1
Я увидела его сразу, вернее его улыбку. Улыбку, к которой я буквально приклеилась взглядом… хотелось не отрываясь, бесконечно смотреть на неё. Улыбка была необыкновенно милой, улыбка очень счастливого человека, и который щедро делится своим счастьем с окружающими.
Он стоял в компании нашей поселковой молодежи, и улыбаясь,
Поймав его взгляд, я ощутила на себе такое действие его притягательной улыбки, что сама подошла к нему и пригласила на танец, наплевав на местных сплетниц, и моментально забыв все свои принципы. Наградит же Господь такой улыбкой. Мы познакомились, разговорились и протанцевали с ним почти весь вечер. Он улыбался мне, и эта улыбка сводила меня с ума, бросала в дрожь и заставляла от счастья сладко замирать сердце. Я вся наполнилась этим счастьем, и мне захотелось поделиться им со всеми, даже с этой медицинской кикиморой.
Вечер пролетел, как один миг, я не отводила от Коли взгляда, всерьез опасаясь, что он исчезнет, растает, как сон, если не буду смотреть на него. Расставаться мне не просто не хотелось, это было для меня просто невозможно, и я пригласила его к себе домой. Он,
— Наташа, я женат, — донеслось до меня сквозь густую завесу тревоги.
— Ну и что? Я не собираюсь быть твоей женой, — храбро ответила я, сердце сорвалось в бездну, но я решилась, — Так не хочется оставаться одной, в такой… вечер.
Он кивнул головой и улыбнулся мне счастьем, и я отчаянно позавидовала его жене, неужели он ей так всегда улыбается, вот повезло.
Прикосновение его губ обожгло меня, и я провалилась в такой осязаемый туман блаженства, что перестал существовать не только окружающий мир, перестала существовать я сама, осталось только чувство безмерного наслаждения. И если рай хоть немного похож на это, я готова была умереть и немедленно.
А утром его улыбка была виноватой и печальной, но все равно такой милой, что я не выдержала и сказала:
— Коля, ты знаешь, какая у тебя улыбка? Это же Божий дар.
— А я никогда не видел такого счастливого взгляда, как у тебя, наверное, поэтому так улыбаюсь, — он коснулся губами моей щеки, и я задохнулась от переполняющего меня счастья.
Полтора месяца пролетели, как три дня. Командировка закончилась. Последнюю ночь не спали, просто сидели обнявшись, до самого утра. И от него ни слова, ни обещания, ни утешения. Только виноватая, невозможно милая и ставшая такой родной улыбка. По моим щекам текли слезы, я отчаянно старалась их скрыть, но он заметил и стал промокать мне лицо своим платком. Лучше бы он этого не делал, я задохнулась в рыданиях и выбежала. Я долго сидела в кустах сирени, искусала руки и платок, но не издала ни звука.
И видела, как он ушел. Он останавливался, оглядывался назад, но не окликнул меня. А я ждала этого оклика, ждала так, что перестала дышать, и весь мой мир сосредоточился на нем таком родном, близком и в то же время бесконечно далеком. Я ждала так, как, наверное, не ждет помилования, даже приговоренный к смерти. Но он не окликнул.
Недели две ходила сама не своя, перед глазами стояла его виноватая прощальная улыбка, вызывавшая во мне кипящие слезы. Все во мне кричало против. Я так не хочу!
Как мне плохо, старалась никому не показывать. А через некоторое время обнаружила, что беременна. Я испугалась, и одновременно испытала сумасшедшую радость. Появилась безумная надежда, что смогу его вернуть, не сможет он меня оставить, когда узнает.
2
О ребенке я тогда не думала, думала только о том, как сообщу ему новость, он приедет, и я всю оставшуюся жизнь буду жить под сенью этой его необыкновенной улыбки. Улыбки счастья! Ура!
