В этом увесистом конверте оказались копии документов уголовного дела. И письмо-обращение к редакции «Литературной газеты». Цитирую:
«Мой сын Кравченко Евгений Геннадьевич врач по образованию, стаж работы более 30 лет. Получал только благодарности и почётные грамоты…»
«И вот после уговоров взял пятьдесят тысяч рублей… За услугу…»
«Результат? По приговору Приморского районного суда города Новороссийска – восемь лет строгого режима! И – гигантский штраф: восемнадцать миллионов рублей!..»
«При зарплате в 20 тысяч рублей надо не есть, не пить лет шестьдесят, чтобы такой фантастический штраф выплатить!..»
Далее в письме Розы Симоновны Кравченко, пенсионерки (ей семьдесят пять лет) – описание её нынешней жизни. Без сына. Выращивает цветы на продажу, чтобы как-то прокормиться. Собирает выброшенные у подъездов книги (художественные!), приводит их в божеский вид и продаёт. За гроши, конечно. («Плохо берут, такая у нас бездуховность!») А ещё – собирает у мусорных контейнеров ношеные тёплые вещи и несёт их после чистки «на блошиный рынок». Это спасает от полной нищеты. («Спасибо людям, они не бросают вещи в контейнер, кладут рядом, зная, что я за ними приду…»)
Но главный её страх не голод, нет («Поем тайком, чтоб невестка не видела, корочку хлеба, запью водой, и говорю, что сыта»). Главное – угроза конфискации квартиры. Потому что никаких других ценностей у сына нет, только купленная сорок лет назад кооперативная квартира. Причём купленная не им, а родителями.
«…Чтобы купить кооперативную квартиру, мы с мужем и маленькими детьми отработали на Чукотке в городе Анадырь около 10 лет, я никогда не уходила в отпуск, сдавала ежемесячно кровь. И когда – восемь лет назад! – мне врачи сказали, что при моей мерцательной аритмии сердце может остановиться в любую секунду, я приняла решение: оформила дарение квартиры сыну. А сейчас, из-за такого дикого штрафа, всё имущество сына находится под угрозой ареста, а другого имущества у него нет, только эта квартира, где живу я и его семья…»
Заключает же письмо материнская мольба:
«Умоляю вас, стоя на коленях, помогите спасти моего сына! Очень боюсь, что в счёт гигантского штрафа заберут мою квартиру. Я с ума схожу от безысходности… Помогите!..»
Излом судьбы
Вчитываюсь в документы – в приговор Приморского райсуда города Новороссийска. В многословные кассационные жалобы адвоката и ответы на них. Картина прорисовывается несколько иная, отличная от того, что рассказано в эмоциональном письме матери осуждённого. И сумма, которую получил Кравченко за свою «услугу», была, оказывается, в шесть раз больше.
Нет, не рядовым врачом работал Евгений Геннадьевич Кравченко. Он занимал должность заместителя главного государственного санитарного врача в Роспотребнадзоре по городу Новороссийску. И был наделён полномочиями «давать гражданам, индивидуальным предпринимателям и юридическим лицам санитарно-эпидемиологические заключения». Или – не давать, если условия, в которых предприниматели намеревались вести свой бизнес, не соответствовали известным нормам.
У директора ООО «Антик» (медцентр, оказывающий консультативные услуги) Татьяны Владимировны Ваниной условия, по мнению Кравченко, не соответствовали. Причём, как утверждает Ванина, это «несоответствие» длилось около года, хотя сотрудники «Антика», казалось бы, исправили все недочёты, приспособив своё помещение к деликатной медицинской работе. В очередной раз, общаясь с Евгением Геннадьевичем, Татьяна Владимировна поинтересовалась, может быть, нужно как-то отблагодарить его ведомство, чтобы получить наконец долгожданное санитарно-эпидемиологическое заключение. И, по словам Ваниной, Кравченко написал на листке цифру: 300 тысяч рублей. А показав её, порвал бумажку, выбросив клочки в мусорную корзину.
Вот тут терпение Ваниной кончилось. Возмущённая, она пришла в полицию, в отдел по борьбе с экономическими преступлениями (ОБЭП). Там её попросили написать заявление о вымогательстве. Она написала. Затем, через некоторое время, её пригласили на следственный эксперимент и в присутствии понятых вручили пятьдесят тысяч рублей. Это были купюры достоинством по пять тысяч, предварительно отксерокопированные, посыпанные специальным порошком, с невидимой надписью: взятка. На ксерокопиях все участники эксперимента расписались.
То, что произошло потом, выглядит настолько знакомо и буднично, что кажется эпизодом всем надоевшего кинофильма: Ванина по пути из дома на работу подъехала к Роспотребнадзору; здесь сотрудники ОБЭПа оснастили её микроаппаратурой для видеозаписи, и она отправилась в кабинет Кравченко. Вошла. Положила конверт с деньгами на его стол, объяснив, что это предоплата. Про остальную сумму сказала: подвезёт сразу после того, как будет готово санитарно-эпидемиологическое заключение. На что Евгений Геннадьевич пообещал ещё раз приехать в офис «Антика».
