Тадаси Судзуки считает, что возвращается эпоха театра. Он уверен: артисты должны заниматься тренингом постоянно, а Юрий Любимов был самураем. Об этом прославленный японский режиссер рассказал «Известиям». Показы его спектаклей в России прошли в рамках Театральной олимпиады — одного из главных событий завершающегося Года театра.
— Судзуки-сан, в рамках Театральной олимпиады вы показали в Петербурге две постановки. «Гятэй-гятэй», действо на основе буддийской музыки, вполне отвечало зрительским ожиданиям в плане восточной экзотики, а вот ваш выбор «Сирано де Бержерака» удивил. Это ведь очень французская пьеса. Чувствовали сопротивление материала?
— Я не мыслю такими категориями. Не забывайте, что, какой бы материал я ни ставил в своей стране — древнегреческий, русский, французский, — это всё переводы на японский язык. Тексты и переводились таким образом, чтобы быть понятными японцам. Мы к переводам относимся как к чему-то новому в нашей словесности: да, вот такая своеобразная японская литература.
Ставя того же «Сирано де Бержерака», я не пытался подражать французам. Мои актеры не надели европейскую одежду, французские парики. Часто можно увидеть, как, играя трагедии Еврипида или Софокла, актеры выходят в туниках. И это очень странно! Если уж вы оделись, как в античности, то и говорите на древнегреческом, будьте честны до конца.
Чего-то специфически французского я в Ростане не вижу. Возможно, образ мышления французский, но, мне кажется, смыслы пьесы в моем спектакле прозвучали, они понятны. Японцы всё понимают. Они очень любят «Сирано де Бержерака». И «Травиату» Верди, которая в моем спектакле звучит. И Чехова японцы тоже очень любят.
— Как вы открыли для себя русскую культуру? Я знаю, вы ставили Чехова в самом начале режиссерского пути.
— Знакомство с русской культурой началось давно, с того момента, как я узнал о Станиславском и Чехове. Можно сказать, что именно из-за любви к его пьесам я и стал заниматься театром. Конечно, русская культура — это для меня и Достоевский, и Чайковский... Но к Чехову — особая любовь. И да, как режиссер я начал с «Трех сестер», которых поставил еще в студенческие годы, когда учился в Университете Васэда.
— Какова перспектива культурных отношений наших стран? Где главные точки соприкосновения российского и японского театров?
— Только не относитесь ко мне как к представителю японского театра. В Японии со мной воюют театральные коллективы, так как я всё время говорю, что японский драматический театр очень плохой, ни на что не способный и его надо развивать. Поэтому я построил свой. Такого рода спектаклей, как у меня, нет на обычных наших сценах. Там вы увидите жалкие подражания реалистическому направлению.
В общем, если вы спрашиваете о сотрудничестве с Россией, я с удовольствием буду его продолжать, а за других отвечать не могу. Конечно, я японец. Но театр мой — не японский. Изучать его приезжают артисты из Америки, Китая, России... Потому что у меня свой метод, овладев которым, в моих спектаклях могут участвовать актеры из разных стран. Скажем, Нана Татишвили играет Роксану в «Сирано де Бержераке». Вы видели эту постановку. Когда Нана появилась на сцене, вы сразу поняли, что это российская актриса?
Нет.
— По движениям, по дыханию она ничем не отличалась от моих ребят, потому что проходила мой тренинг. А когда Нана заговорила по-русски, зал охнул! Это Юрий Петрович Любимов когда-то посоветовал мне Нану, которая тогда только окончила театральный институт. Я взял ее к себе на воспитание. Больше 10 лет назад она сыграла Электру в моем спектакле в Театре на Таганке.
