Знаменитая британская электронная группа The Chemical Brothers — дуэт Тома Роулендса и Эда Саймонса — отправилась в тур, посвященный вышедшему месяц назад альбому «No Geography». Российские выступления состоятся 6 июня в санкт-петербургском ДС «Юбилейный» и 7 июня на московской «ВТБ Арена». В интервью Максу Хагену Том Роулендс рассказал о создании альбома, заходе в 1970-е и живой связи с синтезаторами.
— Название альбома «No Geography» и многих его композиций можно трактовать как в общечеловеческом, так и в политическом смысле — особенно если вспоминать историю с «Брекситом». Вам какой вариант был ближе?
— Дело не в «Брексите». Смысл, скорее, в том, что мир стал более непонятен, чем раньше. Куда-то потерялась уверенность, с которой мы росли. Мы не собирались создавать хронику текущих событий, но ведь и не в изоляции записывали альбом. Просыпаешься, отправляешься в студию, по пути читаешь газеты или слушаешь радио — столько всего происходит. И ведь интересно, как одни события связаны с другими. Все эти странные конфликты нашего времени просачиваются в музыку.
Для нас самих альбом оказался полезен в том, что он стал противопоставлением всем этим идеям о разъединении людей, установкам что делать, а что нет.
Мы и сами увидели сдвиг в мышлении в Англии, оказалось, не все думают одинаково, потенциальное разделение совсем рядом. Раздражающих факторов в мире всегда полно. И наш ответ заключается в музыке, надеюсь, он кому-то тоже поможет. Мы верим, что люди, наоборот способны объединяться и взаимодействовать — когда выступаешь в разных странах, это очевидно. Мы все равно верим, что лучше быть вместе. Так что в альбоме скорее заложена идея единства. И проблема не столько в «Брексите», сколько в нашей жизни здесь и сейчас.
— На обложке мы видим слегка пугающую картинку: танк на хайвее, а впереди недобрый облачный образ в небе…
— Для меня обложка насквозь психоделична. Впрочем, выбрана она была не просто так.
Когда мы придумываем визуальный образ для нашей музыки, то инстинктивно ищем нечто, что отвечало бы ей: «Вот картинка, которая ассоциируется с композицией! А вот образ альбома!»
Мы и сами не всегда понимаем почему, просто ощущение, что все сходится. Так уже давно происходит. Увидел картинку, а потом к ней возвращаешься снова и снова. В «No Geography» есть своя сила и энергия, но в нем есть и психоделические моменты. Опять же, что там впереди на этой дороге? Ты едешь в светлое будущее, или за горизонтом тебя ждет опасность? Знаете, эта обложка нам напомнила «Exit Planet Dust», первый альбом. Помните, там пара персонажей идет вдоль шоссе: кто знает, куда оно ведет? И вот во что превратилось это шоссе.
— …А вернулись они на танке.
— (Смеется) Но нам все же хотелось бы иметь в виду эту парочку, а не просто танк, гонящий в психоделический закат.
— Кстати, вы же эти облака подобрали с пластинки 77-го года.
— Верно! Godley & Creme, «Consequences». Только это фото было внутри обложки. У меня эта пластинка есть давно, и я все время думал, что же они такой образ на лицевую сторону не поставили! Ведь как круто! И вот, появился повод, чтобы сделать то, о чем я давно думал. Мы связались c Godley & Creme, и они были обеими руками «за». Им понравилась мысль, что образ со старой пластинки получит новую жизнь в ином контексте. Я им очень благодарен. Можно сказать, кстати, что то же самое происходит и с сэмплами, которые мы используем. Взять песню из другой эпохи и попытаться применить ее в новом времени и новом музыкальном смысле.
— Если мы копнем глубже, то окажется, что в «No Geography» вообще появляется масса культурных отсылок к 70-м. Вы сэмплируете диско Питера Брауна, Class Action, Уильяма Льюиса и Лорина Риндера. В текстах — поэтесса-битник Диана ди Прима и писатель Майкл Браунштейн…
— Сами понимаете, впадать в прогрессив- и арт-рок мы не собирались, так что диско-артисты и продюсеры были более очевидным выбором. Но, опять же, это и нам странно, что мы вдруг так включились в 70-е. Во многом это было бессознательное движение. Что текст Дианы ди Прима в «Free Yourself», что поэма Майкла Браунштайна в «No Geography» — просто совпадение с нашими нынешними ощущениями. Причем все абсолютно сошлось. Интересно, может, это дух времени. Но это и один из тех случаев, когда что-то делаешь, а потом уже задаешься вопросом «Почему я так сделал?»