С большим трудом, через знакомую, работавшую в конторе, узнала его адрес и написала ему сумбурное письмо, в котором сообщала о своей беременности и предупредила, что если он не приедет, оставлю ребенка в роддоме. И стала ждать его ответа в состоянии, близком к помешательству. Письмо пришло быстро: с ума сойти я не успела. И оказалось, от его жены…. Она жалела меня, за неосторожность с чувствами: так и написала — с чувствами нужно быть очень осторожной, они не прощают легкомыслия. Сделать теперь ничего нельзя. Что остается надежда только на время, оно вылечит. И на целой странице просила, повторяя несколько раз, чтобы ребенка я не оставляла ни в каком роддоме, а если никак иначе нельзя, сообщила им, когда он появится, они приедут и заберут, все-таки не чужой, мужнин. И ни одного злого слова или даже упрека. Я растерялась. Ждала, чего угодно, только не сочувствия его жены. В душе образовалась темная яма безысходности, в которую я разом провалилась так же, как недавно в море счастья. Время остановилось, и в этом остановившемся времени я пробыла до того момента, когда мой ребенок постучался ко мне, несильно толкнув меня изнутри. Переживу: решила я в тот момент. Время лечит? Что ж, подождем.
Много воды утекло с тех пор, как говорила моя мудрая тетка, помогавшая советом и делом в то непростое для меня время. У меня родилась дочка, Янка.
И я вышла замуж. Детей у нас не было — не хотела я Колиной дочке соперников. Никаких. С мужем жили в ладу, и я благодарила судьбу, пославшую мне этого внимательного и любящего человека. Мою дочку он любил так, как многим настоящим отцам и не снилось. Пока она росла, я все время присматривалась, пытаясь уловить хотя бы отблески той, Колиной улыбки, дарящей счастье. Нет, мне не повезло, дочка была на него не похожа. Ничем.
Странно, но она была похожа на моего мужа. Все знакомые говорили, одно лицо.
Так она и выросла, будучи абсолютно уверенной, что ее папа самый лучший в мире и самый родной. Я боготворила ее; слов нет описать состояние восторга от ее первых шагов, первых слов….
Время действительно лечит, и я почти забыла ту далекую боль. В памяти осталось
Мы переехали в город. Дочь закончила школу, поступила в институт и мы были рады переезду, не нужно было оставлять на учебу дочку одну в городе. Обосновались на новом месте, в новой квартире. Пока устраивались на работе, обустраивали жилье, времени оглядеться почти не было. Но хлопоты, наконец, закончились, и я нет-нет, да и выходила к подъезду, посидеть на лавочке, надо же
3
Однажды застала на лавочке женщину, мы разговорились, оказалось она живет этажом ниже, захлопнула дверь и теперь ждет сына с работы, чтобы зайти в квартиру. Выглядела она лет на тридцать, и я не поверила, что у нее взрослый сын. Сказала ей об этом. Она рассмеялась и без всякого кокетства ответила:
— Спасибо. У меня муж хороший, наверное, поэтому молодо выгляжу. А душе мне и вовсе двадцать.
Не утерпела, спросила, сколько ей лет, оказалось на семь лет меня старше. У меня в душе шевельнулось неприятное чувство, у меня тоже муж хороший, однако по виду, так я ее старше на эти семь лет, если не на все десять. Но, заглянув в ее ласковые глаза, чувство зависти с легкостью преодолела, и предложила зайти подождать сына у нас. Аля, так она мне назвалась, с радостью согласилась:
— Ой, с удовольствием, а то я на этой лавочке часа два сижу.
Через час мне казалось, что я ее знаю всю жизнь. Она была очень внимательной просто талантливой, слушательницей, и я не заметила, как выложила ей все свои семейные дела, что мы из района, муж работает водителем, а я нашла работу в городском архиве, дочка поступила в медицинский.
— И мой Димка закончил мед, уже работает, — улыбнулась она, — А муж должен скоро приехать, он сейчас в командировке. Он у меня половину жизни провел в командировке.
Мы несколько раз встречались около подъезда. Аля была такой смешливой, жизнерадостной, молодой, что я заражалась от нее этой молодостью и настроением, и муж уже несколько раз замечал мне:
— Город тебе на пользу, ты у меня как девчонка стала.
— Ваша Яна у нас в гостях. С Димкой пришла. Пойдемте, вместе посидим, скоро муж подойдет, он уже вернулся из поездки.
Я неожиданно разволновалась за дочь, вот ведь какая, даже домой не зашла, сразу по гостям. Я быстро переоделась и,
Моя Янка без зазрения совести уплетала огромный горячий бутерброд, запивая его чаем из необъемной кружки.
Высокий юноша с улыбкой поднялся мне навстречу:
— Здравствуйте.
