Многие читатели знают, что я сейчас пишу книгу (теперь уже — дописываю) об армии. Речь там о дедовщине, её психологических аспектах, а также о войне в Чечне. Сейчас я подписан на большое количество журналов, связанных с военной тематикой, веду переписку с большим количеством людей, пополняя своё собрание фактов об армии. Фактов, которых уже сейчас хватило бы на два Архипелага Гулага. Если в цифрах, то на сегодня я получил около 1000 писем, нахожусь в регулярной переписке почти с тридцатью людьми. Книга, понятно, не может быть быстро завершена, если работа идёт в том темпе, в котором я вынужден её писать. Летом прошлого года я заключил контакт с одним издательством при посредничестве моего хорошего знакомого, сотрудника «КП». Книга была в работе, всё шло хорошо. Однако, в конце ноября прошлого года я совершенно неожиданно получил от издательства уведомление о разрыве контракта. Всё это не проблема — текст, конечно, не пропадёт, уже сейчас есть другие предложения, да и в крайнем случае, издам за свой счёт и распространю через те же розничные сети, с которыми работают сами издательства. Конечно, охват будет меньше (с кем-то удастся, с кем-то не удастся договориться, я знаю эту практику и испытал её не раз, выступая посредником в издании других текстов), но это лучше, чем если бы книга и вовсе не вышла. Слишком важна она стала — не для одного меня. Но это всё проза жизни, перейдём к поэзии, в которой, согласно Достоевскому, важна страсть. В том издательстве я сдружился во время работы с несколькими людьми, в частности — с одним милым молодым человеком, окончившим лит. институт имени Горького и теперь работающим в издательстве в должности то ли редактора, то ли корректора.
Называется его должность как-топо-английски, а я человек старинный, и хоть по-английски говорю почти без акцента и в англоязычных странах в целом прожил чуть не с три года жизни, но не умею запоминать всех этих бренд-топ и поп-менеджеров, мерчендайзеров, органайзеров и т.д. — всё это смешение французского с нижегородским мне как-то и смешно и противно. Впрочем, этот презрительно-шутливый тон не относится к молодому человеку, совсем не относится. Да он и сам того же мнения о названии своей должности, что чуть не с первых слов и сообщил мне. Мы с ним неплохо сошлись и подружились. Его, кажется, немало увлекла моя книга, что мне, конечно, приятно. Это чувство, когда работаешь не за деньги, а из энтузиазма, и твоя работа не совсем бесполезна, очень приятно, да и редко оно, что уж там говорить, в наше время и в наших условиях. Артём помог мне со сбором материала, ездил некоторое время по моим поручениям, связанным с текстом (конечно, не безвозмездно, я считаю, что каждый труд надо оплачивать), и в последние месяцы очень выручил меня когда я, по разным причинам, должен был находиться вне Москвы. Кстати, он же обучил меня и обращению с этим журналом (до этого тексты я тут размещал не сам). Он-то и рассказал мне о причинах, по которым был «зарублен», так сказать, мой текст в издательстве. Там есть глава, в которой перед самой присягой главный герой размышляет на тему — а не переступит ли он свою совесть, присягнув танковой нашей Конституции? Ситуация, кстати, реальная. Человек, рассказавший мне её, в детстве (12 лет) был среди защитников Дома Советов, его дядя и дед были расстреляны в известном бассейне, ему самому пьяный омоновец переломил (как рассказывает сам молодой человек — чуть не на спор, чтобы пошутить перед своими, такими же пьяными товарищами) руку автоматным прикладом. Однако, одному из издательских деятелей (для читателей, знающих ситуацию более подробно — его фамилия начинается на А, а кончается на О) этот-то момент очень не приглянулся. «Фрондёрство!» — фыркнул он. Вот тебе и свобода слова. Впрочем, особых иллюзий относительно либеральных свобод я никогда и не питал. Всю эту историю Артём рассказал мне в присутствии одного офицера, бывшего сотрудника «Звёздочки». Тот, хоть и сам недолюбливает правительство (почти как каждый военный), всё-таки заметил, что согласен с решением издательства. «Вот ты сам подумай, — сказал он мне. — Напишешь ты текст. Я согласен, там проблемы, конечно, есть, но ведь это же ударит по армии. Она итак уязвима, все её ругают, все на неё грязь льют. У нас об армии — либо хорошо, либо ничего. А ты ещё (он читал некоторые части) напишешь, судя по тому, что я видел, убедительно, со множеством фактов. Я понимаю — для меня, офицера, это и полезно будет в какой-то степени — как внутренний технический протокол. Мол, у нас есть недостатки, там и там течёт масло, здесь — вентиль не закручивается. Но ведь прочитай молодой парень, не знающий жизни, не знающий ситуации. Что для него будет армия? Ад, разруха? И кто будет Родину защищать?»
