— Ну, чего? Еще разок? С веничком?
— Погоди ты... дай отдышаться... Больно горячо...
— Да разве это пар? Из трубы хера ли это за пар? Мокрый да вонючий...
— А тебе б в Раю жить, да чтоб у святых ноги не потели...
— Вот в Ульяновской губернии, там они так не парятся...
— Какая тебе Ульяновская губерния? Балда ты огуречная... В Симбирской губернии... Это теперь она Ульяновская. Область...
-У меня вон дедушка восемьдесят шесть лет, а сам еще в баню ходит. И обязательно парится...
— Это и у меня дедушка ходил. Восемьдесят девять было...
— А что? Помер?
— Год уж ему... Так тихо, спокойно умер. Только вздохнул разок, и все... А день-то был, пенсию носили... Только он умер, минут пятнадцать почтальонка пенсию несет... Я-то уж в окно вижу, она идет. Она где чай выпьет, где кофий выпьет, где ей двадцать копеек за пенсию дадут, где — что... Вот и шляется, долго не идет. И вот, гляжу, она идет, а он еще тепленький... А я его так на бочок положил. Так-то сделал, будто он спит. Она заходит. Я его за плечо подергал: «Дедушка, дедушка!» Он, будто, ничего... Говорю ей: «Может, вы без росписи выдадите?» — «Нет», — говорит. Такая вредная попалась. Ну, я еще его подергал: «Дедушка, дедушка, вставай!» Он — ничего... Я говорю: «Болеет он у нас...Может быть, дадите?» — «Нет», — говорит. Ну, что делать?
Дернул я его еще разок. "Ах, ты, — говорю, — ведь он умер...«- «Ах», — говорит. «Ну, ведь,-говорю, — он ведь только что умер». «Не могу, — говорит, — дать». — «Ну, — говорю, — может, вас пять рублей устроит?» Пять рублей ее устроили...
— Да, как помрешь, так уж тебе ни пенсии не надо, ничего...
— А может, ему чего и надо, да ведь уж он не скажет тебе...
— Душа-то, ведь она куда-то девается... Может, не в Рай и не в Ад, а все ж куда-то...
— Или вот еще толкуют, говорят: кто был раньше — яйцо али курица?.. Так ежели она, курица, будет, она сколько тебе яиц накладет?..Или вот страус... У него яйцо — во! — с твою голову...
— Да, природа, она есть природа...
— А вот ты мне скажи, из чего комар создался? Он тут у уха пищит, пищит, так и лезет...
— Он пищит, по-своему визжит. Своих созывает.
— Да,каждый по-своему кричит. Бык по-своему, курица по-своему, и вон петух — по-своему... Пошли, что ли?
— Погоди, дай взвеситься... Это с какой же руки тут считать? Это что же у меня — девяносто?
— У тебя-то девяносто?
— Известное дело — бараний вес...
— А он пол-литра выпил, вот тебе и полкило весу...
— Он у нас не пьет.
— Что ж он татарин, что ли?
— Это раньше татары не пили. Теперь жрут больше русских...
— А ты чего молчишь?
— Вон у нас татарин-то...
— Вино Пророк запретил. А он почему запретил? Он туда шел, видит, люди пьют, веселятся, песни... «Вот, — думает, — хорошо. Дети мои делом заняты». А обратно он шел, смотрит: кто где — кто в озере, кто в луже, кто на голове стоит... Безобразие такое. Он и запретил...
— У нас один в улице бросил пить, как цена на водку поднялась. «Все!» — говорит. Так и не пьет.
— А! Какая цена на нее ни будь, все хватают...
-За любую цену возьмут. Нас, дураков, еще угол непочатый...
— А есть, кто по здоровью не пьет...
— Есть чудаки...
— Это со мной случай был... Мы с училища летели, с Алма-Аты. Летим — три курсанта... А там у них был пленум ЦК, ихней там компартии. Ну, летим втроем. Две бутылки коньяку тогда взяли да красного. Ребята впереди двое сели, а я сзади. А рядом со мной мужик у окошка. В костюме. Ну, взлетели... Я стюардессу — раз: «Тащи четыре стакана». А он тут сидит у окошка. Ну, я разливаю своим и ему: «Давай, мужик!» — «Нет, — говорит, — я не пью. Желудок, — говорит, — не позволяет...» — «Да брось ты, — говорю, — чем заболел, тем и вылечишься». — «Нет», -говорит... И все... Ну, мы выпили, летим. А видимость так хорошая. Он все в окно глядит: «Ах, сколько земли пропадает...» — «Да брось ты, — говорю, — мужик! В союзе земли много...» — «Нет, — говорит, — это моя стихия». — «Ну, — говорю, — у меня другая стихия». Наливаю опять."Ты лучше выпей«. А он все: «Сколько земли пропадает». — «Да брось ты, — говорю, — расстраиваться, мужик...» Яуж тут по плечу его хлопаю... «Давай выпьем!» Нет и все... Ну, тут мы уже обе их раздавили и красное... Ладно. Прилетаем в Москву.
Гляжу, ему — особый трап. Он шляпу надел и в «Чайку»... У меня глаза на лоб полезли... Спрашиваю стюардессу: «Кто это мужик летел?» — «А,. — говорит, — это министр сельского хозяйства всего союза». А я его по плечу...
— Это он, может, в самолете не пьет. А так-то дома, под икорку...
— А чего? Я тоже без закуски не пью...
— Налью тебе стакан, пить не будешь?
— Не буду.
— Ну, это ты скажи тому, кто не знает Фому, а я — дядя ему.
июль 1971 г.
Протоиерей Михаил Викторович Ардов
