Худрук «Школы современной пьесы» Иосиф Райхельгауз чувствует связь с Пушкиным благодаря семейной истории и находит ответы на жизненные вопросы в его поэзии. Об этом народный артист России рассказал «Известиям» в преддверии 220-летия со дня рождения поэта, чье творчество вдохновило целый ряд спектаклей его театра.
— Как вам кажется, достойно ли воплощают на сцене и в кино «наше всё»?
— Главное, что Пушкиным вообще занимаются. И приятно, что поэт интересен молодым авторам. На драматургическом конкурсе «Действующие лица», который вот уже 16 лет проводит наш театр, я обнаружил пьесу «Спасти камер-юнкера Пушкина». Она начинается словами: «Пушкина я возненавидел еще в детстве». Говорит мужчина, которого в школе заставляли зубрить стихи поэта, в детском саду не давали играть, потому что он не знал Пушкина, девушка отказывала из-за поэтической безграмотности... А позже выяснилось, что если и был смысл в жизни у этого человека, то он связан только с Александром Сергеевичем.
Эту пьесу мы поставили в нашем театре. И я не ожидал такого триумфа. Спектакль проехал по России и миру. В Индии и Болгарии на международных театральных фестивалях он получил главные призы. В Одессу на гастроли нас неоднократно приглашали именно с этой постановкой.
— Российский театр приглашают с гастролями на Украину?
— Три года подряд. И всегда — овации, переполненные залы, благодарности зрителей... Люди ждут нас. Они хотят жить, как раньше мы жили, — в дружбе и мире. Может быть, сейчас с новым президентом так и будет.
— На русском там говорят?
— Только по-русски и говорят. В Одессе множество телевизионных каналов — частных и государственных. Иной раз меня приглашают на интервью в эфир. Поскольку я окончил школу в Одессе, я начинаю говорить с ними на украинском языке. Собеседники в шоке, как русский может говорить на их родном языке. Они интересуются: «Подождите, вы кто?» — «Я русский режиссер, но я здесь родился и знаю язык». Недоумение на лицах.
— Но ведь одна из последних реформ связана с запретом русского языка на Украине. Пушкин, у которого многое связано с Одессой, сильно бы удивился этому.
— Еще как удивился бы, что тут говорить. Но новый президент сам говорит по-русски и всё-таки человек культуры. Я очень надеюсь, что он это изменит. Я написал ему серьезное письмо как раз об этом. Пришел ответ от его администрации — они благодарят театр за то, что он столько лет пытается удержать культурные связи.
— Кто-то гадает по томику Пушкина, кто-то ищет в нем совета. Вы в каких ситуациях обращаетесь к классику?
— Если не понимаю, куда бежать, что делать — я беру с полки томик Александра Сергеевича. Открываю его, и вдруг какие-то простые-простые строчки расставляют всё по местам: «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит — / Летят за днями дни, и каждый час уносит / Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем / Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем».
Я бы предложил всем вспомнить Пушкина, Гоголя, Толстого — тех, кто может нам о жизни очень многое рассказать. Их портреты в высоких кабинетах были бы тоже уместны.
— У нас умеют из классиков делать иконы.
— Молиться — это мы легко делаем, а надо бы, глядя на классика, подумать, как бы поступил этот человек в сложной ситуации. Повесить портрет стоит хотя бы для того, чтобы с ним разговаривать, сверяться.
Для меня особенно важны две строчки Пушкина: «Давно, усталый раб, замыслил я побег / В обитель дальнюю трудов и чистых нег...» Я не знаю, что еще сказать. «Усталый раб» — это грандиозно.
Пушкин вообще умел хорошо формулировать и разбирался в любом вопросе, будь то человек и власть, отношения мужчины и женщины, учителя и ученика. По каждой из проблем, которыми мы озадачены, Александр Сергеевич имел свой комментарий.
— С именем Пушкина связан еще один проект вашего театра — «Истории из истории», и участвуют в нем не актеры. Как он получился?
— Я предложил главе департамента культуры Москвы Александру Кибовскому выйти на сцену со своими мыслями о Пушкине. Он сначала сопротивлялся, но в итоге согласился. И теперь зал на его вечерах всегда переполнен. Мы показываем театрализованное действо по его научным изысканиям. На первом выступлении разыгрывали дуэль поэта с Дантесом. В инсценировке также принимали участие директор Музея Пушкина Евгений Богатырев и я. Постановка называлась «Нельзя спасти камер-юнкера Пушкина» — в рифму к нашему спектаклю, который в это же самое время шел на другой сцене.
— Кто из вас был за Дантеса?
— Мы менялись. Важно, что мы восстанавливаем трагическое событие, разбираем его детально. Это не просто выступление искусствоведа, в этом массиве интересных исторических фактов есть драматургия. Всё сопровождается музыкой, видеорядом. И каждый следующий спектакль мы посвящаем новой теме из жизни Пушкина.
— Чем такая подача материала интереснее написанной драматургом пьесы?
— Пьеса никогда не исчезнет. Любая драматургия — это пища театра. Но даже очень вкусная пища приедается. Все знают, что полезно есть мясо, рыбу, но иной раз говорят: «Ух ты, а давайте попробуем лягушку или улитку». А чем театр хуже? Мы тоже хотим разнообразный стол. Поэтому пробуем «еще что-нибудь».
Я горжусь интересом зрителя к Пушкину на сцене. Билетов на ближайшие спектакли в кассе нет. И это приятно.
— После реконструкции ваш театр вернулся на Неглинку. В этом историческом здании Достоевский читал свой доклад о Пушкине.
— Именно так. Обедая с друзьями, репетировал ту самую знаменитую речь, которую написал к открытию памятника Пушкину и позже произнес на заседании Общества любителей российской словесности в Дворянском собрании. Место у нас действительно фантастическое.
— Знаю, что в ваших планах еще один спектакль, связанный с Пушкиным.
— Именно им сейчас и занимаюсь. Моя дочь сценограф Маша Трегубова делает декорации. На октябрь намечена премьера. А история на первый взгляд сугубо личная. Когда началась война, моей маме было 15 лет, она уже окончила первый курс медицинского училища, а младшей ее сестре — 12. В эвакуацию они с родителями, моими бабушкой и дедушкой, уезжали в каком-то полуразбитом эшелоне. Когда немцы начинали его бомбить, бабушка громко читала Пушкина. Буквально перекрикивая взрывы... Она была преподавателем русского языка и литературы в маленькой сельской школе в еврейском колхозе в Одесской области. Для нее Пушкин был спасением от всего.
И вот она кричала: «Мороз и солнце, день чудесный!» — а в это время бомбы разрывались вокруг эшелона. Одна из них попала в их вагон и убила моих бабушку и дедушку. Девочки остались сиротками. Мама написала об этом книгу «О том, что… помню… прошло… тревожит». Вот ее-то я инсценирую. В общем, кем для меня является Александр Сергеевич, можно понять из этой истории. Как сказал Аполлон Григорьев, «Пушкин — наше всё». Гениально сформулировано.
Зоя Игумнова
