Новый сезон режиссер и педагог Марина Брусникина начинает двумя премьерами — в театре «Практика» и МХТ им. А.П. Чехова. В последнем заслуженная артистка России теперь будет также отвечать за экспериментальное направление. Своими размышлениями о театральном процессе и новой должности Марина Брусникина поделилась с «Известиями».
— Пьесу Дмитрия Данилова «Сережа очень тупой» уже выпустила «Мастерская Петра Фоменко», а «Человека из Подольска» его же авторства поставил Театр.doc. Почему для театра «Практика» вы решили их объединить?
— Наши ребята из «Мастерской Брусникина» очень хотели поставить пьесу «Человек из Подольска». И Дмитрий Владимирович обратился ко мне. Мне же очень нравится «Сережа очень тупой». И я предложила поставить сразу два спектакля. В ходе обсуждения актеры отметили, что в этих пьесах есть общий авторской ход — провокация, переворачивание смысла.
У художника Саввы Савельева возникла идея создать целую инсталляцию смыслов и типажей. В стерильном белом пространстве происходит препарирование наших страхов, представлений о себе и жизни. Сошлись на том, что для двух спектаклей нужно сделать общее пространство: истории будут идти одновременно на двух сценах, а зрители — переходить из одного зала в другой. Если чего-то не поймут в первом, можно попробовать что-то почувствовать во втором. Эта постановка — игра в смыслы и антисмыслы.
— Что вы хотели сказать этим спектаклем?
— Хотела столкнуть зрителя и себя лицом к лицу с нашим ограниченным представлением о реальности. Не всегда то, что нам кажется, на самом деле и есть «оно самое». Ужасен не мир, а наше восприятие этого мира. Дмитрий Данилов как раз работает с трансформацией смыслов. Его драматургия тем и чудесна, что не дает прямых ответов и оценок.
— Вы стали куратором экспериментального направления в МХТ. Уже начали работу?
— Сергей Женовач предложил мне этим заняться. Сейчас разрабатываем программу, в которую войдут мастер-классы, встречи, лаборатории, тематические вечера. Нас интересует круг современных авторов, художников и режиссеров, развитие современного театрального процесса.
— Для Московского художественного театра вы свой человек. Каков ваш прогноз на первый театральный сезон МХТ под руководством Сергея Женовача?
— Совершенно понятно, что та жизнь закончилась и началась жизнь другая. Сергей Женовач уже доказал, что он талантливый художник. Он имеет абсолютный запас доверия у зрителей и театрального сообщества. Его дарование невозможно отрицать — вопреки всем обстоятельствам он смог жить в искусстве долго и быть верным самому себе, смог доказать свою состоятельность. Я очень надеюсь, что у него получится всё, что он задумывает сделать в МХТ.
— Помимо кураторства, вы представите в МХТ премьеру спектакля «Офелия боится воды».
— Да, выпуск запланирован на ноябрь. Постановка по современной пьесе Юлии Тупикиной. В главной роли — Наталья Максимовна Тенякова. Вместе с ней сыграют замечательные актеры Дарья Юрская, Наталья Рогожкина, Олег Тополянский, Игорь Золотовицкий.
Вместо формулирования посыла спектакля я всем показываю фотографию, где женщина стоит на голове на берегу моря и держит в руке шарики. А вообще это семейная история про взаимоотношения, настоящий психологический театр. Много юмора, хорошие характеры, интересные роли.
— Наш разговор пришелся на начало нового учебного года, и не могу не спросить об уровне образования абитуриентов театральных вузов. Ваши коллеги жалуются на узкий кругозор будущих деятелей искусства.
— Вы знаете, я изначально была и остаюсь противницей ЕГЭ. Мне кажется, всё, что сейчас происходит с образованием, — это жатва его плодов. Вместе с тем считаю, что театральная молодежь — совершенно замечательная. Это невероятно открытые, очень одаренные, свободные и смелые ребята.
Даже в нашем монетизированном мире у них почему-то еще осталось желание не деньги зарабатывать, а с утра до ночи чем-то очень странным заниматься. Наверное, у театралов какой-то особый ген. Они легко впитывают, хотят учиться, и нет ничего страшного в том, что некоторые из них не знают, кто такой Феллини. За четыре года обучения студенты успевают набраться всевозможных знаний. И если им не вдалбливать, что такое хорошо, а что такое плохо, начинают мыслить широко и объемно.
