Во взрослой за это время ничего не изменилось. Из литературного сада так и не выполоты сорняки «новая искренность», «супернаивность» и «непосредственность». А я почему-то надеялась, что мода на «наивно. Супер» уже закончилась. Если автор пишет спонтанно, безыскусно, как у себя в блоге, значит, это уже можно издать. Определённо, Интернет сместил представление о том, что есть литература, в сторону интимности. Я как-то привыкла к тому, что автор хочет сообщить читателю что-то «не о себе», что-то большее, чем он сам (а о себе лишь проговаривается). Теперь всё чаще автор хочет сообщить «о Себе» в размере подлинника, один к одному, а о Другом лишь проговаривается. «Маленький человек» стал автором. Из всего разнообразия качеств, которыми может быть наделено литературное произведение, предпочитаются названная выше «искренность» и пр. Если так пойдёт дальше и шире, то реалити-шоу заменят кинематограф. (И неважно, что реалити-шоу снимаются по сценарию, достаточно и «видимости» спонтанности.)
Почему это интересно читателю? Потому что «я тоже так могу»? Получается как бы не студенческая аудитория, где автор — профессор, читатели — студенты, а новогодняя ёлка, где все по очереди становятся на стул и что-нибудь рассказывают.
Но мне кажется, что на самом деле читателю это неинтересно. Просто мода такая. Это как ходить зимой с голым животом. Никому не нравится, а что делать, если сейчас все так носят?
Теории «новой искренности» лет десять, если не больше. Смысл её сводится к тому, что, когда авангард не преследуется государством, он становится «общим местом» и желающим самобытности некуда больше податься, как только в самокопание, рефлексию. Вот как писал об этом философ и художник Валерий Савчук: «Выбросы творческой энергии на этом этапе нонконформистского движения ориентируются на искреннее проживание коротких дистанций и локальных состояний… Искренность из психологической характеристики человека преобразуется в постинформационном искусстве в художественную стратегию… Вопрос об искренности — это вновь вопрос об истине, ведь подразумевается, что говорящий искренне говорит истину». Я бы уточнила. Не истину, а правду «коротких дистанций и локальных состояний», что по большому счёту может не иметь отношения к действительности. Например, человек в локальном состоянии временного умопомешательства может искренне сообщать, что он — Наполеон Бонапарт.
Собственно, это длинная преамбула к короткому разговору о двух недавно попавшихся мне книгах.
«Фабрика сновидений» Андрея Дуева в серии «Библиотека модной жизни». По жанру записки. Автор непринуждённо болтает о настоящем и прошлом России. Как бы с юмором (видно, что Зощенко когда-то читал), как бы интеллектуально (то Чехова процитирует, то Галича, то Платонова вспомнит, то Пазолини). Но юмор применяется уж так непосредственно, что мороз по коже: «Не знаю я и про то, чем гексоген отличается от тринитротолуола. Где применяется? Как эти взрывчатые боевые вещества оказываются в руках у тех, кто несколько лет назад взрывал по ночам дома, а проще говоря, жилые строения, обрывая тем самым жизнь спящих в этих строениях граждан? В чьих руках вообще находится жизнь всех наших граждан, то есть ваша, читатель, и моя, написавшего эти строки? Вопросы тёмные, вопросы тяжкие». Неужели нельзя было пассаж с тем же смысловым наполнением написать нормально, без попытки иронизировать? А интеллектуальность — поверхностна. «Вспомним теперь Аристотеля. Это был мужчина с незабываемо гибким умом. Великий грек». Неужели нельзя было вспомнить об Аристотеле ещё что-нибудь или лучше вообще ничего, упомянуть, раз контекст требует, — и без объяснений, без оригинальничанья, заурядно? Нельзя, конечно, ведь тогда не было бы этой «милой» наивности.
«Год ЖЖизни» Евгения Гришковца. Гришковец сам по себе — воплощение «новой искренности». Новая книга — это его блог в «Живом журнале». Обычно роман или рассказ, то есть «основное» автора, значительно отличается от его же «побочного» — писем, дневников, записок и т.п. Но только не у Гришковца. Его интернет-дневник мало отличается от книг. И там, и там — «искренность», которая так подкупает, что чувствуешь себя не читателем, а каким-то важным чиновником. Подкупает, чтобы скрыть: неточность, приблизительность, лень. Словом, халтуру и равнодушие. «Спектакли я играл в Театре имени Сундукяна, классика армянской драматургии и родоначальника национального театра, вроде нашего Островского». Выражение «армянский Островский» взято из «Литературной энциклопедии», как и все прочие скупые сведения о человеке, в театре имени которого играл Сам Гришковец. Вообще, кажется, стыдно в свою «художественную книгу» вставлять из словаря, но почему-то считается, что «искренность» это оправдывает. «…Ехал сначала по паустовско-пришвинским местам, а потом по тургеневским… Всё это располагает к воспоминаниям, размышлениям и сочинительству. Например, вчера сочинил ещё несколько лимериков: Жил эстет и гурман в Строгино. Днём он часто играл в домино. Ну а ночь без попкорна и без жёсткого порно он не мог пережить в Строгино». Может, стишок и милый, но при чём тут Паустовский, Пришвин и Тургенев? «Искренность» часто оказывается маскхалатом наглости, и когда она прёт сквозь небрежные швы — это раздражает. И у Дуева, и у Гришковца по тексту рассыпано много интересных фактов, историй, которые в «строгом» оформлении могли бы стать статьями или рассказами. Но поскольку «новая искренность» почти неразрывно связана с халтурой, то и форма аморфна. Понравилось бы злой волшебнице Сойдётитак из советской телесказки. Вообще почему я не люблю «искренность»? Она ворует время. Когда один искренне самовыражается, другие внимательно слушают (читают). Искренний, непосредственный человек может приятно и занимательно рассказывать, как он утром искал носки или варил яйцо на завтрак. Будет ли о чём вспомнить слушателям-читателям? Да, можно вспомнить, что время прошло приятно. Но не менее приятно проходит время, если лузгать семечки. Не хочу «искренних» книг. Пусть искренность живёт в Интернете. Вот те блог — вот те порог.
Надежда ГОРЛОВА
