Подтеки и облезающая краска на потолке. Скрипучий советский паркет. Старые шкафы-витрины с неработающим освещением. О температурно-влажностном режиме хранения в Музее игрушки в Сергиевом Посаде знают только понаслышке. Какие там музейные условия хранения, когда на повестке проблемы понасущней — придумать, чем бы прикрыть отваливающуюся со стен штукатурку. Без слез на музей, основанный в 1918 году искусствоведом и коллекционером Николаем Бартрамом, не взглянешь. А ведь 2022-й объявлен президентом страны Годом народного искусства и нематериального культурного наследия народов России: из каждого утюга нам рассказывают про некие традиционные ценности, при этом настоящие ценности гибнут у всех на глазах. «МК» побывал в музее, по объему фондов не уступающем крупнейшим европейским собраниям той же направленности, и попытался разобраться, почему на маршруте Золотого кольца был забыт такой бриллиант — коллекция главного игрушечника страны.
Сегодня здание бывшего реального училища из красного кирпича смотрится как затейный игрушечный домик. Фасад постройки, которой в этом году исполнилось 123 года, отремонтировали недавно. Спасибо за это губернатору Московской области Андрею Воробьеву, который пять лет назад откликнулся на крик о помощи заведующей Музеем игрушки Елены Хохловой. Тогда она написала ему пронзительное письмо, где рассказала о катастрофическом положении музея, тот приехал. И пришел в ужас от увиденного. Губернатор выделил деньги на ремонт. Фасад в итоге сделали, правда, крыша все еще протекает, до внутренних интерьеров и фондохранилища руки не дошли вовсе. Елена Хохлова сразу после визита губернатора была уволена. А проблемы, озвученные тогда, никуда не делись: внутри музея все так же грустно, как было, когда случился этот нешуточный скандал. Даже хуже.
Внутри музея, что в 10 минутах ходьбы от Троице-Сергиевой лавры, все говорит о том, что ремонта тут не было много лет. Экспозиция начинается с русской народной игрушки. Артефакты были найдены во время археологических раскопок. Есть здесь все промысловые направления: от богородской игрушки до хохломы. Особый интерес представляют матрешки. В одной из витрин можно найти одну из самых первых матрешек, выполненную в мастерской Саввы Мамонтова токарем Василием Звездочкиным и расписанную по эскизу художника Сергея Малютина. Эти фигурки ездили на Всемирную выставку в Париже 1900 года, именно с них начинается история матрешки как визитной карточки России. Экспонаты уникальные, но как они выставлены! Громоздкие советские витрины, бликующее стекло, угнетающие интерьеры. Впрочем, на первом этаже еще более-менее, на втором — хуже. Один из залов отдан игрушкам царской семьи. Есть коляска, в которой катали цесаревича и его сестер. Копия настоящего паровоза, которую заказала для детей императрица Александра Федоровна. Одна из любимых игр цесаревича Алексея — игра в индейца. Николай Бартрам спас царские игрушки, вовремя подав документы, чтобы их передали в коллекцию его музея. Иначе бы они сгорели в пламени революции. Одна из жемчужин романовской коллекции — серия редких музыкальных механизмов: поющая птичка в золотой клетке, говорящая кукла-няня, девочка, играющая на пианино. Вот только птичка больше не щебечет, молчат и остальные куклы. Неизвестно, работают ли они. Последний раз их заводили три-четыре года назад.
Хуже всего смотрится зал с советскими игрушками. Здесь облезлые стены убого завешаны дерматиновыми баннерами, а экспонаты выставлены в шатких простеньких шкафах–витринах. Потолок «украшают» подтеки и слезающая краска, которая того и гляди упадет на голову. В этих условиях ветшают советские игрушки, которые собирал Бартрам и сохранял его последователь Дмитрий Барамзин.
Сегодня эти раритеты умирают сами собой. Проблема тут не только в ужасных условиях хранения. Есть и вторая — кадровая. Из 24 сотрудников, которые работали еще пару лет назад, теперь осталось всего четыре! Многие статусные музеи мечтают показать эти предметы на временных выставках — запросы приходят из Пушкинского музея и Эрмитажа. Но все экспонаты невыездные. Просто некому готовить предметы к гастролям: составить соответствующие документы, оформить страховку и упаковать. Некому проверять механизмы игрушек из царской коллекции, как положено, раз в месяц, и неизвестно, работают ли они теперь. Некому реставрировать и изучать уникальные предметы.
