В ДНИ, КОГДА ОТМЕЧАЕТСЯ 150-ЛЕТИЕ МОСКОВСКОЙ КОНСЕРВАТОРИИ, ВСПОМНИМ ОДНОГО ИЗ НАШИХ СОВРЕМЕННИКОВ, КОТОРЫЙ НА ПРОТЯЖЕНИИ МНОГИХ ЛЕТ СВОИМ ИСКУССТВОМ ПРЕУМНОЖАЛ ЕЁ СЛАВУ
Это был один из последних концертов Евгения Светланова в Москве, в Большом зале консерватории, с оркестром, который тогда ещ. носил его имя, оркестром, который он создал и которым руководил почти сорок лет. Уже было известно, что предстоит разлука: маэстро расстаётся со своими музыкантами, будет работать за рубежом, лишь изредка приезжая в Москву на гастроли.
И, может быть, в преддверии этой разлуки музыка в тот вечер звучала с особой эмоциональной силой. Казалось, руки дирижёра источают эту силу, то взлетая, словно крылья, и пробуждая мощь ударных, то сжимая в кончиках пальцах пойманную мелодию скрипичного соло… Руки аккумулировали нечто неуловимое, царящее в атмосфере зала, и отдавали музыкантам.
Так рождалась магия звуков.
После концерта, когда Евгений Федорович переоделся (белоснежная рубашка была мокрой) в обычный свой джемпер и куртку, удалось с ним немного побеседовать. Я задала вопрос, который Светланов счел банальным: почему он дирижирует без палочки?
— Меня часто об этом спрашивают, — ответил Евгений Федорович. — В молодости я дирижировал и палочкой, но потом почувствовал, что она мне мешает, и стал её откладывать. А теперь совсем не беру. Я твердо верю, что от моих рук исходит энергия, флюиды, биотоки. Как это происходит — не знаю. Но убеждён, что природа наделяет музыкантов биополем, необходимым и скрипачу, и пианисту, а дирижеру — особенно. Биополе — проводник творческой воли. Если музыкант обладает таким биополем, возникает творческое взаимопонимание и не требуется ничего больше, слова не нужны. На репетициях я обычно говорю очень мало. Нужды нет объяснять. Опять же действует моё биополе, взаимные токи между мной и оркестром. Причём я замечал, что эмоции, которые расходуются во время репетиций, не теряются, наоборот, они множатся и в кульминационный момент концерта достигают апогея.
— Можно ли сказать, что музыка, которая несёт в зал такой мощный положительный заряд, гармонизирует наш взбаламученный мир?
— Конечно. Доставляя радость, музыка исподволь исцеляет. Обретая душевное спокойствие, мы, сами того не замечая, становимся иными.
— Существует, однако, и музыка, несущая разрушительную дисгармонию.
— Разрушительное начало, как и созидательное, может исходить от всего, с чем человек соприкасается в окружающей жизни. Но у музыки есть преимущество — она бессловесна и, таким образом, лишена опасного оружия, так сказать, прямого действия.
— А если бы какой-то музыкальный профан спросил вас, есть ли в музыке содержание, что бы вы ответили?
— Я уверен, что человек, задавший такой вопрос, совсем не профан. Музыка ведь программна. Независимо от того, имеет ли она конкретную программу, изложенную композитором, или не имеет. А раз есть программа, значит, имеется и содержание. В Шестой симфонии Чайковского, например, опубликованной программы нет. Но есть зашифрованная. Над её пониманием до сих пор бьются великие умы. Ведь Чайковский писал Шестую как реквием по себе. Он знал, что его ждёт. Первое исполнение симфонии состоялось за десять дней до кончины композитора. Чайковский успел сам её продирижировать. Современники Петра Ильича Шестую не поняли, её новаторство не оценили. Мы же убеждены, что перед нами глубочайшее философское произведение, в котором воплощены темы Жизни и Смерти. Произведение, очищающее душу.
— Вы верующий человек?
— Да. Я верю в нашего православного Бога. Эту веру в детстве привила мне няня, которая меня воспитывала, поскольку родители были заняты театром, концертами, семья была артистическая. От няни, простой русской женщины, я воспринял основы традиционной русской духовной культуры и в том числе — религии.
— Евгений Фёдорович, вы пережили немало тяжёлых моментов, болели...
— Да... Года три назад я перенёс шестую в своей жизни сложную операцию. Согласитесь, немало для одного человека! После каждого такого потрясения, когда понимаешь, как легко душа может покинуть тело, думаешь, что Богу, видимо, нужно, чтобы я ещё побыл на земле. И чувствуешь себя обязанным ответить на эту милость: работать лучше, чем прежде. Сейчас, на восьмом десятке лет, такие мысли приходят особенно естественно.
— Часто приходилось слышать, что русская публика необыкновенно чутка к музыке и вообще восприимчива к искусству.
— В России чудесная публика! Это отмечают все зарубежные музыканты. Недаром на гастроли в Россию стремятся звёзды мировой величины, несмотря на признание у себя дома, такого успеха они там не имеют. Мало сказать, что русские — благодарные слушатели. Исполнитель ощущает мощный поток энергетики, исходящий от зала.
— Как вы восстанавливаете силы? Гуляете, общаетесь с природой?
— Гуляю в основном летом. А общаться люблю с водой. Водная гладь несёт покой. Не случайно на картинах художников-пейзажистов часто присутствует река, пруд, озеро, морской простор. Когда я был помоложе, увлекался рыбной ловлей.
— Что это у вас на куртке за значок с воздушным шариком?
— О, это особое воспоминание! О полёте на воздушном шаре я мечтал много лет. А когда я чего-нибудь очень хочу, то, как правило, этого добиваюсь. И с воздушным шаром так получилось. В Германии я познакомился с мастером этого вида спорта, инженером, хобби которого — воздухоплавание. И он меня взял в полёт. Я испытал ни с чем не сравнимое ощущение — вот где простор, тишина!
— Не страшно было?
— Нисколько. Я вообще ничего не боюсь. Кроме смерти. Потому что боюсь не успеть сделать всего, что хочется.
Наверное, не успел… При всей его самоотверженной трудоспособности. Слишком велики были задачи, которые он перед собой ставил, слишком многообразна его любовь к музыке.
… То интервью после концерта было одним из последних…
