Откуда у Владимира Машкова царский камзол, почему Гоголь и Островский сегодня актуальнее, чем раньше, и существуют ли все-таки инопланетяне? Об этом режиссер Сергей Газаров рассказал «Известиям» после премьеры спектакля «Ревизор», который вернулся в репертуар Театра Олега Табакова через 30 лет.
— «Ревизор» — это уже второй спектакль из архивных постановок театра, который появился в афише с новыми артистами. Первым была «Матросская Тишина», восстановленная сначала Олегом Табаковым, а потом и Владимиром Машковым. Почему и вы решили войти в одну реку дважды?
— Когда Владимир Машков предложил восстановить мой же спектакль «Ревизор» в Театре Олега Табакова, я сказал ему: «Слушай, Володя, это будет уже третий или четвертый подход к снаряду. Мне даже неловко». Но тот наш спектакль в «Табакерке» был безумно успешным. Идея вернуть его в родные стены меня очень подстегнула. И потом, я влюблен в эту пьесу Гоголя.
— Говоря про «очередной подход к снаряду», вы сосчитали и свой фильм «Ревизор» 1996 года, в котором Никита Михалков сыграл Городничего? Как вам удалось его уговорить?
— А уговаривать не пришлось. Он сразу согласился. Михалков мог быть только Городничим и никем больше. А на Ляпкина-Тяпкина я позвал Олега Янковского. Он фантастически играл. Его Ляпкин-Тяпкин был стильным, интеллигентным. Вообще актерский состав в фильме получился звездный.
— Есть ли какие-то радикальные изменения в новой версии вашего спектакля?
— Самое радикальное изменение — в том, что Хлестакова играет артист, которому всего 20 лет: Владислав Миллер. И это прекрасно! Обычно на эту роль утверждают опытных актеров. Когда я смотрю такие спектакли, то не могу избавиться от мысли: герой глупый? Почему он так себя ведет? Откуда у него в 40 лет «легкость в мыслях необыкновенная», как пишет Гоголь? Чтобы оправдывать это, режиссерам приходится придумывать что-то, концепции создавать.
Но все встает на свои места, если внимательно прочитать классика, у которого черным по белому написано, что Хлестакову — 23 с небольшим. И, кстати, в пьесе он же никого не обманывает. Даже в сцене, которая почему-то называется «сцена вранья», у Хлестакова нет никакой хитрости. Есть юношеские фантазии, но совершенно безобидные, как он думает. А второго дна или задней мысли у героя нет совсем. И это тоже показатель молодости, неопытности.
— Владимир Машков уже второй год руководит театром. Теперь, как и его герой Городничий, он знает всё про ассигнования, строительство. Эти знания изменили подход актера к материалу?
— За прошедшие годы изменился не только Володя, но и Саша Марин, Сережа Беляев, Саша Воробьев, я сам... Да и целая страна поменялась. Мы ведь тогда жили в Советском Союзе. А сейчас у нас другое государство. Мы узнали, что такое кредит, ценные бумаги, акции, откаты, подряды… То, о чем писали классики, те же Гоголь и Островский, сегодня по-другому читается. Их тексты современны как никогда. «Ревизор» абсолютно созвучен сегодняшнему дню.
В спектакле ни слова из пьесы не изменено. Это для меня было принципиально. Я считаю, что Гоголь актуальней многих нынешних авторов. Любую страницу откройте, ткните пальцем, и цитата будет не в бровь, а в глаз. Всё время думаю об одном: как Николай Васильевич это видел? Мы все думаем о том, что будет завтра, послезавтра. А Гоголь смотрел на 150 лет вперед. Боюсь, еще лет 300 по нему будем сверяться.
— Вы про взятки?
— А «Ревизор» — не про взятки. Это драма серьезного, умного, страшного, коварного, опытнейшего Городничего. Он — человек системы, но поверил не тому. Как это возможно? Вот в чем вопрос.
Посмотрите, Городничий напрямую общается с Богом. Он спит и видит свое величие. Ему никто не нужен. Его компания — набор фриков. С кем ему здесь общаться? Только Судью он принимает всерьез. А потому, что у того есть компромат на Городничего. Понимая это, Судья отвечает на любой выпад градоначальника. И Городничий ему уступает. Как он говорит: «Суд — это уж такое завидное место, сам Бог ему покровительствует».
Проблема Городничего в том, что ревизор в этот раз приехал инкогнито. Раньше предупреждали, а сейчас нет. Почему? Снять хотят. И отсюда такой страх — кто донес? И спросить не у кого. Ведь на вершине человек очень одинок.
Не случайно в конце спектакля Владимир Машков появляется в костюме царя. Вот что у Городничего в сундуке лежало. И не только у него, но и у супруги его тоже. Вот такие амбиции.
— Спектакль вы поставили в довольно странном для отечественного театра жанре — буффонада.
