В школе ребенку плохо: что делать?

Школ современной психологии так много, что родители невольно теряются: какую выбрать? На конференции «Генезиса» #PROподход авторитетные специалисты разных терапевтических направлений рассказали, как будут строить работу с конкретным запросом — ребенок отказывается ходить в престижную школу, ссылаясь на то, что сверстники ему не интересны, а учителя дураки.

Даже если на консультацию приходит один человек, системный семейный психотерапевт работает со всей семьей, и в этом главное отличие подхода. Прежде всего я запрошу информацию о семье. Есть ли у ребенка папа? Родители живут вместе или они в разводе? Кто еще задействован в семейной системе, каково родственное окружение?

Встреча всей семьей — оптимальный вариант. Но в наших реалиях не всегда возможно всех собрать. Поэтому могут прийти мама с ребенком, папа, мама, ребенок и, наконец, одна мама — это нормально, все эти случаи мы примем в работу.

Основные идеи нашего подхода заключаются в следующем: система больше, чем сумма ее элементов, в системе есть свои законы, по которым она живет. Когда в семье все стабильно, мы говорим, что она находится в гомеостазе, к которому в конечном счете стремится любая система. Но есть и парадокс: в то же самое время система стремится и к развитию. А поскольку развитие происходит через кризис, изменения, система начинает им сопротивляться. Именно в этот критический момент люди обычно и обращаются к психологу.

Итак, мама рассказывает о проблеме (мы называем ее «симптомом»): плохая учеба или нежелание ребенка ходить в школу. Мы не исследуем вопрос, почему ребенок плохо учится или не хочет ходить в школу (это мама и так расскажет). Мы зададимся вопросом: как долго эта ситуация длится. Очевидно, плохая учеба — часть семейного гомеостаза. Это та неблагополучная ситуация, которая каким-то образом поддерживает стабильность в семье. И нам надо выяснить, как разные члены семьи к этой проблеме относятся, кому и какие бонусы, преимущества она сулит?

Например, в семье мог сложиться треугольник: проблема ребенка вынуждает маму и папу как можно чаще разговаривать. Может быть, не будь этих проблем с учебой, им нечего было бы обсудить. Мы также исследуем, какие правила работают в этой семейной системе, изучаем границы семьи и те мифы, которые переходят из поколения в поколение. Например, мифы «у нас в семье все отличники» и «без высшего образования жизнь превратится в ад» могут усиливать тревогу и мешать родителям забрать ребенка из престижной школы, где его, возможно, унижают одноклассники или не совсем адекватно ведут себя учителя.

Мы смотрим, на какой стадии развития находится данная семья. Возможно, родился другой ребенок, и поэтому мальчику не хватает контакта с мамой. Или, может быть, его старший брат-подросток асоциально себя ведет: прогуливает школу, курит, выпивает, а младший ориентируется на старшего и берет с него пример.

Получив достаточно полную информацию о семье, мы можем строить гипотезы, которые объясняют, как плохая учеба ребенка участвует в гомеостазе семьи. Как вариант, она помогает супружескому контакту и эмоциональной близости. Или позволяет всем поколениям семьи объединиться и проявить тепло, внимание, заботу друг о друге. А может быть, ребенок так сигнализирует о том, что тяжело переживает развод родителей. Или получает недостающее внимание матери после рождения сестры.

В зависимости от того, какая из гипотез окажется наиболее достоверной, мы выберем тот или иной способ работы. Мы используем разные техники и методы: эмоционально-фокусированную терапию, работу с субличностями, тренинги коммуникации, домашние задания, игровые методики — чтобы изменить дисфункциональные, нездоровые взаимодействия в семье на благополучные и функциональные.

Самое неожиданное то, что мы не работаем с тем симптомом, с которым клиент изначально пришел: «ребенок плохо учится и не хочет ходить в школу». Мы совсем не будем заниматься учебой ребенка и искать способы отправить его в школу. Мы будем работать с другим — с контактом супругов, отношениями ребенка и родителей, коммуникацией братьев и сестер, семейными мифами и историей семьи. А уже по мере оздоровления этой семейной системы симптом (плохая учеба) исчезнет сам собой. В этом-то и заключается парадокс системной семейной терапии.