— Правда ли, что «No Geography» делался на инструментах, с которыми вы работали в самом начале истории The Chemical Brothers?
— Работа над многими композициями действительно начиналась с использования старых сэмплеров. В чем-то это напоминало наши прежние дни. Тогда мы или кто-нибудь из наших друзей играли на барабанах, записаннные звуки или партии отправлялись прямо в те еще старинные машины типа E-mu SP-1200 или сэмплера Akai. Да и работа без компьютера выглядела совсем по-другому. У нас тогда были не самые продвинутые инструменты, поэтому приходилось выкручиваться и проявлять изобретательность, если хотелось получить результат поинтереснее. Ты был вынужден искать свои подходы — но и звук получался необычный. В этот раз в начале записи мы устроили что-то типа маленького погружения обратно в ту эру — хотя бы для развлечения, чтобы прикинуть первые идеи. Студия у нас набита аппаратурой, есть даже синтезаторы полувековой и более давности: все, что мы когда-либо использовали. Но некоторые песни действительно начались с ограничения себя в технологиях.
— Советских синтезаторов у вас не завалялось, типа «Поливокса»?
— Я знаю про «Поливокс» и всегда хотел его попробовать, но в мою коллекцию он пока не попал. На самом деле, у меня есть маленький модуль с его фильтрами, но до целого синтезатора я не добрался. Вообще я в курсе, что в Восточной Европе создавались довольно интересные инструменты — микрофоны, компрессоры, эквалайзеры. По советским и русским микрофонам ведь люди с ума так и сходят!
— У вас даже сейчас на сцене видны целые штабеля синтезаторов и прочей аппаратуры. В эпоху лэптопов, планшетов и программ типа Ableton от «железа» не собираетесь отказываться?
— Компьютер для нас просто рабочая штуковина. В студии, например, мы его используем вместо магнитофона — на нем удобно записывать и редактировать партии. Идея, если хотите, в быстром доступе к информации и ее организации. Но мне все равно больше нравится чувство, когда ты играешь на настоящем инструменте.
Вот у тебя синтезатор со всеми его крутилками и кнопками — я могу буквально кончиками пальцев ощутить любой параметр, и инструмент тут же реагирует.
Странно, сейчас появилось множество ребят, которые выросли с компьютерами и привыкли делать музыку на них. Может, быть, у них такое же ощущение от тачпадов и компьютерной «мышки»? Но, по-моему, мне все равно повезло больше, я вырос с реальной живой техникой, всеми этими аппаратами. И до сих пор в любом случае буду играть на них. Знаете, у меня есть старый синтезатор Buchla, который я очень люблю. И мне кажется, что он живой! Ты можешь на нем играть как на гитаре или фортепиано — у тебя точно такая же связь с инструментом. Конечно, требуется время на практику и понимание, что как у него работает, но потом можно творить чудеса! И появляется уже некая эмоциональная связь, которой с компьютером никогда не будет. И что еще важно, многие синтезаторы вроде Moog были спроектированы музыкантами для музыкантов, их интерфейс воспринимается органично. Эти инструменты созданы для того, чтобы просто создавать звуки и музыку. Нет, я ничего против компьютеров не имею, это просто хорошая рабочая вещь. Но вот музыку на них я делать, все-таки, не очень хочу. Хотя для нового поколения они наверняка более привычны.
— У вас начинается тур. Я помню концерт The Chemical Brothers 2012-го года в Петербурге — казалось, что круче уже быть не может. Но, видимо, останавливаться уже нельзя…
— Пришлось делать еще круче. Вроде бы удалось. Мы работаем с нашими старыми коллегами Адамом Смитом и Маркусом Лайэлом. Им удалось создать изумительные вещи, и, что важно, визуальная часть отлично совпадает с альбомом. Вещи из него игрались на концертах еще во время записи, так что, в свою очередь, и они находились под влиянием наших выступлений. Композиции сочинялись или доводились до совершенства фактически сразу в двух мирах — студийном и концертном. И получилась музыка, которую действительно здорово играть перед большой аудиторией. А из этого возникли уже и идеи того, что можно сделать в туре.
