времени столь мелкому вопросу, как судьба «Ленфильма»…
— И все же: почему «Ленфильм» загибается, а «Мосфильм» очень неплохо себя чувствует?
— Москвичам проще решать бюрократические вопросы. Именно в столице сосредоточено основное телепроизводство, «Мосфильм» сумел сохранить киноколлекцию, получая деньги за показ старых картин по ТВ и выпуск их на DVD. Кроме того, московские власти всегда помогали студии деньгами. Валентина Матвиенко говорила о готовности взять «Ленфильм» на баланс Петербурга, перевести из федеральной собственности в городское подчинение, но ей не позволили. Отыскались более влиятельные лоббисты, воспротивившиеся такому шагу. «Ленфильм», оставшись в ранге госпредприятия, за последние двадцать лет не получил от государства ни копейки на капстроительство или ремонт, средства поступали лишь на конкретные фильмы. К тому же ленфильмовские руководители, за исключением Виктора Сергеева, всегда были слабы и уступали московскому давлению. «Ленфильм», кажется, стал помехой на кинематографическом поле. Ведь он может объединить силы петербургского документального и научно-познавательного кино — и тем опасен: тогда ему не будет равных в России. Студия нужна российскому искусству, но не людям, делающим шальные деньги на кинобизнесе…
К этой теме вплотную примыкает проблема проката — он принадлежит американцам. В стране, подозреваю, не осталось кинотеатра, который показывал бы только отечественные фильмы. И с «Фаустом» мы не попадем на российский экран. Так не раз было с другими моими картинами. Часть из них никогда — повторяю: никогда! — не показывалась на родине. Они даже не выходили на DVD. Сейчас вот волгоградские строители Татьяна Кузьмина и Алексей Неймышев через благотворительный фонд «Александр» дали деньги, и мы выпустили на дисках «Спаси и сохрани» и «Камень». По 900 экземпляров каждого фильма. Съездил потом в Волгоград и Камышин, поблагодарил людей за помощь. К сожалению, эта история похожа на исключение, а вот ситуация с кинопрокатом типична. Экраны заняты голливудской продукцией, американское давление на рынок колоссально.
— А как же «Ирония судьбы-2», «Дозоры», «Любови-моркови», собиравшие десятки миллионов долларов?
— Верите подобным цифрам? Это ведь часть пиара, входящего в то, что называют бокс-офисом. Лучше поинтересуйтесь, дошел ли до зрителя получивший главный приз на последнем «Кинотавре» фильм «Перемирие» Светланы Проскуриной. Ответ будет отрицательным. И так с подавляющим большинством работ российских режиссеров. Мою картину «Александра» с великой Вишневской в главной роли никто не видел, а ее напечатали невиданным для меня тиражом в шестьдесят с лишним копий. Мы не смогли пробиться в киносеть, хотя я впервые в жизни даже участвовал в кинорынке. Он в том году проходил в Петербурге, я вышел в переполненный народом зал, стал говорить, а потом обратил внимание на аудиторию. Преобладали женщины крупных форм с разноцветными прическами на голове — от фиолетового до оранжевого. На руках и шеях у многих сверкала яркая бижутерия, из зала шло своеобразное свечение… Я обратился к собравшимся как к матерям и бабушкам русских солдат, попросил посмотреть фильм хотя бы в этом качестве. Что вы думаете? «Александру» никто не взял… С картиной ведь надо работать, а лень. Куда проще показывать и потреблять визуальную требуху, заполонившую экраны. Внутреннее опустошение нашего общества приобретает устрашающие масштабы. Безопорная, беспросветная жизнь…
Кадр из фильма "Фауст"
— Ваше настроение оптимистичным не назовешь, Александр Николаевич.
— Стараюсь реалистично смотреть на мир. Во всяком случае, пессимистом себя не считаю. Иначе не смог бы работать. И гражданскую позицию не проявлял бы, открытых писем не писал.
— Много времени и сил это у вас отнимает?
— К сожалению, да. Я ведь продолжаю снимать кино. Но могу честно сказать, что второго паспорта у меня нет. Не хочу отсюда уезжать, здесь моя родина, за нее в войну сражался мой отец, неоднократно был ранен… Словом, не готов равнодушно смотреть на происходящее. Поэтому вмешиваюсь, когда сил хватает. Сейчас вот плотно занимался «Фаустом». Съемки, правда, продолжались недолго — лишь 38 смен. При этом картина длится два часа 15 минут. Фильм огромный, крайне сложный, смета же для исторического костюмированного кино мирового уровня небольшая — 8 миллионов евро. Реквизит собирали и покупали по всей Европе. Деньги, к слову, были российскими до последнего цента, и выделялись они, насколько знаю, по личному распоряжению Путина. Картина не без недостатков, прекрасно их вижу, но в итоге мы сделали то, на что многие десятилетия никто и нигде не мог замахнуться.