— В случае с Гоголем этот жанр не кажется мне странным. У Николая Васильевича существуют и летающие по небу люди, и прыгающие в рот вареники, и черти… Да и в моем решении ничего необычного. У Гоголя всегда был интерес к третьей, таинственной, стороне нашего существования. Он часто создавал в своих произведениях неправдоподобные ситуации. Всерьез это играть, что ли?
Этот автор позволяет делать потрясающие вещи в театре. В Гоголе есть и запас прочности, и безграничные возможности. Мне кажется, невероятность ситуации должна подчеркиваться еще и сложным поведением артистов на сцене. Если нет — это бытовая история. Анекдот. И дальше уже всё зависит от того, кто и как его расскажет, в меру своих способностей.
— Существование в жанре буффонады требует актерской подготовленности. Ваши артисты были готовы?
— Я понимал, что артисты могут быть не готовы к такому повороту и к такой свободе. Был уверен, что я достаточно убедителен. Поэтому продолжал толковать об этом, и в конце концов «странный жанр» и способ существования в нем стал более или менее привычным для всех. Но главной задачей для меня было сделать так, чтобы артисты еще и полюбили эту форму существования. Без любви, без внутренней наполненности это был бы цирк, гимнастика, физкультура какая-то. А если есть любовь, то происходят чудеса.
— Сейчас существует целая культура комедийных шоу. Нет ли опасения, что зритель не рассмотрит за формой содержания?
— Это очень непростой вопрос. Он всегда был для нас главным. Как не впасть в «капустник»? Чем глубже ты идешь в сторону буффонады, трюков, тем больше эта опасность. Только внутренняя мотивировка, прописанная Гоголем, может от этого удержать. И тут очень важно не упустить из вида серьезность, даже трагичность происходящего, чего нет в комедийных шоу.
Драматизм, который заложен в пьесе Гоголя, должен оставаться первичным, а форма вторичной. И тогда пьеса станет комедией положений, в которой изначально всё нелепо, но герои с серьезным видом пытаются разобраться в достаточно смешной ситуации.
— Олег Павлович Табаков любил знакомить своих учеников с известными людьми. Побывав на вашем спектакле «Крыша», Марчелло Мастроянни даже планировал сыграть в Табакерке русскую классику. Вы помните этот визит?
— Мастроянни пришел в театр с Сашей Адабашьяном и Никитой Михалковым. Не знаю, что он понял из этого спектакля, ведь пьеса Александра Галина «Крыша» — современная. Думаю, как хороший артист, Марчелло увидел контакт между партнерами, наши реакции друг на друга. После спектакля он зашел за кулисы. Все смотрели на Мастроянни, как на икону. А он нам что-то рассказывал, шутил. Так мы просидели полночи. К сожалению, это была единственная встреча. Спектакль, который Табаков планировал поставить с ним, так и не состоялся.
Вообще хорошая идея была у Олега Павловича — компенсировать дефицит нашего представления о мире такими реальными встречами. Вдруг в театре мог появиться Владимир Высоцкий. А в следующий раз — драматург Александр Володин. Табаков ставил спектакль «Две стрелы» по его пьесе. Как-то Александр Моисеевич пришел на репетицию в «подвал». Глядя на нас, он вдруг предложил: «Ребятушки, какие слова вам мешают? Скажите, я их все сейчас вычеркну. Давайте перепишу, как вам удобно». Может быть, он так шутил.
— А может, он искренне хотел помочь молодым актерам?
— Да, судя по его характеру, возможно. Перед ним же стояли совсем юные ребята. Володин так нас подбадривал и поддерживал.
А в другой раз пришел космонавт Гречко. Естественно, нас волновал только один вопрос — существуют ли инопланетяне? Он так заговорщически посмотрел на нас и сказал: «Олег... Отключай». Табаков сразу всё понял и выдернул телефон из розетки. После чего Гречко сказал: «Есть. А теперь — включай». У Георгия Михайловича было прекрасное чувство юмора.
Мы продолжили засыпать Георгия Михайловича вопросами. Космонавт слушал-слушал, а потом огорошил: «Я должен вам сказать, что это очень несправедливо — задавать столько вопросов. Потому что в космонавты отбирают по здоровью, а спрашивают потом, как с умных». Вот такой он веселый был.
— «Ревизор» вошел в программу фестиваля учеников Табакова «Атом Солнца». Кроме спектаклей, в рамках проекта проходят мастер-классы звезд для учащихся театрального колледжа Олега Павловича. Вы продолжаете традиции мастера?
— Не скрою, хотелось бы, чтобы у нового поколения учеников Табакова были правильные ориентиры. Если ребята видят, что ты хороший артист или режиссер, у них уже есть некое доверие, они понимают, что у этих людей можно чему-то научиться, что-то спросить.
Олег Павлович смог своих учеников не растерять, а сплотить сначала вокруг театра, потом — вокруг колледжа Табакова. И сейчас этот обмен энергиями не прервался. Ученики Табакова — как космонавты на орбите, но еще на Земле они должны стать братьями, единомышленниками. Олег Павлович вложил в нас столько любви, что предать его мы не вправе
Зоя Игумнова
