На прошлой неделе в Лондоне случилась мировая премьера предпоследнего фильма о Гарри Поттере. Фильм называется «Гарри Поттер и Дары смерти» (Harry Potter and the Deathly Hallows). Опять на Лестер-сквер, возле великого кинотеатра «Одеон», собралась тысячная толпа, горели и дымили факелы; многие фанаты были одеты в хогвардские мантии (Хогвардс — школа волшебства, в которой учился, учится и будет учиться ГП всю грядущую вечность, пока жив хотя бы один любитель этой достойнейшей эпопеи). «Да у вас здесь маскарад, настроение карнавала!» — вскричал телевизионный корреспондент, подбираясь к фанату, одетому волшебным учеником. Шел дождь, задувал ветер, но разве может разбушевавшаяся стихия помешать настоящему журналисту сделать свою работу — а именно сказать дежурный трюизм? «У нас здесь не маскарад, — холодно отвечал ряженый, — а, наоборот, момент откровения. Маскарад — это когда надевают маски, а мы наконец их сняли и показываем себя настоящими. Маска для нас — это наша офисная одежда. Наша повседневность — затянувшийся маскарад». — «Ох, ну да, ну да, дорогие зрители, — вскричал журналист, сделав лицо „а-я-и-забыл“, — перед нами же праздник для тех, кто живет в параллельной реальности!»
Интересно посмотреть на целую площадь людей, живущих в параллельной реальности; но кто бы знал, сколько таких иммигрантов на самом-то деле обживают свои параллельные и перпендикулярные вселенные? И если метнемся мы от жарких желтых праздничных факелов на Лестер-сквер в спящую темную Москву, еще только ждущую фильмовой премьеры, неужто не найдем мы там «альтернативных» ребят? И кто бы подсчитал, какое количество наших соотчичей предпочитает проводить свои досуги в другой реальности? Вот я, например, уже три года являюсь настойчивой поклонницей вампирской саги «Сумерки», и, если бы я жила в Америке, у меня со всеми моими заморочками уже было бы сочувственное культурологическое определение — «сумеречная мамочка».
Перевернутая жизнь
«Три главных культурных события десятилетия, перевернувших нашу жизнь» — так пишет англоязычная пресса. Культурологи говорят аккуратнее: три феномена массовой культуры, имевшие большое влияние на умонастроение общества и породившие масштабное фанатское движение.
Что за три феномена? Это Гарри Поттер, «Сумеречная сага» (четыре книги американской мормонки Стефани Майер и три снятых по этим книгам фильма, как бы аккумулировавших всю прелесть и всю популярность «вампирской темы») и телевизионный сериал «Доктор Хаус». Некоторые исследователи вместо «ДХ» третьим феноменом считают «Секс в большом городе» — но нет. Впечатление этот сериал произвел изрядное, но «масштабное фанатское движение» никак не вызвал. Фанаты «Секса...», вместо того чтобы собраться вместе, быстро, поодиночке разбежались по магазинам в поисках туфель от Маноло Бланик.
Различаются ли между собой поклонники этих трех «феноменальных культурных событий»? Ну перед нами как бы три возраста любви.
«ГП» в основном любят совсем уж молоденькие подростки; «Сумерки» — юнцы и отроковицы чуть постарше. Наконец, поклонники «ДХ» пребывают в поре зрелости.
Но этот расклад, естественный, казалось бы, по самой структуре зрительской (читательской) аудитории, имеет лишь грубое приближение к правде. Фанаты Гарри Поттера росли вместе с самим Гарри Поттером и выросли — сейчас костяк фан-домов состоит из двадцати- и тридцатилетних молодых людей. В фан-движении «Сумерек» значительную роль играют группы «сумеречных мамочек», а именно женщин средних лет, прочитавших книги вместе с дочерьми и вместо дочерей ухнувших в сагу и пропавших для внешней жизни. Фанаты «Хауса» подчеркивают, что очарование этого угрюмого сверхчеловека действует только на «высоколобых», и тут уместно скорее сословное, нежели возрастное деление.
Трудно описать для непосвященного человека масштаб и нерв фанатской активности — параллельная вселенная на то и параллельная, чтобы не выпадать в повседневность. Мы не будем рассказывать о party-встречах, ролевых играх, конференциях и слетах фанатов, о новой «сумеречной» религии — калленизме; о девицах, осаждающих съемочные площадки «Сумерек» (их настойчивую восторженность сравнивают разве только с неврастенией поклонниц группы Beatles). Мы ведь о своем, о родном. О русском. Поэтому, если вы заинтересуетесь масштабом и пылом указанных фан-движений, посоветую вам почитать фанфики. Фанфикшен — это литературное творчество поклонников того или иного литературно-кинематографического «мира», или, как пишут практичные американцы, «коммерчески успешной вселенной». Фанаты не хотят расставаться со своими героями, не хотят выходить из своего сумрака — и вот продолжают уточнять и дописывать любимую историю. Фанфиков, написанных на русском языке, — тысячи. Тысячи — о Гарри Потере; многие сотни — по мотивам «Сумерек» и лишь немногим меньше — по «Доктору Хаусу».