И приехал. Осмотрев, покивал – всё в порядке. Через несколько дней позвонил: «Подъезжайте. Заключение готово». Перед тем как отправиться к нему, Ванина опять пришла в ОБЭП. Операция повторилась: только на этот раз ей дали конверт, в котором лежали 250 тысяч рублей. Она приехала к Кравченко, положила этот разбухший конверт на его стол, и Евгений Геннадьевич, не мешкая, накрыл его листом бумаги. Но стоило ей выйти в коридор, как в кабинет вошли сотрудники ОБЭПа. С понятыми. Предъявили удостоверения. Попросили показать деньги, лежавшие на столе. Он показал. И тут же налил себе из графина воды – выпил, чтобы хоть как-то успокоиться.
Я пересказываю факты, изложенные в приговоре, а сам вспоминаю, как в середине 90-х московские обэповцы предложили мне, судебному очеркисту «Литгазеты», поучаствовать в таком же задержании взяточника – им оказался капитан милиции… Немолодой уже человек, собиравшийся выходить на пенсию… Взятку же он вымогал у человека восточной наружности… До сих пор вспоминаю всю эту операцию с содроганием, ведь у меня на глазах (я видел по монитору, установленному в автомобиле, как ничего не подозревающий взяточник в милицейской форме пересчитывал деньги!) ломалась судьба человека. Видел, как долго, заторможенно рассматривал он удостоверения вошедших в его кабинет обэповцов, как потом нервно курил, стоя у своего стола, зная уже, что отсюда, из своего кабинета, его выведут в наручниках… И тогда, и сейчас, двадцать лет спустя, я не устаю удивляться легковерию взяточников, считающих, что, да, в газетах и по ТВ шумят о борьбе со взяточничеством, но именно их-то как раз судьба помилует…
А позже, когда готовил материал к публикации, узнал про задержанного капитана: он собирал деньги целенаправленно – нужно было «обеспечить» поступление дочери в вуз, куда без денег попасть было нельзя. То есть у взяточников, которые одновременно становятся и взяткодателями, видимо, складывается убеждение: все берут и дают! Все! Ведь вокруг нас – реки чёрного (или – серого) нала! Да разве можно хоть кому-нибудь остаться в этом половодье чистеньким-беленьким?
Взятка не роскошь
Громадный штраф в восемнадцать миллионов рублей, на который суд обрёк Евгения Кравченко, это не своеволие рассерженного судьи, а новая, законодательно утверждённая попытка если не искоренить, то хотя бы как-то обуздать стихию взяточничества. Это штраф, кратный взятке. И он, в полном соответствии с принятым законом, может достигать стократного размера по отношению к сумме взятки.
Но насколько эффективно применение такого наказания? Известно, что, судя по статистике судебных дел, на скамье подсудимых за взятки чаще всего оказываются малооплачиваемые врачи, муниципальные служащие, учителя, рядовые полицейские. Для них, как утверждают специалисты, изучавшие эту проблему, «взятка – не роскошь, а – способ выживания». Поэтому трудно представить себе, что учитель, задержанный за взятку в две тысячи рублей, сможет выплатить кратный штраф в двести тысяч рублей.
Вот ещё один из эпизодов разворачивающейся на просторах России судебной драмы: в городе Новозыбков врач выдала пациенту фиктивный листок нетрудоспособности, очень уж просил. При этом внесла в амбулаторную карту запись – «ОРЗ». Мнимый больной «отблагодарил» её вначале суммой в 500 рублей, затем добавил одну тысячу. Это стало известным. В ходе предварительного следствия врач сразу же признала свою вину, и её осудили по двум статьям – получение взятки и служебный подлог, назначив наказание в виде штрафа в размере 120 тысяч рублей. С лишением права заниматься врачебной деятельностью на срок два года.
Ну, допустим, она эти два года поработает медсестрой или нянечкой, получая нищенские гроши за нелёгкую, часто – унизительную работу (горшки и «утки» выносить за тяжелобольными охотниц нет, нянечек везде не хватает). Когда она выплатит свой штраф? Перед выходом на пенсию?
И выплатит ли тот же Евгений Кравченко за восемь лет своего заключения 18 миллионов рублей, зарабатывая копейки в колонии строгого режима на шитье мешков? Вопрос, конечно же, риторический. И потому вынесенный Евгению Кравченко (в полном соответствии с законом!) приговор выглядит злой шуткой. Издевательством над здравым смыслом. Особенно – на фоне миллиардных хищений, обнаруженных следствием в «Оборонсервисе» и недавним сообщением о возбуждении уголовного дела против бывшего министра обороны Сердюкова, нанёсшего своей халатностью ущерб в 56 миллионов.
