Каким странным оказался день. Днем беседовал с Сергеем Геннадьевичем Андреевым и Давидом Евгеньевичем Яном, руководителями фирмы «АБИ». Все переплетается.
Вечером был дома у Аллы Георгиевны Николаевской. Она долгое время работала редактором в издательстве «Вагриус», а недавно ушла из издательства решила заняться домом: детьми, внуками, собаками (их две) и кошкой. Я почему поехал к ней? Хотел поговорить о ее работе на фирме «ЭргоСОЛО». А у нее дома, оказывается, гости. Мы пообщались. Один из присутствующих возглавляет центр обучения в крупной торговой фирме, другой гость довольно известный психиатр, занимается проблемами армии. Я, конечно, им тут же рассказал о «СОЛО».
А Алле Георгиевне лишь закинул удочку мол, есть такая перспектива. Но она тут же отмела мое предложение.
Что вы, мне некогда, весь дом теперь на мне. И потом в «Вагриусе» я не отказываюсь иногда читать рукописи. Да и с компьютером я на «вы».
Тепло, уютно было у Аллы Георгиевны дома, и весело. Я хорошо отдохнул после работы на фирме.
А там дела шли неплохо. Может быть, сказалась моя вчерашняя мини-лекция? Правда, Максим Андреевич Меньшиков показался мне слишком замотанным,, а Евгений Александрович Ременец (он на два часа заехал к нам в гости) слишком спокойным.
Вечером я говорил по телефону с Надеждой Николаевной Аревой, и она сообщила мне о смерти Марата Аркадьевича Вайнтрауба, друга Юрия Владимировича Никулина. Они вместе служили в армии. И дружили до последних дней Юрия Владимировича.
А возвращаясь домой, я увидел, как машина сбила женщину у Комсомольской площади.
Все переплетается. Радости жизни, горести жизни.
Сегодня же узнал о кончине Виктора Сергеевича Розова. Я хорошо его знал, встречался с ним около 100 раз в театрах, у него дома, в литературном институте, в «Литературной газете» и на телевидении. Нужно узнать, когда похороны.
Я ведь воспитывался на его пьесах. «В добрый час», «В поисках радости», «Гнездо глухаря», «Шумный день», «Вечно живые», «В день свадьбы».
Ваш Владимир Владимирович Шахиджанян
P. S. Готовя этот день к публикации на сайте, решил дать заметку театроведа Инны Вишневской о Викторе Розове. Хорошая заметка. Читайте.
* * *
Многие годы мы работали вместе в Литературном институте, который когда-то окончил сам Виктор Сергеевич и так и остался в нем. В нем было нечто от Толстого, он был на самом деле совестью общества. У него была своя философия у каждого большого художника есть своя выношенная философия, талант не может жить чужими мыслями. Он говорил часто: «А что такое болезнь? А что такое несчастье? Вот болит у меня рука, болит нога, но это же еще не я. Я это голова. Пока жив мой мозг, пока я жив как думающий человек, я личность». Как обычно говорят? «В здоровом теле здоровый дух». А он говорил: «Ну что же это так материально мыслят? На самом деле я бы сказал: «В здоровом духе здоровое тело». Ему хотелось, чтобы сначала были мысли, сначала было сердце, были чувства, а потом уже тело.
Розов часто говорил, что пережить бедность легче, чем богатство: «Когда ты беден, тебя жалеют, тебе помогают, хотят что-то предложить, а когда ты богат, тебя ненавидят, презирают, тебя осуждают. И как пережить богатство, чтобы не стать таким, каким тебя мыслят? Какое страшное испытание деньгами, богатством».
Он писал свои пьесы внутри себя, он часто говорил студентам: «Нельзя думать, что я вот сейчас сяду писать пьесу, она должна родиться внутри как музыка, ты должен ее услышать. Садитесь за стол дурачками и перестаньте чувствовать себя шекспирами, это не ваше дело, пишите свободно и легко».
И он первый написал, не кем мы должны быть летчиками, геологами, врачами, но какими мы должны быть. Он входил в класс и говорил: «Прежде чем вы сядете писать, подумайте о жизни, о том, любите ли вы свою невесту, однолюбы ли вы только однолюб может быть художником. Только человек, который рождает детей, может понимать смысл жизни. Что может быть прекраснее отца, который вместе с матерью растит ребенка и знает, что такое пеленки и каша. Сама жизнь, простая, бытовая, основа искусства». Он был очень широким человеком, для него не было понятия «не помочь», он одалживал деньги, писал какие-то записки и никогда в жизни не делал карьеры. Ни разу в жизни Розов ничем не руководил он в крайнем случае был почетным гостем, радостным другом, но, не руководя ничем формально, он руководил всем нравственно. Там, где был Розов, стыдно было делать подлость. То, что он ушел из жизни, есть еще один уход совести. Все время было ощущение, что где-то рядом есть его глаза и он скажет: «Голубушка, вам не стыдно?» И когда мне хотелось сказать ему, что у меня что-то появилось новое, например кольцо, мне становилось стыдно. И я приходила на семинар и думала: «Нет, я не надену сегодня это кольцо или бусы». Я ему говорила: «А вам не стыдно ходить в одном костюме сто лет? Что же думает ваша жена Надя, почему она вас не переоденет?» Он отвечал: «А какое это имеет значение? Значение имеет то, что идет снег. Неужели вы не счастливы от того, что идет дождь?» Он всегда говорил, что он счастливый человек. Я его спрашивала, чем же он так счастлив? Тяжко раненный, в течение года валявшийся в гипсе по госпиталям. Он говорил: «Я счастлив, потому что открыл великий закон: выжить может только тот, кто занят делом. Кто не ноет и не жалуется, что он болен, безработен. Я лежал и думал, что я могу сделать? И стал рассказывать своим товарищам «Трех мушкетеров», «Дон Кихота», «Тома Сойера» и видел, как загорались их глаза. Они оживали, и я им завидовал, потому что они открывали жизнь».
Он любил хорошую шутку, часто звонил и говорил: «Матушка, говорят, вы умеете эстрадно мыслить расскажите какой-нибудь анекдотик. Только не порнографический я стесняюсь. Надюшка, отойди!»
Он был великий семьянин, и сегодня это важно сказать, когда так легко рушатся семьи. Он говорил про свою Надю, что, придя встречать Новый год, увидел девушку в белом воротничке и остался с нею на всю жизнь.
На юбилее в Детском театре по лицу у него текли слезы: мы все стояли на сцене, говорили, какой он хороший, а он тихо плакал и все время говорил: «Я хочу жить!»