Фанфики, на мой взгляд, — типичнейший современный фольклор.
Народные чаяния и блогеровская правда
Тут вот какое дело: есть массовая культура, сделанная будто бы по «народному заказу», совпадающая с «народными чаяниями», а есть настоящая, самодельная народная культура. Нельзя сказать, что потаенная. Общеизвестен советский письменный фольклор — школьный «девический дневничок» и «дембельский альбом». С обиходным внедрением в нашу жизнь интернета ничего тайного не осталось — так ведь? Впрочем, интернет, на мой взгляд, — это устный фольклор. Интернетовский русский — это же типичная запись устной речи. Главное в устном фольклоре — это слух, сплетня, анекдот, быль. Именно то, что сейчас называют блогерской правдой. Именно то, что служит основой «Живых журналов».
Фанфикшен же, безусловно, — письменный фольклор. Это литературное событие с умыслом и замыслом; это былина о новых русских богатырях — о вегетарианском вампире Эдварде Каллене и докторе-разбойнике Грегори Хаусе.
Прямо скажу, господа: количество фанфиков, которое я прочла, ну очень большое — и если б не была стеснена Великим Форматом, с каким удовольствием я бы обсудила ряд прелестных особенностей письменного фольклора. Например, исключительную скабрезность не менее как семидесяти процентов фанатских текстов. Но ведь подлинное народное творчество «похабно» по определению. Тут другая похабность, исследующая природу характеров и событий «через край», скабрезность истинная, чистая, от опыта, от вечной мечты. Иная девочка-фанфикерша, которая в наивности пишет волшебную фразу: «Я с Вашингтона,— прохрипела Бела, — ложа руку на его восставшую плоть», — и не понимает, что делает, по сути, реальную работу, работает на мечту. И это мечта не о большой «восставшей плоти» и даже не о большой чистой любви, а о Другой Жизни.
Это я к тому, что велика и соблазнительна тема фанфиков, но они лишь примеры для главного — а именно для размышления о феномене Другой Жизни.
О тяге к кровососам
Изрядное количество западных культурологов занято вопросами: почему так популярен «Гарри Поттер»? А почему: вампиры? А отчего: Доктор Хаус?
Причем вампиры — самая актуальная тема. Ну с нее и начнем.
Франшиза «Сумерки» представляет нам особенных вампиров. Это — вампиры веганы. Они не едят людей, а едят животных — оленей там, львов, пантер. Совесть у них воспаленная. Главный герой — Эдвард Каллен, столетний школьник. Пацана сделали вампиром в семнадцатилетнем возрасте, и с тех пор он умнеет, но не взрослеет. Забавная идея авторши книжки, Стефани Майер, в том (а что еще могло прийти в голову средней американке, замороченной психоаналитиками), что разум и чувства действительно живут отдельно. То есть умом старик — Каллен все понимает, а чувствами — подросток, и ничего тут поделать не может. Тут еще та забава, что бедняга — вампир, и явственно ощущает в себе животное начало. То как зверь наш Эдвард завоет, то тут же заплачет как дитя. И вдруг — любовь к обычной девице, к школьнице Беле Свон, такая вот засада.
И при этом — красивый, темный, опасный. Чистая женская радость. Но только ли в этом дело? Западные культурологи приводят следующие причины общественной тяги к кровососам: вампирские зубы — фаллический символ проникновения, что имеет прямое отношение к полу; вампиры живут вечно, а вечная жизнь не только прерогатива религии, но и бытовая мечта среднего американца; вампиры не могут противостоять своей жажде насилия — это щекочет общественное сознание, привыкшее скрывать свои потаенные желания. Да, еще нервически сладкое сочетание «низкого» и «высокого», белого верха и темного низа — вампиры по определению сверхинтеллектуалы, полиглоты, столетние мудрецы, и этим-то волшебным ботаникам за элементарным завтраком (йогуртом) надо бежать в лес по оленину (если речь идет о веганах Калленах) или в злачный квартал по человечину.
Все так, все так. Но мне кажется, главная правда в другом.
Почему «зеленые» боятся природы?