Меня обожгло, как огнем этой улыбкой, ноги подкосились, я стала оседать на пол. Юноша быстро подвинул мне стул и помог сесть.
— Вам нехорошо?
— Сейчас пройдет, все в порядке, — с трудом разжимая непослушные губы, проговорила я.
В голове молотом билась мысль — не может быть, этого просто не может быть!
— Дима, значит, а по отчеству как? — мне казалось, что этот вопрос задал
— Рано его по отчеству величать, — засмеялась Аля.
— Как же все-таки?
— Николаевич он.
— А фамилия?
— Наташа, ты как в милицейском участке? Михайловы мы.
И я провалилась в черноту небытия.
Очнулась от острого запаха нашатыря, рядом стояли перепуганные Янка с Алей.
— Давно это с вами? — стараясь поймать мой взгляд, спрашивал Дима, водя у меня перед носом ватой, смоченной в нашатыре.
— Простите меня, первый раз это, — я посмотрела на дочь, — Яна, наверное, мы пойдем.
Нас проводили, наперебой предлагая помощь, от которой я смущенно отказывалась:
— Все в порядке, прошло уже.
Дома зашла в спальню:
— Яна, полежу немного, а ты сходи в аптеку, спроси там что-нибудь для меня.
Растерянная и обеспокоенная дочь ушла за лекарством, и я наконец могла дать волю слезам. Не может быть! Не может этого быть сейчас! Господи, помоги мне, сама я не справлюсь. Перед глазами стояла улыбка Димы, но странным образом казалось, что это Коля. Сердце сжималось от невыносимой боли и сразу вдруг вспомнившейся безысходности. Как же теперь жить? Я ведь думала, все забылось. А Янка с Димой? Они как? Как им сказать? Боже мой, помоги мне. Вразуми меня Господи! Помоги!
Пролежала я в горячке целую неделю, Янка готовила мне бульоны, бегала в аптеки. Муж сидел у постели, он даже осунулся за эти дни, и все добивался:
— Что случилось, Наташа? Не молчи, скажи мне.
У меня по щекам ручьем лились слезы, но я говорила:
— Не знаю, нервы, наверное.
Аля заходила каждый день, сидела около меня, рассказывала домашние новости, хвалила мою Янку:
— Наташа, с дочкой тебе повезло, я завидую. Яна твоя, как ангел. Смотри, она каждую минуту с тобой, даже к нам не заходит, некогда говорит.
4
Надо
Наконец, решилась:
— Мне нужно поговорить с тобой.
Аля, подперев подбородок руками, внимательно посмотрела на меня. Ее вопросительный взгляд я не выдержала, опустила глаза, вдохнула побольше воздуха, и у меня хватило сил произнести:
— Аля, Коля отец Янки. Помнишь письмо, ты мне ответила. Я та самая Наташа, — и я в упор взглянула на нее, готовясь встретить удар гнева или презрения.
Но на меня смотрели глаза полные боли и сострадания:
— Наташа? Твои знают?
— Нет.
Аля положила мне руку на плечо, сжала его так, что я с трудом удержалась, чтобы не крикнуть, потом встала и ушла.
А вечером пришла дочь вся в слезах:
— Дима уезжает вместе с родителями. Сказал только что.
Через несколько дней в их квартиру въезжали другие люди. Но с Колей я все-таки встретилась…. Он подошел ко мне с букетом, когда я выходила из здания, где располагался наш архив. Я не сразу его узнала, наверное, шестым чувством гадала, когда он улыбнулся. В улыбке промелькнул далекий, почти неуловимый лучик счастья.
— Коля?
— Прости меня, — он протянул мне цветы и прикоснулся губами к моей руке.
Я смотрела ему вслед, не испытывая никаких чувств, кроме удивления своему вдруг наступившему спокойствию. Через несколько шагов он оглянулся, махнул мне рукой и совсем чужой, незнакомый, растаял в вечерних сумерках… исчез… Вместе с ним уходила, таяла, исчезала моя боль. Этот человек не мог быть моим Колей. Мой Коля остался там, в юности, и только там и только мой. Я воткнула цветы в ручку двери и почувствовала, что исчез внутри этот комок, столько лет давивший мне грудь, мне показалось, в ней стало больше места и впервые за много лет стало легко дышать.
Слишком мало для счастья одной улыбки… даже улыбки счастья.
