И вот твой сын уже школьник, он уже постоял «в каре» на пятничных линейках, уже хлебнул «эх, что же ты, ведь твоя мама учительница» — тихий стал, вялый, как положено.
…Мы выходим в школу вместе, он плетется кое-как, а мне, чтобы войти в нужное для первого урока состояние, необходимо взять темп уже по дороге. Он отпускает мою руку, я чмокаю его в щеку и улетаю. На переменах, если случится пересечься, оба делаем вид, что не знакомы — он об этом просил. Настаивал: «Ты не вмешивайся, пожалуйста». Но как стерпеть, если ему, леворукому, заслуженная учительница вставила карандаш в правую, и он стойко вырисовывает буквы, состоящие из зазубрин? На два месяца меня все же хватило, но с почерком уже опоздали.
При переезде в другой город мы опоздали с английским: немецкого в этой школе не было. Взяли репетитора, но основная учительница не могла без смеха выносить его «найн» вместо «ноу», его произношение и проблемы с письмом. При встречах мы мило здоровались, а она, как мне рассказывал его друг, по поводу каждой ошибки сына восклицала: «Посмотрите, он просто издевается». Сын же ничего, молчал, дома тоже не жаловался. Это меня сильно пугало.
Это хорошо известно: когда родители приходят в школу защищать своих чад, значит, у них уже накипело и спокойного разговора не жди. Удовлетворения не получит ни одна сторона: «Мой ребенок!» — «Наши требования!»; «У нас обстоятельства!» — «У нас программа!»; «Мы не можем!» — «Я не буду!» — и так далее, кто крепче, настойчивее и опаснее. Борьба миров. И непонятно, каково приходится родителям не учителям, для которых школа — абсолютно чужая территория.
Но тут есть странная закономерность: как только ты начинаешь в разговоре с учителем ругать своего ребенка, мол, и
На самом деле довести себя до такого «бесчувствия» очень трудно. Твоему ребенку-пятикласснику ставят двойку — за что? За «Стоит Саврас, траву жует, а там, в лесу, голодный волк, никак не может взять он в толк, что он в картину не вошел. Сидит в скворечнике скворец, хоть он еще не прилетел…» — и так далее под заголовком «Сочинение по картине Левитана „Март“». Как тут не взвиться? Да почему вы по слайду, а не по репродукции работаете на уроке? Да у него же плохое зрение, а очков он стесняется! Да ведь, в конце концов, ни одной ошибки! И что значит — тема не раскрыта, если вы про предчувствие весны говорили, судя по рабочим записям?
Но все это — внутри, учителю — ни слова. Только ребенку: «Мне понравилось». Он: «И мне было интересно писать».
Подумаешь, двойка и двойка. Обидели и обидели. Не каждый день, конечно, но за четверть от разных учителей неприятностей набирается. При том что я не всегда в курсе. Просто вижу: пришел пятнадцатилетний подросток из школы — и на диван. «Что?» — «Голова болит». — «Устал?» — «Не то чтобы. Но уж очень высокий голос у физички, прямо ультразвуком кричит». — «На тебя?» — «Какая разница!»
Что же сокрушаться, учителя не пироги с начинкой на выбор, какие есть, такие есть. Работают, как могут, насколько сил хватает. Одна кричит, но ведь не всегда; другая с уроков выгоняет, но ведь не каждый раз; третья придирается к внешнему виду, но тоже под настроение. Порой кажется, это можно пережить, порой — «нет, это уже слишком». Но никогда не приходит мысль «поставить их на место», «высказать им все» и даже обсудить ситуацию в частном разговоре, потому что сама я человек этой профессии и понимаю: бесполезно. Люди «завихряются» не по злому умыслу, а
А сына жаль, и я говорю ему: «Да ладно, и не ходи ты в эту школу. Хочешь — в экстернат устрою?» Но он
Тарасова Любовь