Вампиры для американского общества — это важнейшая метафора столкновения природы и культуры. Вот поглядите: энергичные «зеленые» любят природу. Они ее защищают. Но при этом они боятся ее как черта. Это любовь восторженного импотента — не трогать, не вредить, не есть, не носить, не мацать. Что такое стать «ближе к природе», они не понимают — по их мнению, это застыть и не дышать. А вот чтобы почувствовать себя ее частью, да чтобы брызгало, и скворчало, и трещало на зубах, и убегать, и надсадно дышать, и кусать, и бояться, и упиваться, — это не-а. НЕХОРОШО. Я недавно видела очень неполиткорректное видео. Вечер танцев в холле средней руки отеля. Очевидно, вечер для американцев «осеннего возраста». В центре зала — бальные пары. По периметру — сочувствующие зрители.
И вот на паркете — элегантность, блондинистые кудри, жемчуг, вальс и чудные стоматологические улыбки. Отработанные па. А в углу дергалась под музыку старая негритянка. И каждая ее старая дряблая мышца знала свое место, и все ее тело знало ритм, и зов стука и звука, и всякая паркетная улыбка, и всякий поворот меркли перед этой великой мощной живой памятью и силой тела. Природа против культуры.
Добрые «зеленые» пытаются сделать вид, что бедная природа «снаружи» и ее надо защищать — как инвалида-колясочника, иракскую женщину, разведенную матрону. А природа — внутри, и она съест всех вас, добрые «зеленые». Вы боитесь ее, потому что втайне подозреваете: она сильнее. Любое социальное потрясение — и вы узнаете силу желания, страха, боли, чувства самосохранения, горечь предательства. Уж мы-то про это знаем. Потому что мы так же близки к природе, как та танцующая чернокожая женщина. Она — биологической памятью, а мы — нравственной. Мы кожей, мышцами, поротой задницей помним нравственную дикость.
Вот в этом щекотном разрыве меж природой придуманной и настоящей, на мой взгляд, и есть причина англоязычной популярности вампирской тематики. Но почему она нашла столько почитателей и почитательниц в России? Грубо говоря, почему ты, Пищикова, все читаешь и читаешь фанфики «сумеречной» тематики? Да, еще неплохо про Доктора Хауса хоть чего-то разъяснить. Ну можно еще и Гарри Поттера присовокупить.
С мечтой о мечте
Тут у меня следующая теория — Другой Жизни.
«Коммерчески успешная вселенная» — прекрасное определение; и «параллельная реальность» — ничуть не хуже.
В принципе речь идет о мечте. Или об образе будущего. Дамы моего поколения (что ж говорить о наших бедных усталых мужчинах) — мы привыкли к тому, что образ будущего как минимум должен быть.
Мы любили Стругацких; Господь мой, их «Полдень. ХХI век» растревожил полмира. Ричард Барбрук, известный английский социолог, писал, что именно прелесть русской коммунистической утопии заставила американцев заняться выработкой концепции постиндустриального общества: «Американцы остро нуждались в будущем — у них было неплохое настоящее, но будущее у русских было лучше, вот в чем дело!»
В этом «Полдне» мы хотели жить. Из него не хотелось уходить. Но наше будущее гавкнулось. Что ж удивляться, что мы все ищем и ищем что-то подобное?
Но эта бесконечная тоска по образу будущего чувствуется повсеместно.
Человечество засиделось в настоящем. Нет внятной социальной мечты.
Мы должны становиться лучше — не правда ли? Человек будущего должен быть лучше, чем человек из настоящего.
Но каким образом он станет лучше-то?
Мы мучительно чувствуем вязкость социального меда — невозможно"человеку будущего" заниматься собой, потому что борьба за достижение успеха в «настоящей жизни» отнимает все силы.
А жизнь во имя «собственного совершенствования» автоматически делает человека неуспешным. Неудачником.
У обычного человека не хватает нравственных сил измениться, и начинает казаться, что необходим какой-то генетический, биологический прорыв — раз уж социальная жизнь не собирается меняться. И тут приходит на помощь мечта о параллельной реальности.
Она, как подсказывают нам дамы-романистки, начинается сразу за углом.
На платформе девять и три четверти, в коридоре заштатной школы, в госпитале Принстон-Плейнсборо нас ждет встреча с будущим.
Перед нами персонажи совершенные и несовершенные одновременно.
Они биологически совершенны, но социально неполноценны — как раз то, что надо.
Наделены сверхвозможностями, но не сверхдобродетелями.
Прекрасные недогерои.
Гарри Поттер с его комплексом вселенской сиротинки, вечнозеленый Эдвард Каллен и, разумеется, Грегори Хаус, царь оксюморона.
Злобный добряк, герой-подлец, желчный романтик, больной врач, невежественный интеллектуал, сквернословящая Мать Тереза с ведьмовской клюкой.
Они великие, но их можно и нужно пожалеть и понять. И что еще нужно уставшему от обыденности сердцу?
И как тут не ухнуть в параллельную реальность?
Евгения Пищикова
