Нынешним летом в России было задержано сразу восемь человек по обвинению в самой страшной статье после терроризма — госизмене. Как выражаются эксперты, такие дела «штучные». Во все времена задержания по 275 й статье УК РФ были большой редкостью и целым событием. Но среди попавших под подозрение — ученые, домохозяйки, журналисты, сотрудники ФСБ, полицейские, безработные... Выходит, «группа риска» значительно расширилась.
Что же получается — сейчас против России ведется масштабная подрывная деятельность? И если это так, то почему имена госизменников от общества скрывают (если бы не правозащитники и адвокаты, о них бы вообще никто не узнал)?
Обо всем этом мы спросили у руководителя проекта «Команда 29», подготовившего уникальный доклад по делам о госизмене и шпионаже в России, Ивана Павлова. Последние 20 лет он защищает в суде обвиняемых в самом страшном преступлении против государства.
Изменников больше, чем шпионов
— Иван, по мне, так нет ничего страшнее и позорнее, чем быть обвиненным в измене родины. Почему вы вообще беретесь за такие дела?
— Эти дела действительно «штучные» и потому очень интересные. С другой стороны, я ведь не берусь за все истории — с таким количеством дел это просто невозможно. Но в целом констатирую, что у следствия появилась склонность обвинять без всяких на то разумных оснований. Если раньше в число госизменников могли попасть представители очень узкого круга профессий, то теперь кто угодно. Есть опасность, что эта тенденция будет только набирать обороты. Самая большая проблема в том, что такие дела засекречены и обществу предлагают просто поверить спецслужбам на слово. А если те ошиблись?
— Риск для адвоката, участвующего в таких делах, велик? Наверняка ведь находятся те, кто еще до вердикта суда выносит приговор и этим людям, и их защитникам?
— Да, адвокаты рискуют. Мне однажды «повезло» получить по голове от неизвестных товарищей. Коллегам доводилось становиться жертвами уголовного преследования, к примеру по статье о разглашении гостайны.
Я понимаю, что мы находимся под особым наблюдением — фактически под прицелом. Любая допущенная нами ошибка может стоить слишком дорого — отлучения от профессии, разбитой семьи, здоровья или жизни. Но, на мой взгляд, сейчас в группе риска не только адвокаты, но и сотрудники НКО, гражданские активисты и просто люди, которые не согласны с тем, что происходит в стране.
— Выросло ли количество дел по госизмене и шпионажу в нынешнем году?
— В последние несколько лет в России в среднем было по 15 дел в год. Если брать 2017 й, то статистика судебного департамента при Верховном суде показывает, что темпы осуждения «шпионов» и «госизменников» несколько снизились — это всего четыре дела по 275 й статье УК «Госизмена» и два дела по 276 й статье «Шпионаж». Но это было временное затишье. Этим летом, как вы знаете, подобных дел было восемь.
Вообще мы насчитали как минимум 22 человека, обвиняемых по таким статьям, дела которых сейчас расследуются или слушаются. Так что констатирую: да, количество дел вновь растет.
— Это результат «подрывной деятельности» иностранных разведок?
— Не думаю, что это связано с какой-то там «подрывной деятельностью». Судя по тем делам, в которых я сейчас принимаю участие, иностранные разведки с теми, кого в России обвиняют в работе на них, и рядом не стояли.
— Правда, что все «шпионы» и «госизменники» сейчас собраны в одном месте — «Лефортово»?
— У нас складывается именно такое впечатление. Мы полагаем, что все подобные дела ведет центральный аппарат ФСБ, так что всех обвиняемых доставляют в Москву. Во всяком случае, семеро из этих восьми задержанных точно там. О восьмом, сотруднике ЦНИИмаша, даже имя которого пока неизвестно, информации у меня нет.
— Это чтобы не было злоупотреблений в регионах? Чтобы более качественно расследовались такие преступления?
— Думаю, да, для выработки единообразия хода следствия.
«Обвиненным сотрудникам ФСБ тяжелее всего»
— Все эти дела похожи?
— Мы выделяем несколько категорий. В первую очередь это дела тех, кто имел какое-либо отношение к военной области, спецслужбам, правоохранительным органам. Этим людям не повезло больше всех: кто поверит в невиновность сотрудника ФСБ, который действительно имел доступ к каким-то секретам?
Мой опыт участия, например, в деле Евгения Петрина при этом показывает, что далеко не всегда в таких делах все надо оценивать именно с юридических позиций: нередко сотрудники спецслужб становятся жертвами подковерной борьбы, стремления свести счеты, в конце концов козлами отпущения. При этом стремление следователей засекретить любую информацию о таком деле, как говорится, «выше, чем средняя температура по больнице». Поэтому о большинстве дел в отношении силовиков информации у нас фактически нет.