Мой тренинг можно сравнить с балетом. Балетные артисты занимаются постоянно, независимо от того, есть завтра спектакль или нет. Танцовщики из разных стран могут заниматься вместе, это никого не смущает — все они «говорят» на языке движений, связаны определенной системой танца. В нынешнем драматическом театре подобного единого тренинга нет и не принято, чтобы актеры постоянно упражнялись. А на мой взгляд, нужна система, которая позволила бы с ходу, как это возможно у балетных, объединить, допустим, французских, русских и японских актеров. Тогда будет достигнута гармония.
— Со стороны может показаться, что вы, уделяя такое внимание тренингу, опираетесь главным образом на физические возможности артиста. При этом в традиции русского театра — устремленность к его душевным и духовным ресурсам. У нас режиссер десятилетиями понимался как своего рода духовный наставник, воспитатель актера. Вы принципиально не затрагиваете эти отношения?
— Как же не затрагиваю?! Моим тренингом могут заниматься только те, кто разделяет мои убеждения, мой метод. Рядом со мной нет случайных людей. Мы мыслим в одном направлении. Школа Судзуки касается не только физики актера. Обо мне с моими актерами — из-за нашей обособленности — иногда говорят как о каком-то культе. Но те, кому моя система не подходит, могут примкнуть к какому-то другому направлению. Как и в России: есть школа Станиславского со своими последователями, а есть биомеханика Мейерхольда, для которого, кстати, восточный театр был очень важен.
— Вы родились в 1939 году, ребенок военных лет. Отразилась ли та эпоха на вас как на художнике?
— Наверное, мое поколение характеризуется тем, что мы понимаем важность изучения истории. Мировой и японской. Такое событие, как война, не может остаться забытым, особенно если у нее такой масштаб. Как вы знаете, у России с Японией была война, воевала Япония и с Америкой, и с Китаем. Что, конечно, заставляет людей моего возраста задуматься о причинах. Почему моя страна ввязывалась в войны, противостояла таким соперникам?
Изучая историю, важно убрать негативный подход, не относиться к странам, с которым враждовала твоя, с отрицанием. Надо постараться понять, что привело к развязыванию всех этих конфликтов. И как избежать их в дальнейшем. Чтобы больше не было войн ни с Китаем, ни с Америкой, ни с Россией. Сегодня об этом необходимо задуматься.
Вообще, многие недооценивают значение истории, не только общественной. Скажем, если вы занимаетесь театром, вы должны очень хорошо знать историю театра и культуры своей страны. А с другой стороны, если вы хотите узнать об истории другой страны, очень полезно познакомиться с ее культурой. И её театром. Поскольку он по своей природе много чего затрагивает и объединяет.
— Вы поставили вопрос о том, как избежать войн. Театр ведь не зря считается опорой дипломатии. И для российско-японских отношений важно, что Театральная олимпиада впервые прошла в наших двух странах. Что для вас значил этот новый опыт?
— Парадоксально, но в нашу эпоху глобализации происходит не объединение, а разобщение стран. Поэтому я убежден, что этот опыт правильный, нужный и что отныне Олимпиаду так и следует проводить — не в одной стране, а в разных, параллельно. Олимпиада-2019 не случайно прошла под девизом «Создавая мосты». Я занимаюсь театром как раз для этого. И именно театр сегодня на это способен. Многие думают, что его обогнал кинематограф, популярность которого вроде бы растет и растет. Но я считаю как раз наоборот: наступает эпоха театра.
— Вы, наверное, знаете, что Валерий Фокин, худрук Александринки, на четверть японец. У нас в России его в шутку называют самураем театра. А вы японскую кровь в нем почувствовали?
— Состав нашей крови — это ведь очень условно и, по большому счету, не имеет значения. Тот же Юрий Петрович Любимов, с которым я очень дружил, разве не был самураем от театра? Еще как был! Смелый, воинственный. Но текла ли в нем японская кровь? А в Японии, кстати, меня тоже называют самураем театра. «Последний самурай», говорят. При этом у моей мамы были светлые глаза и многие думали, что в ней течет иностранная кровь. Кто знает, может, среди моих предков есть и русский? Может, во мне течет русская кровь?
Евгений Авраменко