Почему я должна презирать их за то, что они не знают того, что знаю я? Это глупость. Мне кажется, что настоящая старость приходит с брюзжанием: «Розы не пахнут, не греют шубы, а кавалеры-то стали грубы, ихних речей я в толк не возьму». Тема о том, что раньше было хорошо, а сейчас все плохо, — запретная для меня.
— В Общественной палате России недавно обсуждался вопрос о кинообразовании в школах. Департамент образования Москвы предлагает разработать концепцию «Театр — школам». Как думаете, это необходимо?
— Я обеими руками за специализированное образование. Как правило, дети мучаются с выбором до определенного момента, но в 9–10-м классе уже понимают, что им интересно. Водить школьников в театры тоже нужно, хотя многие в театрах против, говорят: «Классами нам не надо». Можно и не классами, но водить все-таки стоит.
Я не из театральной семьи, но как-то получилось, что в старших классах мы с сестрой стали ходить на все премьеры. Это была такая отдушина! От школы, от нашего жуткого возраста, словом, от всего. Это было счастье — приходить в театр и жить совершенно другой жизнью. Если человек хочет развиваться, чтение и театр — лучшие союзники. И в кино сейчас столько интересного — смотри не хочу. Поэтому важно, чтобы детей на это ориентировали не только родители, но и школа.
— Две ваши новые постановки — по пьесам современных драматургов. Одни режиссеры говорят, что в современной драматургии кризис жанра, другие — что никакого кризиса нет.
— Года три я ставлю только современную драматургию и никакого кризиса я не ощущаю. У меня портфель с современными пьесами лежит! Масса интересного. Это ведь тоже своего рода штамп: «Нет современной драматургии». Значит, такими глазами читаете. Может быть, люди чего-то просто не хотят видеть или что-то не укладывается в рамки их представлений о том, какой должна быть драматургия. Понятно, что молодая драматургия всегда экстремальна в своем восприятии реальности. Авторы не сглаживают углы, не пытаются подстроить и оправдать какие-то вещи.
— Многих смущает язык новых драм.
— Мало у кого есть живое ухо на живой язык, и это сразу чувствуется в текстах. Но если автору дан дар слышать и понимать, как сейчас мыслят, говорят, общаются люди, это можно только поприветствовать. Я также не разделяю запрета нецензурной лексики. Она везде: на улице, в школах, в армии. Но нет же — в культуре нельзя...
Классический, литературный, интеллигентный срез общения должен быть, и он есть, просто нельзя его противопоставлять другой лексике. Я против, когда начинают относиться к современным драматургам, словно к плебеям из подворотни: а мы, дескать, голубых кровей, так не разговариваем и так не живем. Ну, да… А если копнуть поглубже? Поэтому нельзя вставать в позицию: современной драматургии нет, кругом одна чернуха, пишут плохо, неправильно, неталантливо. Это не так.
— Вы ставили спектакли в МХТ, «Современнике», «Сатириконе», МДТ им. Пушкина… Как думаете, есть сегодня у русского театра некая общая тенденция?
— Мне кажется, что тенденция последнего времени — все немного причесать. Заговорили о том, что нам нужно только классическое искусство, традиции… Но, к счастью, баланс присутствует и свобода существует. Пусть так будет и дальше. Хотя, конечно, есть категория зрителей, потребителей искусства, которым хочется, чтобы были костюмы, кружева, классика… Ну, и правильно, пускай. Чем больше разнообразия, тем интереснее жить.
— Есть мнение, что все эти костюмы нужны тем, для кого поход в театр — разновидность отдыха.
— Ну, и славно, в такие театры тоже нужно ходить. Но есть и другие режиссеры, которые сбивают тебя с толку, заставляют нервничать, думать, ждать собственных ассоциаций. Лично я очень люблю, когда меня сбивают с толку. Даже когда увиденное не совпадает с моим восприятием, мне это нравится, особенно когда режиссер доказателен. Еще пять минут назад я думала по-другому, а он взял и перевернул все мои смыслы! Что может быть лучше?
Наталья Васильева