Другой важный сегмент — дела ученых. В них тоже есть проблема общественного давления: мол, допуск к секретам имел, с зарубежными учеными работал — и не важно, что официально и с одобрения тех же первых отделов, — значит, виноват. Мы видим, что зародившаяся в СССР тенденция не выпускать из страны ни знания, ни тех, кто может ими обладать, принимает все те же радикальные формы.
Печально, что это часто касается очень пожилых людей, которые многое сделали на благо своей страны и в преклонном возрасте получили от нее вот такую «благодарность».
— Это вы про 74 летнего ученого ЦНИИмаша Виктора Кудрявцева?
— Да, про него и ранее осужденного очень пожилого Владимира Лапыгина. Сюда можно добавить петербургских ученых Святослава Бобышева и Евгения Афанасьева. Афанасьев, кстати, умер в колонии, отбывая 12 летний срок... Список можно продолжать.
— Интересно, в чью пользу чаще всего шпионил или якобы шпионил человек?
— Больше всего дел о госизмене и шпионаже — в пользу Грузии, и начались они сразу после конфликта России с Грузией 2008 года. Казалось бы, логично: случилась война и активизировались разведки. Но, судя, например, по делам сочинских «госизменниц» за СМС, там все не так просто.
Другие лидеры — Америка и Китай. С 2014 года активизировалось «украинское направление» — и опять же дела, которые мы видим, вызывают ощущение, что логика там обратная. Не разведки усиливают деятельность в ситуации войны, а кто-то стремится создать и укрепить такое впечатление у населения.
— И все-таки в чем сходство таких дел из числа тех, что вы разбираете?
— В том, что следствие работает грубо, получает у обвиняемых признательные показания, которые становятся единственным доказательством по делу. Эти дела ведет ФСБ, свидетелями будут сотрудники этого ведомства, доказательствами — справки, выписанные ими, экспертизу проведут эксперты спецслужбы. А значит, не так важно, какая история вообще лежит в основе дела, — вряд ли кто-то будет пытаться установить, действительно ли подсудимый в чем-то виноват.
— Что общего у восьми задержанных нынешним летом? Почему именно они?
— О некоторых до сих пор практически ничего неизвестно. Между теми, о ком мы что-то знаем или в чьих делах участвуем, никакой связи нет.
Но общее есть в самих делах: все обвиняемые были задержаны в одно и то же время, дела ведут одни и те же следователи, даже сценарий задержания и тот у всех один.
При этом в поведении задержанных ничего общего не было: все они занимались совершенно разными вещами. Кто-то стал обвиняемым из-за своего высокопоставленного положения, кто-то просто попался под руку.
Эта ситуация лишний раз подтверждает: статьи Уголовного кодекса, назначающие ответственность за государственную измену и шпионаж, сформулированы настолько расплывчато, что по ним фактически можно обвинить любого.
Настоящих Мата Хари мало
— Неужели среди всех обвиняемых нет настоящих шпионов и госизменников?
— Нам становится известно в первую очередь о делах, в которых подсудимый уверен в своей невиновности, готов стоять на своем, не сломаться, найти независимого адвоката. О тех делах, в которых обвиняемый поддался на уговоры следователя и признался, с тем чтобы получить меньший срок, мы узнаем редко. Может быть, где-то и есть настоящие шпионы — но об их делах нам вряд ли доведется услышать.
— Тогда переформулирую вопрос: был ли, на ваш взгляд, хотя бы у кого-то из обвиняемых злой умысел?
— Как правило, ни следствие, ни гособвинитель, ни суд вообще не ставят перед собой вопрос умысла. Был ли у продавщицы из Сочи Оксаны Севастиди, отправившей знакомому эсэмэску о танках в Сочи, умысел передать ему гостайну и поставить под угрозу безопасность страны? Конечно, такая мысль ей в голову прийти не могла.
Даже в такой ситуации, руководствуйся суд здравым смыслом, он бы понял, что невозможно засекретить информацию об открытом, незамаскированном передвижении танков через город. Может быть, стоило бы наказать того, кто допустил такое передвижение, но явно не того, кто увидел. А у нас к охране секретов относятся спустя рукава, зато всячески преследует тех, кто на плохо охраняемое наткнулся.
Хотя и перечень сведений, подлежащих засекречиванию, давно потерял актуальность.
— Что вы имеет в виду?
— В информационном мире просто невозможно остановить распространение информации. Перечень нужно сократить, пересмотрев в первую очередь с точки зрения того, может ли разглашение каких-то сведений реально принести какой-то ущерб или они и так всем давно известны.
— Вы вспомнили пожилых ученых, но есть ведь немало женщин, в том числе с детьми. Почему в качестве обвиняемых проходят в основном представители этих социальных групп?