Есть в музее еще одно помещение, где некогда работал кукольный театр, но теперь оно используется как склад. «Последние из могикан», четыре оставшихся сотрудника, рады бы что-то сделать, но не могут. Нет ресурсов, да и желание на нуле. По четыре месяца им задерживают и без того скромную заплату, несмотря на то, что выручка музея составляет в месяц около одного миллиона рублей.
Почему же некогда великий музей с уникальной коллекцией и, как теперь модно говорить, бэкграундом превратился в застойный парк игрушек ледникового периода? Похоже, дело в управлении. По какому-то странному стечению обстоятельств музей находится в ведомстве не Минкультуры, а Министерства науки и высшего образования. Хотя еще пять лет назад, когда разгорелся скандал с участием губернатора МО, сотрудники настаивали на том, чтобы отдать музей под крыло Минкультуры. Но этого не случилось.
С 2015-го Музей игрушки входит в юрисдикцию Валентины Максимович, президента Высшей школы народных искусств (ВШНИ). Пять лет назад Максимович говорила телеканалу «Вести», что в 2016-м из государственного бюджета выделено 24 миллиона рублей на ремонт и содержание музея. Тогда же она запросила еще 90 миллионов рублей на Музей игрушки и на сергиевопосадский филиал ВШНИ, колледж народных промыслов, которыми она управляет. И обещала, что в ближайшее время в музее сделают ремонт и наведут порядок. Но что-то пошло не так. За пять лет ситуация только усугубилась. После истории с Еленой Хохловой сотрудники музея боятся выступать в прессе и называть свои имена.
* * *
Что в сухом остатке? Более двух миллионов людей ежегодно посещают Сергиев Посад. Едут туда в основном, чтобы посетить Троице-Сергиеву лавру. А ведь этот город с давних пор был столицей игрушек страны. Научно-экспериментальный институт игрушки напротив лавры в таком же упадке, как и музей игрушки с его потрясающей и увядающей коллекцией.
СПРАВКА "МК"
Главный игрушечник СССР Николай Бартрам (1873–1931) родился в деревне Семеновка Курской губернии и уже в детстве начал мастерить игрушки. Два года учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, но из-за слабого здоровья вернулся домой, где организовал собственную мастерскую. Темой увлекся всерьез и навсегда. Со временем его мастерская получила известность далеко за пределами Курской губернии. В 1918 году по инициативе Бартрама и на основе его богатейшей коллекции в Москве открылся Музей игрушки. Сначала он располагался в 4-комнатной квартире Бартрама на Смоленском бульваре, а с 1924 года — в здании усадьбы Хрущевых-Селезневых, где ныне Литературный музей Пушкина. Музей уступал по посещаемости лишь Третьяковке. Николай Бартрам создал там творческую лабораторию, центр музейной педагогики. Однако в 1931 году так называемая «разгрузочная комиссия», очищавшая столицу от «лишних» организаций, почему-то отнесла к таковым и уникальный музей. И отправила детище Бартрама в ссылку — в Загорск (ныне Сергиев Посад), что стало ударом для Николая Дмитриевича. В том же 1931-м он скончался. Несколько десятилетий коллекция оставалась неприкаянной, меняя адреса в Сергиевом Посаде, пока в 1980-м для нее не нашлось место в старинном особняке бывшего училища над Келарским прудом.
СПРАВКА "МК"
После смерти Бартрама музей возглавил человек, влюбленный в игрушку, Дмитрий Барамзин. Ему удалось сохранить коллекцию в стенах Лавры, а в 1937–38 годах он начал инвентаризацию предметов. Работа по учету и изучению собрания не была окончена. Началась Великая Отечественная. Музей был закрыт. Барамзин погиб на фронте. Из-за отсутствия должных условий было утеряно более 10 тысяч экспонатов. После ВОВ музей снова заработал при Институте игрушек (ныне ВШНИ — Высшая школа народных искусств, академия). Потом был передан в ведение Академии педагогических наук. Коллекция не раз перемещалась, сохранность обеспечивалась из рук вон плохо. В 1950-х сотрудники забирали игрушки домой, но не всегда возвращали или отдавали в таком состоянии, что требовалась серьезная реставрация. Несмотря на все злоключения, сохранилось более 170 тысяч экспонатов.
Мария Москвичёва
