Kiša pada, trava raste — «дождь идёт, трава растёт».
Югославская народная песенка
Сегодня солнце всходит на минуту раньше, чем вчера.
Середина весны, а трава на трамвайных путях под моим балконом уже зелёная-зелёная, но не везде, а клочками — вернее даже одним клочком, который, как островок, выделяется и цветом, и формой над грязно-серой и до сих пор безжизненной землёй, будто из окна трамвая кто-то кинул банку — или даже бочку — с мощным удобрением, она разбилась, и из-под снега полезла свежая мурава.
В этом островке я узнаю себя, даже купил зелёную футболку — бланковую, потому что с надписью «Я ♥ тебя, жизнь!» не нашёл, а ведь именно этот лозунг кричат мне стебельки, правда, стук трамвайных колёс не даёт их тихому голосу долететь до моего балкона.
Не ходили бы трамваи, я бы всё равно не услышал, что там они кричат: на балкон выхожу редко, ведь я не курю. Больше там делать нечего: романтикой промзон можно любоваться ровно одну неделю, потом наскучивает, ведь кроме направления дыма из труб ничего не меняется. Хотя вот, трава растёт.
Я у неё учусь — учусь расти и в дождь, и в солнце, и под куполом смога от полосатых труб за путями, и под стучащими колёсами трамваев.
Весна должна радовать, весна зачинает новую жизнь и клещам, и чувствам, и смыслам. Весной всё наизнанку, внутренности наружу — даже слово БЕСИШЬ расшифровывается как «Бес тибя и шоколад горький (даже молочный)».
Только весной можно заливаться хохотом три часа без остановки — просто потому что, — хотя это не относится к детям: они-то могут и зимой радоваться без причины — найти ледышку, разбить её о ступеньки, и хлопать в ладоши; могут и осенью со всего разбега прыгнуть в лужу сапогами, чтоб завизжать от бурлящих эмоций. А вот весна даже взрослым напоминает, что можно трепетать от безудержного и беспричинного веселья — в этом её отличие от других времён года.
Травянистый островок выбрал самое удачное время для рывка и вырос неожиданно для всех — сейчас у зелени конкурентов нет. За зиму полежавшие овощи лишились витаминов, иссохлись, зачахли — даже офисное растение, которое я исправно поливал раз в две недели, депрессивно скрючилось в разорванный круг, пытаясь заколёситься, и теперь вопрошает своим горбатым видом, когда уже объявится вторая симметричная половинка, изогнутая крюком, чтоб обе они встали вровень.
Куст стоит знаком вопроса, два куста стоят сердцем.
Говорят, авитаминоз провоцирует выпадение волос. Лысый мужичок, который стоял передо мной в очереди за быстрой едой, кажется, что-то об этом знал:
— Шаурму и кофе «Три в одном».
— Шаурма сырный? — шаурмист, как и подобает шаурмисту, наплевал на склонения.
— Давай сырную. Тока это. Братан. Кроме мяса и лука ничё не ложи.
— Лук нету!
— А... нету... тогда все ложи. Самого важного нету, — тут он повернулся ко мне, — витаминов! О! А это всё — ну, трава, ну, ты ложи-ложи, — поторопил он шаурмиста, сунув голову в окошко.
А мне голову в окошко стыдно было совать — зарос я за зиму, как медведь. Весенний гладкий асфальт, освобождённый солнышком от сугробов и луж, и блестящая лысина натолкнули на мысль, что пора бы и мне обновиться, подстричься, убрать бороду — весна же!
Так я и сделал. И травинки под моим балконом стали зеленее, когда я помахал им — бритым и в новой футболке, — видимо, почувствовали солидарность.
Солнышко кивнуло на меня через отражение трамвайных окон и просветило насквозь — по балконной двери пробежала зелёная тень.
Вот она — тень, от которой веет дримпопом.
Почему вода считается голубой или синей? Странно, люди вообще всё судят по отражению — может, и я зеленый внутри?
Надо было это проверить.
Мой дом-корабль упал прямо между трамвайными путями и детским двориком, где стояла старая карусель, только что окрашенная в яркий красный — цвет опасности и цвет любви, в него я красил свои русые волосы. Я, зелёный, сел на неё со всего размаху, так, чтоб цвета перемешались — однако не смог оставить никакого отпечатка неприятного цвета, который должен был появиться после их смешения — карусель осталась краснеть на заходящем солнышке, немного красного осталось на мне в виде маленького аккуратного червонного сердечка — значит, я ещё недостаточно заполнен или — достаточно пуст, чтобы впитывать в себя чужие оттенки так же, как зелёная трава впитывает рыжие лучи, значит, так же, как она, я могу расти.
А кто не верит, тому подтверждаю.
Василий Исаков