Направлений терапии искусствами много, одни создавались на основе танца, другие — живописи или музыки... Наше направление, интермодальная терапия экспрессивными искусствами (expressive art-therapy), предлагает в одной сессии использовать разные виды искусства и плавные переходы между ними, поскольку это соответствует природе человека. Ведь все эти способности: слышать, видеть, двигаться — в нас интегрированы.

Предположу, что на территории искусства клиент может чувствовать себя чуть более расслабленно, чем на приеме у психолога любого другого направления. Здесь не нужно ничему соответствовать, не нужно думать. Искусство — это «обнимающее пространство», оно принимает все, что угодно, все переживания, все роли.

Я не прошу клиентов быть художниками. Я прошу их только быть внимательными и чувствующими. Например, попрошу нарисовать линию. А потом предложу увидеть образ в этой линии. У кого-то будет змея, у кого-то — дорога или ракета, взмывающая вверх. А потом я предложу придумать историю про эту ракету или змею. И вот через сотворение чего-то нового рождаются другие смыслы.

Любая проблема — это некоторый тупик, стагнация. Игра и творчество дают возможность посмотреть на ситуацию под иным углом, увидеть новые перспективы. И перенести опыт, полученный на территории искусства, в реальную жизнь.

Итак, вернемся к заданному случаю. Мама приходит без ребенка, рассказывает, как ему плохо в школе. Друзей нет, учителя дураки. Что конкретно я буду делать?

Прежде всего — слушать клиента, проявляя искреннее любопытство, эмпатию, и задавая уточняющие вопросы. Мне действительно интересно узнать: у мальчика совсем нет друзей — или только в школе? А раньше были? Одноклассники не нравятся — что, абсолютно все? Учителя дураки — это чье мнение, кто так считает?

Я обязательно поддержу маму в том, что у нее хорошо получается, а также в том, что она обращается за помощью. А дальше буду обращать внимание на ее движения, образы, которые возникают в ее речи, позы, дыхание, голос. И, может быть, она скажет: «Я зажата этим решением, как в коробке, я чувствую, что не могу двинуться» или, наоборот, «Я растянута как канат, с двух сторон». И это для меня будет знаком: я предложу ей перейти на территорию искусства.

«А как это? Можете нарисовать или изобразить телом, позой, что вы как канат растянуты? Как вы чувствуете эту сжатость?» И здесь происходит выбор арт-средства. У меня в кабинете есть мольберт, столик для грязной работы, инструменты, ящики с глиной… Я предлагаю клиенту самому выбрать материалы. Но мы не остаемся на исследовании в одной модальности. Мы можем начать с позы и потом перейти в рисунок. Или наоборот.

Мы как бы танцуем вокруг этой проблемы, приобретаем новый опыт на территории искусства. И одновременно с этим исследуем, что сейчас происходит в теле, в рисунке, в сознании, в реальности клиента.

Оставлять сына в этой школе или в новую переводить? Понятно, что нам нужно разомкнуть эту дуальность, снять вопрос, который ставит человека в тупик, парализует. Я могу предложить маме найти некое место, точку в комнате, где она представит, что ребенок остался в школе. Постоит там и прислушается к своим ощущениям: каково ей здесь? Посмотрит на мир из этой точки. «Ой, тяжелое ощущение в теле возникает».

Потом, допустим, я предложу: «А что будет, если вы теперь вот здесь постоите? Почувствуйте, как это будет, если вы перешли в новую школу. Что меняется? А теперь найдите новую точку, посмотрите оттуда на эти решения. Что вы чувствуете? Возможен ли третий вариант?»

Когда снимается напряжение, может оказаться, что не так уж важно, новая школа или старая, а нужно больше времени проводить с ребенком, поддерживать его. А может, стоит записать его в какой-то кружок, куда он давно хотел, или нанять репетиторов.

В результате клиент уходит от меня с новым видением перспективы. Даже если это будет не буквальный ответ на вопрос «остаться или перейти», а нечто совсем другое, например, про то, почему я не доверяю своему ребенку, человек чувствует, что все нормально, он справится с ситуацией, найдет выход.

Экзистенциальная терапия нацелена на то, чтобы усилить свободное, персональное в человеке. Помочь клиенту отыскать в себе ресурсы, которые позволят ему яснее увидеть суть проблемной ситуации, оценить ее, занять какую-то позицию на основании своей оценки, принять решение. И для начала экзистенциальный аналитик должен увидеть пришедшего на прием человека открыто и непредвзято. Не через призму какой-то теории, а изнутри его субъективности. Понять, что видит и думает сам человек по поводу происходящего.