Над концертами работает много людей. Слишком много! Но и много всего надо включать. В основной команде 25 человек — согласитесь, для двух играющих музыкантов это приличное количество.. Нам везет в том, что с многими участниками нашей команды мы работаем уже лет двадцать. Некоторые из них и вовсе участвовали в наших самых первых выступлениях, и до сих пор с нами. По-моему, нам только и остается, что благодарить и благодарить их за труды.
— Мне часто казалось, что The Chemical Brothers стараются деперсонифицировать себя на фоне музыки. На сцене вы спрятаны за целой баррикадой аппаратуры и визуальными красотами, в видео тоже подставляете под музыку картинку, но никак не себя как личности…
— Все просто. Музыка — больше нас, она важнее, чем мы сами.
Речь не о том, что мы совсем уж несущественны — все-таки, мы посвятили всю жизнь созданию музыки и работе с ней. Но ни один из нас не рвался оказываться в центре внимания. Еще в школе мы были пацанами, которым в самую последнюю очередь хотелось стать «Оливером» (речь идет об известном английском мюзикле «Oliver!» — “Ъ”). Но нам все равно нравится играть вживую, каждый вечер видеть реакцию и чувства аудитории. Это наш мир, он нас поглощает! И звуки в нашей студии тоже нас поглощают! Ты будто внутри огромной движущейся штуки, на которую реагирует толпа, а ты этой штукой можешь управлять, направлять толпу, сливаться с происходящим. И если все получается хорошо, это и есть то идеальное ощущение, которого всегда пытаешься достичь! Мы здесь не для того, чтобы выглядеть… «героями». Мы ведь вышли из рэйв-культуры, начинали как ди-джеи, а здесь важнее то, что получает публика. Мне, конечно, интересно посмотреть других артистов на сцене, звезды есть звезды. Но, что касается нас самих, в идолов превращаться совсем не хотелось бы.
— Вы на каком этапе истории The Chemical Brothers чувствовали себя лучше? В 90-х вы точно поймали дух времени и выросли как артисты. Но в 2000-х, когда ты уже получил всеобщее признание, тебе надо постоянно держать планку и доказывать, что ты хорош не просто из-за старых заслуг.
— Для нас вопрос стоит, наверное, не в том, чтобы доказывать крутость, а чтобы продолжать заниматься вещами, которые тебе нравятся. Идея простая, но осуществлять ее гораздо сложнее. В жизни постоянно возникают разные факторы, которые влияют на то, что ты делаешь. И посреди них не всегда легко находить моменты, которые ты по-настоящему любишь, которые будут волновать тебя и побуждать к искренним движениям. А, казалось бы, цель простая. Думаю, повезло, что каждое десятилетие нам удавалось находить отзыв у людей и, так или иначе, объединяться с ними.
В 90-х, в самом начале, мы попали в одну из самых оживленных эпох как в музыке, так и в своей карьере, и нам удалось сочинить песни типа «Block Rockin’ Beats» или «Hey Boy Hey Girl». В 2000-х такой песней стала «Galvanize» — она привлекла к нам новую публику и, по-моему, стала одной из важнейших для нас. В последнем десятилетии, к нашему удивлению, такой песней стала «Go» с прошлого альбома — и опять пришли новые люди. Мы не задавались целью все делать специально, но оказалось, что связь только укрепляется. Здорово, что нам удалось выпустить девять альбомов и не потерять контакта с аудиторией. И это все музыка, с которой мы сами по-прежнему связаны. После всех десятилетий у меня так и нет ощущения, что, например, наш первый альбом «Exit Planet Dust» какой-то артефакт из далекого прошлого. Наоборот, я его до сих пор воспринимаю как часть себя! И эта частичка проявляется в музыке, которую мы записываем сегодня.
Макс Хаген