Но может быть, уголовное дело Евгения Кравченко – это своего рода предостережение? Знак того, что наконец-то у нас началась реальная борьба со взяточничеством и коррупцией во всех сферах нашей суматошной жизни?
Вот ведь и цифры звучат убедительные. В конце минувшего года на заседании наблюдательного совета Агентства стратегических инициатив президент Путин сообщил, что только по материалам ФСБ было возбуждено 7,5 тысячи антикоррупционных дел; их фигурантами стали представители разных политических партий и должностные лица, занимавшие крупные посты (как, например, бывший губернатор Тульской области, осуждённый на 9 лет лишения свободы).
Прошу прокомментировать эти цифры и факты известного юриста, кандидата юридических наук В.В. Осина.
Осин.JPG– Если следить за сообщениями прессы, – объяснил Владимир Владимирович, – то картина борьбы с коррупцией и взяточничеством вырисовывается впечатляющая. Губернаторы, мэры, олигархи оказываются под следствием, их громадные хищения обнародуются. Но вот странность: дальнейшая судьба большинства таких громких дел (исключая, может быть, лишь дело тульского губернатора) уходит в тень. Исчезает из информационного поля. Впечатление, что мелкая рыбёшка застревает в сетях правосудия, а акулы коррупции, порвав сети, уходят от наказания.
– И всё-таки тенденция реальной, а не показной борьбы с этим наследственным злом обозначена?
– И это ваше утверждение я бы подверг сомнению. Сошлюсь на высказывания председателя Верховного суда РФ Вячеслава Лебедева. В своих интервью различным СМИ он отметил, что гуляющие по страницам газет цифры о десятках тысяч раскрытых коррупционных преступлений на самом деле не сопоставимы с реальными данными судебной статистики. За последние 4 года число лиц, осуждённых за коррупционные преступления, неизменно сокращается. В 2009 году их было 10 700, в 2010 году – 10 тыс., в 2011 году – 7,5 тыс., а в 2012-м – 5,5 тыс. (это из 50 тысяч возбуждённых дел). Примерно так же сокращалось и число осуждённых: за получение взятки – с 1800 человек в 2009 году до 1300 в 2012 году, а за дачу взятки – с 3600 до 2 тыс. осуждённых соответственно.
– А отношение Верховного суда РФ к фантастическим штрафам, налагаемым на малооплачиваемых взяточников, известно?
– Да, конечно. На заседании Высшей квалификационной коллегии судей РФ (ВККС) Вячеслав Лебедев предложил обсудить замену штрафов по делам о взятках на лишение свободы. Он сообщил, что проект постановления пленума Верховного суда по этому вопросу будет рассмотрен во втором полугодии. Известно, что сейчас судебные решения о штрафах не исполняются на миллиардные суммы, однако ходатайства о замене штрафа на лишение свободы суды удовлетворяют лишь в 20% случаев.
– И последний вопрос, который вам бы задала мать осуждённого Кравченко, приславшая в «Литгазету» письмо: отберут ли у неё и у семьи Кравченко их кооперативную квартиру в счёт штрафа?
– По действующему законодательству (ч. 4 ст. 115 УПК РФ и 446 ГПК РФ) это сделать невозможно. Взыскание по исполнительным документам не может быть обращено на жилое помещение (его части), если для гражданина-должника и членов его семьи оно является единственным пригодным для постоянного проживания помещением.
Признаюсь: вчитываясь в материалы уголовного дела Евгения Кравченко, я переживал жуткое состояние дежавю. Будто иду по хорошо знакомому кругу. Ведь о нашем отечественном взяточничестве и коррупции написаны горы статей и книг, среди них немало и моих. Большинство из них можно публиковать заново, не называя даты события, и все эти истории будут выглядеть современными.
Да, я понимаю, многое из того, что происходит, связано с нашей ментальностью, с нашей общей наследственностью (пьеса «Ревизор» до сих пор идёт с аншлагом, потому что «про нас»). Правосознание пропитывает души людей не так быстро, как хотелось бы. Но сейчас бросается в глаза нечто иное: продолжающий углубляться разрыв между провозглашёнными правовыми принципами нашей жизни и совершенно противоположной реальностью, в которой напрочь размыты представления о порядочности, о совести, о том, что есть черта, шагнув за которую, становишься другим человеком.
Этот разрыв порождает вопросы. Один из них, возможно, главный, требующий широкого читательского обсуждения: почему фактор НЕОТВРАТИМОСТИ НАКАЗАНИЯ у нас фактически «не работает»? Ведь есть же мощная, хорошо структурированная система правосудия, а люди, нарушающие закон, её почему-то не опасаются. И если бы Евгений Кравченко мог хотя бы предположить, что его вымогательство обернётся для него тюрьмой, слезами пожилой матери, её паническим письмом в «Литгазету» (письмом-криком «Я с ума схожу от безысходности!») и тотальной нищетой для его семьи, он всё-таки остановился бы на полпути к своему преступлению.
А может быть, уже в самом начале мысль о таком способе обогащения счёл бы безумием…