Тут за меня вступился Артём с различными замечаниями — мол, Куприн тоже писал всё, как было об армии, и нечего прятаться от фактов и т.д. «Вот вы говорите — надо прятать от общественности, не выносить сор из избы. А вы понимаете масштаб? Вот в тексте есть упоминание о том, что голодные солдаты, будучи в наряде по кухне, собирали рыбные кости, остатки пищи и проч. с тарелок, сгребали в один чан — и потом всё это ели из этого чана. Или как солдат не спит по 24 часа и стоит караул с тремя дедами. И что им на это отвечают офицеры? Что в соответствии с Уставом солдат „обязан переносить все трудности военной службы“? Вы подождите, пока немного повешайтесь, повскрывайте вены и побегайте из части, а мы со временем наведём порядок? Так? А вот в тексте описан суд над дедом, заставлявшим солдат есть сигареты и делавшим прочие мерзости — и что? Какой эффект? Чему это научило офицеров? Разве не всё по-прежнему? Нет, тут одна встряска нужна, которая всё прекратит, надо общество привлекать, внешние силы».
— Общество — это прозападных правозащитников что ли? Леночку Боннер, чтобы у неё был повод ещё раз призвать США сбросить ядерную бомбу на Москву? — ехидно спросил офицер. Тут они почти поссорились, разругались и т.д. Я подвозил Артёма до метро и по дороге он вдруг задал мне один вопрос, который, признаюсь, поставил меня в тупик, как ставил каждый раз, когда я к нему обращался (а не обращаясь к нему, нельзя закончить текст вроде того, что я пишу): «А вот как вы считаете — стоит ли служить в армии ввиду всех известных фактов — унижений, издевательств и проч.?»
Я задумался. Действительно, мне бы очень не хотелось, чтобы мой текст воспринимался как призыв не служить, «косить» и т.д. Я отнюдь не враг армии, не считаю её сборищем подонков в погонах, я считаю её только силой дезорганизованной, деморализованной и значительно разложенной нынешним режимом. Но что ответить человеку, который идёт служить не завтра, когда будет какой-нибудь хороший, идеальный, волшебный режим, а сегодня — в нынешний Дантов ад, к дедам и т.д.? Взвесим все «за» и «против». Вообще, при каких условиях люди будут рваться в армию? При каких условиях человек будет считать год жизни, проведённый в казарме — где ему не платят денег, где он отлучён от родных и знакомых и вынужден выполнять действия, возможно, очень далёкие от его интересов — не выброшенным на ветер, не потраченным зря? Ответ один — тут нужен патриотизм, сознание долга. Вы скажете — нет патриотизма? Почему, есть. Разве мало людей, которые любят Россию? Разве сами вы не любите её? Только вот тут какой момент — во всякое время существуют два патриотизма — личный и государственный. Личный — ваша любовь к берёзкам за окном, к месту, где родились, гордость за историю страны и т.д. Государственный — разделение целей власти. Военная служба только тогда будет если не привлекательна, то хотя бы будет осознаваться как необходимость и долг, когда оба эти патриотизма слиты в единое целое. Помните лозунг: «За Родину, за Сталина!» — тот лозунг, с которым погибали наши предки, который они сами рисовали на корпусах танков, идущих на Берлин? Вот это классический пример государственного патриотизма. Он, к сожалению, остался в советских фильмах, вроде Максима Перепелицы, который, помните, чуть не умер от огорчения, когда его как-то обошли с призывом в армию? Ну а что сегодня? Сегодня государственного патриотизма нет. Просто повторите тот же лозунг «За родину за Сталина!» — лозунг, который и сегодня у нас звучит порой чуть не с прежним подъемом, повторите его в другом сочетании — «За Родину, за Путина!», и смех, который прозвучит в вашем собственном тоне, первый убедит вас в моей справедливости. Вам смешны будут даже те, кто могут без улыбки повторить эти слова (как у нас здорово (тут — ударение на любом «О») смеются над разнообразными «Нашими», «Идущими вместе» и проч.)
И это даже в случае, если вы конформист и т.д. А в отсутствие государственного патриотизма, армия, конечно, тюрьма и пытка. Плюс деды, плюс Сычёвы и проч. Таково сегодняшнее положение дел.
— Но если завтра война?.. — скажет кто-нибудь.
Да вот война-то войне — рознь. Одно дело брать в руки оружие и защищать свой дом (боюсь, что именно в этом случае правительство в полном составе последует славному примеру некоторых европейских правительств в годы Второй мировой и покинут страну), другое- выполнять волю нынешней власти. А какая она может быть? Идти воевать с украинцами из-за интересов газпромовских любителей «Феррари» и Vogue-кафе, расстреливать какой-нибудь новый Дом Советов, а затем вытаскивать оттуда детские трупики и насиловать беременных женщин?.. Избивать людей во Владивостоке, называя их притом быдлом, сволочью и т.д.? Нет, боюсь подобные действия вряд ли можно назвать достойными… Даже война с терроризмом, пусть и действительно она помогает обеспечивать безопасность, но — полумера. Борьба с симптомами, а не с источником болезни.
Единственный, кажется, плюс в пользу службы — возможность научиться обращению с оружием и т.д., чтобы после при необходимости уметь защитить своих близких, суметь выступить против врага. Лично меня бы это убедило пойти на службу, но всё-таки я понимаю, что для многих (в особенности, для молодёжи) такие аргументы совсем не очевидны и совсем не весомы…
Ваш Михаил Борисович Поляков