Мы не задаемся вопросом, можно ли доверять тому, что клиент рассказывает. Нас интересует, какова его внутренняя логика, как он к ней пришел, из какого его опыта сформировалось его видение, то, что он считает «само собой разумеющимся»?

Жизнь каждого из нас расшита узорами из разных «само собой разумеющихся», причем наполненных порой сильными эмоциями! Нам кажется, что чего-то не может быть никогда, «так было всегда», по-другому и быть не может. Поэтому, когда встречаются два человека, мать и сын, два одноклассника и так далее, с разными «само собой разумеющимися» по поводу одной и той же ситуации, возникают конфликты. Оба абсолютно уверены в своей правоте, обоим трудно поставить под сомнение свою точку зрения.

Учителя-дураки, неинтересные одноклассники — как это стало картиной мира мальчика, что заставило его прийти к такому выводу? Поэтому при возможности экзистенциальный аналитик будет мирно беседовать сначала с мамой, потом с ребенком в позиции, которую можно описать как «никого ни в чем не подозревать», всем верить и стараться понять.

Вообще задача экзистенциального аналитика — помочь взрослому клиенту выделить из общего фона своей жизни этот конкретный «узор» содержаний его внутреннего мира, вынести его на дистанцию и проанализировать.

Возможно, в процессе этой работы я предложу маме попробовать понять, как она пришла к глубокому убеждению, что ходить в школу можно только в случае, если ты хорошо учишься по всем предметам. Откуда она это взяла? Или какую-то другую установку, с которой она живет и которую, конечно, передает сыну.

Когда все это становится видимым для самого человека, он может что-то с этим сделать. Прояснить свое отношение, занять какую-то позицию. Эта женщина может сказать: «Вообще-то да, это похоже на установки моего папы. Но теперь я понимаю, что он не во всем прав. И теперь я как свободный, взрослый человек могу допустить, что дело не в отметках, и перестать переживать по этому поводу».

Мы в своей работе открываем клиенту этот просвет свободы: по-другому обойтись с тем, что в нем есть.

Идея свободного в человеке очень важна в экзистенциальном подходе. У каждого из нас есть возможность принимать решения. Мы не выбираем, приходить ли нам в этот мир. Нас не спрашивают, в какой семье мы хотим родиться. Кроме того, с любым из нас в любой момент может случиться все, что угодно. Но чем больше свободы проявляет человек в этих ограниченных и тревожных обстоятельствах, открыто и бесстрашно им отдаваясь, тем более глубокой и наполненной жизнью живет. Слово «экзистенция», по сути, и означает по-настоящему хорошую, глубокую жизнь.

Кто-то с душевным трепетом идет навстречу трудностям, включается в проблемы сына, и тогда что-то получается, проясняется, стоит только войти в эту ситуацию. А кто-то живет с закрытым сердцем, с посылом «только не трогайте меня», не хочет ничего чувствовать, но продолжает чего-то требовать от жизни, от детей — и это не та ситуация, в которой он сможет найти какой-то смысл.

Смысл находится только в том случае, когда клиентка говорит: «Что есть, то есть. Вот у меня такой ребенок, у него такие одноклассники и такие учителя. И он не хочет идти в школу. Что в этих обстоятельствах могу сделать я, его мама? Разобраться, поговорив с ним, что больше всего демотивирует, что самое больное?»

Обычно за категорическими заявлениями «все», «никто», «никогда» прячется вполне конкретный конфликт. И нужно помочь ребенку его разрешить, но не делать за него того, что он может сделать сам. Например, сын может даже пострадать немного, размышляя над тем, например, почему одноклассники его не выбирают. Конечно, если у мамы нет для этого ресурса, ей поможет психолог.

Результат хорошего экзистенциального анализа — ясность, более взвешенная справедливая оценка происходящего и спокойная, но твердая позиция в отношении того, что правильно сделать, чтобы стало немного лучше. После консультации мама обычно чувствует себя спокойнее, потому что ее поняли, не такой беспомощной, потому что ей что-то стало ясно. Благодаря этому она может почувствовать больше решимости что-то предпринять.