— Я бы не сказал, что женщины и старики — основная «аудитория» таких дел. А то, что они вообще есть в числе обвиняемых, говорит о том, что наши следователи не стесняются играть не по правилам. На женщину, разлученную с новорожденным ребенком, на пожилого человека с большим количеством заболеваний легче надавить, выбить признание. Сейчас вот началась новая мода — отправлять в изоляторы детей (дело «Сети», по которому была арестована несовершеннолетняя Анна Павликова. — Е.М.). К чему спецслужбам искать сложные пути?
Условная измена
— Какие нарушения в этих делах вы видите?
— Начнем с того, что работе стороны защиты препятствуют как только возможно. Нарушают права обвиняемого на квалифицированную юридическую помощь, навязывая ему адвоката по назначению. Отказывают в свиданиях с родными, помещают в нечеловеческие условия и т.д. Адвокаты связаны по рукам и ногам, им не дают знакомиться с секретным законодательством, в нарушении которого обвиняют их подзащитного, не дают встречаться с доверителем конфиденциально, отказывают во всех ходатайствах, не разрешают вести свои записи и делать выписки даже из несекретных материалов дела. Ну и закончить этот список можно элементарной фальсификацией доказательств. Подробно мы эти нарушения перечисляем в докладе.
— Сложнее ли добиться оправдания обвиняемых по 275 й и 276 й статьям, чем других?
— Оправдания по таким статьям в современной России удалось добиться лишь однажды — в конце 90 х годов, в деле эколога Александра Никитина. Тогда был краткий период, когда суды почувствовали свою независимость и решились вынести оправдательный приговор. Но оправданий крайне мало ведь и в других делах.
— А почему шпионам и изменникам суды дают срок ниже низшего предела? Проявление гуманизма?
— Возможно. Суды часто понимают, что дело спорное, и потому не свирепствуют. В почти в 40 делах из сотни вердикт суда — приговорить к сроку наказания ниже низшего предела по статье! Для этого должны быть исключительные обстоятельства, а суд так делает почти в половине случаев. Есть даже два условных срока. Представьте, условный срок за особо тяжкое преступление против безопасности государства!
— Часто ли дела доходят до Верховного суда, до ЕСПЧ?
— Статистики нет, но до Верховного — почти всегда, если есть хороший адвокат.
Огромный такой секрет
— Вся интрига таких дел — в секретности. Можно ли было бы не засекречивать какие-то дела?
— По закону все эти дела не являются засекреченными. Засекречены отдельные документы в деле. Суды имеют возможность — правда, редко ею пользуются — засекречивать только некоторые заседания, на которых обсуждаются вопросы, связанные с гостайной. Все приговоры по таким делам несекретные, их может кто угодно прочитать, если найдет — например у родственников. И в несекретных приговорах суды частенько сами оставляют сведения, гораздо более чувствительные, чем те, за якобы передачу которых осудили того или иного «госизменника».
— Будете ли вы оспаривать недавнее решение московских судов не публиковать информацию о таких делах?
— Насколько мне известно, пресс-служба Мосгорсуда уже заявила об устранении этой, как они выразились, технической ошибки. Хотя сейчас некоторые фамилии в карточках дел по 275 й и 276 й статьям все еще скрыты. В целом мы планируем продолжать общественную кампанию за повышение открытости в делах, связанных с гостайной, — попробуем побороться и за то, чтобы суды делились такой информацией, как это предусмотрено законом.
— Судя по вашим словам, перспектив у таких дел мало.
В любом случае отчаиваться не стоит: в некоторых подобных делах обвиняемых в госизмене удавалось отбивать еще на стадии следствия. Пример — Светлана Давыдова из Вязьмы. Общественное внимание, отказ поддаваться на уговоры следователя и независимый адвокат творят чудеса. И, кажется, наша просветительская деятельность против шпиономании потихоньку дает плоды.
ОБ ОТРАВЛЕНИИ СКРИПАЛЕЙ
Ликвидация предателей и перебежчиков во все времена являлась целью любой спецслужбы. Но не все спецслужбы позволяют использовать при этом такие общеопасные способы, как, например, применение боевых отравляющих или радиоактивных веществ. Если считать правдивой версию об участии России в солсберецком инциденте, то эта операция является не только расправой над бывшим сотрудником, нарушившим присягу, но и демонстративным актом унижения спецслужб Великобритании. Боюсь, что такое не прощается и через какое-то время мы можем увидеть ответную реакцию, по уровню своей брутальности не уступающую отравлению Скрипаля и его дочери боевым отравляющим веществом.
Что касается участников известного телеинтервью — Петрова и Боширова, — то в информации слишком много странностей, которые почти исключают абсолютную непричастность обоих. При этом соответствующие госструктуры в случае их непричастности должны бы были ответить на все вопросы, чтобы объяснить эти странности. Но государство само ведет себя странно, игнорируя эти очевидные вопросы.