— Даже так?
— Нам удалось собрать прекрасный актерский ансамбль из разных стран, снимал фильм замечательный оператор Брюно Дельбоннель. Съемки проходили в Исландии и Чехии, там построили большие декорации трех городов начала XIX века, это оказалось дешевле, чем на «Мосфильме» или «Ленфильме». На Западе работают быстро, четко и качественно, не ждут откатов, не срывают оговоренные сроки. От некоторых идей в процессе съемок пришлось отказаться, но это неизбежно. Идеальные условия, мне кажется, получают только Михалков и его брат Кончаловский. Говорю это без всякой издевки и зависти. Одному на «Утомленных солнцем-2» дали свыше сорока миллионов долларов, второму на «Щелкунчика» — 90 миллионов долларов…
— Вы видели эти картины?
— Фрагменты. Вполне хватило… Никита Сергеевич, вне всякого сомнения, мастер в своем жанре. Не только в прошлом, но и в настоящем. При этом он переживает катастрофический духовный кризис. Любому профессионально искушенному человеку это сразу видно. Обычно никогда не говорю о коллегах, поскольку знаю, как тяжело каждому бывает, легких и простых фильмов нет. Никита Михалков сам выбрал путь, он не только режиссер, но и своеобразная фигура общественной жизни. За все приходится платить, и нравственная трагедия личности бросается в глаза. Она всегда публична. Это горько.
— А на чем в последнее время ваше сердце успокоилось, Александр Николаевич?
— Отвечу, только сначала попробую завершить предыдущую тему. Мне кажется, в московской кинематографической среде есть что-то опасно деструктивное. Этим духом заражаются все, включая представителей молодого поколения. Наверное, из столицы надо уезжать, художникам там жить нельзя, находиться в отравленной общественной среде вредно. Даже у больших людей возникают пустые, мелочные интересы. Это разрушительно.
И центральная пресса не должна базироваться только в Москве. Если бы часть редакций перебралась даже не в Петербург, а, например, в Ярославль, эти издания, наверное, могли бы претендовать на звание общенациональных. У журналистов появились бы новые темы, а так, извините, все пишут словно под копирку.
Но вы спрашивали о понравившемся кино. Прекрасная картина у Светланы Проскуриной, Сережа Карандашов — наш петербургский режиссер — снял «Странника», потом сделал блестящие документальные фильмы о русской жизни. Великолепно работает Ирина Евтеева, умело совмещающая игровую форму и мультипликацию. Ростовчанин Саша Расторгуев — настоящий талант! К сожалению, лавры часто достаются не этим людям…
— Часом, не о Звягинцеве? Ходил разговор, будто вы не поехали в Канн с «Фаустом», узнав, что туда позвали «Елену».
— Слухи, домыслы. Мы тогда даже перезапись не сделали. Нет, из-за проблем с финансированием ни при каком раскладе не успевали к маю. В августе еще титрами занимались…
— Тем не менее есть мнение, что Сокуров не ездит на фестивали, где показывается русское кино.
— Действительно, иногда так поступаю, чтобы не мешать молодым коллегам-соотечественникам. Фестивальная природа такова, что внимание привлекают известные имена, а делающие первые шаги зачастую оказываются в тени. Мне это не нравится. Появилось много талантливых режиссеров, которые заслужили право быть замеченными.
— Словом, не хотите перетягивать одеяло на себя?
— Наверное, можно и так сказать.
— Но фестивали для чего-то ведь вам нужны, Александр Николаевич?
— Не мне — продюсерам. Я всегда был решительно против участия в любых конкурсах. Не понимаю этого. Конкуренция в искусстве абсурдна. Как можно устраивать соревнование между авторами, а потом говорить, кто лучше или хуже? Каждый делает свое дело. Нелепо оценивать произведения искусства, расставляя их по ранжиру. Художникам это уж точно ни к чему. Это надо кинокритикам и продюсерам, чтобы заработать. Для меня фестивали — лишнее раздражение. Прилетаю обычно на день-два, даю необходимые интервью прессе, которая часто оказывается совершенно неподготовленной, присутствую на просмотре и еду домой. Весь этот флер, шумовая завеса, сопровождающая любое подобное событие в мире кино, действуют на меня удручающе. Лучше держаться в стороне. К тому, что я снял, это ровным счетом ничего не добавит. Сам прекрасно понимаю, что сделал. И плюсы вижу, и минусы. Себе оценку уже поставил.
— Какую?
— За «Фауста»? Не скажу. Но не пятерку, успокою вас.
— А отличные отметки случались?
— Я самокритичен, но, думаю, за два игровых фильма и три документальных мог бы вывести себе высший балл.
— Назовете?
— Зачем? Это сугубо личное.
— А дойч в «Фаусте» был для вас принципиален?
— Абсолютно. Это произведение, его сюжет и характеры не существуют вне немецкой языковой стихии. Тот «Фауст», которого мы читаем на русском, имеет весьма приблизительное отношение к произведению Гете. Когда мы записывали закадровый перевод, я порой не решался повторить слова, звучащие на немецком. Таких слов не говорю публично. Настолько это жестко и физиологично. Пришлось смягчать.
— Фильм вы сразу замышляли как финальную часть тетралогии?
— Да. Да. Да. Это часть целого. Все-таки кино зачастую снимают спорадически, по наитию. Мол, хочу и делаю. Я же предпочитаю придерживаться определенного плана, хотя программность в стиле дается тяжело. Скажем, тетралогию, начатую «Молохом», мы делали очень долго. К «Солнцу» я готовился десять лет, без конца ездил в Японию, разными способами собирал информацию об императоре Хирохито. По-хорошему, все четыре фильма надо было бы выпускать единовременно, залпом, приберегая отснятое ранее. Однако это невозможно. С кино, как с книгой, не получается, а жаль... Я же человек литературный, обожаю читать, а вот кино не слишком люблю. Это неубедительное и несовершенное искусство, но так сложилось, что занимаюсь им всю жизнь.
— Почему же лишь к собственному шестидесятилетию издали первый прозаический сборник, Александр Николаевич?
— Издавал не я. Не предполагал, что эта книжка эссе и рассказов когда-нибудь выйдет в России. Она делалась специально для молодого европейского читателя и впервые была опубликована два года назад в Милане. Все предопределила настойчивость моих друзей Алены Шумаковой и Элизабет Скарби.
— Четкая линия просматривается: книга — «В центре океана», студия — «Берег», сайт в Интернете — «Остров»…
— Разумеется, это не случайно, я вкладываю определенный смысл в названия.
— Он обитаем, ваш остров?
— Там множество деревьев — берез, дубов. Есть птицы, но — ни одного хищника.
— А люди?
— Конечно! Правда, их немного, и я пока не со всеми знаком...
— Берега, наверное, крутые и обрывистые?
— Что вы! Мой остров неопасен для окружающих, хотя способен противостоять удару волн…. Я с детства боюсь стихии. И глубины, и высоты. Считаю эти среды враждебными человеку. Горы меня тоже тревожат. В общем, нахожусь в постоянном преодолении себя.
— А возраст чувствуете? Двадцать лет назад вы задавали такой вопрос 60-летнему Ельцину, теперь сами достигли этого рубежа.
— Раньше мог не спать по двое суток и работать без отдыха. Сейчас не получится. Но дело не только в физической усталости. Слишком часто понимаю: эти поступки уже видел, о подобном слышал, нечто схожее в жизни было, в такой ситуации оказывался... Перестаю удивляться. Говорю об этом с большой грустью и с осознанием, что ничего не изменить.
— Выход?
— Жить. И стараться успеть, что наметил. К сожалению, многое зависит не от нас, а от внешних факторов. Не люблю войны, революции, любые социальные потрясения. Они разрушительны, отнимают от созидания время, силы и нервы, однако наш с вами век выпал на эпоху перемен. Выбирать не приходится…
— Ваш недавний юбилей Родина как-то отметила?
— У меня нет государственных наград, если не считать звания народного артиста. Мама, которая живет с моей сестренкой в Ставропольском крае, позвонила 14 июня, в день шестидесятилетия, и грустно сказала: «Саша, видно, тебя очень не любят российские власти, раз даже медалькой не наградили. Опять ты всем мешаешь. Прекрати! Умоляю…» Я утешил, как мог. Увы, в профессионально-кинематографическом смысле я России не нужен. Чувствую это, знаю, более того, привык. Значит, так тому и быть. Вот и за письмо Путину ругаю себя — все равно ответа не получил… Но такой я есть и другим уже не стану.
Санкт-Петербург — Москва
