— Вы ребенок войны. Сейчас по поводу Парада Победы идут какие-то дикие споры, ругань. Что думаете об этом?
— Мне было три года, когда началась война. Но я так хорошо все помню, что мама иногда удивлялась моей памяти. Мама не выходила с завода неделями, месяцами. Мы жили в эвакуации в Казани, и под открытым небом выпускались станки, моторы авиационные. Помню, мама принесла буханку хлеба и была счастлива… Потом оказалось: это была фанера, посыпанная мукой. Я увидел первый раз мамины слезы… Я знаю, что такое пленные фашисты. Их целый эшелон на наш завод пригнали и трое суток поначалу не выпускали из вагонов. А потом, года через три, они уезжали на родину в слезах, в соплях, прощаясь с нашими рабочими, подружившись на всю жизнь. И когда сейчас идет разборка людей, которые абсолютно не знают, не понимают, что такое СМЕРШ, что такое потери, голод, буханка хлеба, отмена карточек… И не надо им понимать! Но, когда они начинают переваривать то, что было 65 лет назад, я могу сказать как современник тех событий: не надо рассуждать так, как будто вы решаете сейчас судьбы страны. Страна еле-еле поднимается с колен. При всех недостатках, при всей чудовищной коррупции, воровстве, но все равно шаг за шагом… Нас начинают уважать — это я отвечаю своей биографией и жизнью. А вы, молодые, лучше занимайтесь делом. Вы знаете, сколько ветеранов сегодня ходит еще в лаптях? Им есть нечего — об этом говорите. А вы — про абажуры, СМЕРШи… Стыдно!
— Насколько вы сейчас, к 75 годам, востребуемы творчески?
— Ну как, пока никаких отключений нет.
— Вы имеете в виду здоровье?
— И здоровье, и (тьфу-тьфу) мозги. Но самое главное, что пока ты 12—13 часов можешь вкалывать, ты человек. Вот сейчас я закончил сниматься у замечательного очень молодого режиссера и теперь готовлюсь к новым съемкам уже как режиссер. Выпустил очередной мой курс во ВГИКе. Прощаться жутко с ними, потому что это дети. Но я и не прощаюсь, ведь все предыдущие выпуски поддерживают со мной теснейшие связи по одной простой причине: если ты годишься как педагог, воспитай ученика так, чтобы им можно было гордиться. Отдаюсь этому не как некоторые — раз в месяц, а шесть дней в неделю, поэтому отвечаю за каждого своего выпускника.
— И вы еще не разочаровались в этом поколении? Они же по большому счету ничего не знают.
— Никогда! Мы были точно такими же. Когда я пришел в 1957 году в Школу-студию МХАТ и с первого курса участвовал уже в спектаклях Художественного театра, мы были ровно такие же серые мыши. Все железно идет на круги своя.
— Но вы были читающим поколением.
— Нет, это все лирика, сказки. Я пришел учиться на артиста с авиамоторного строительного завода №45. Но при этом был Дом пионеров, драмстудия — бесплатно, спортшкола, потому что я был дистрофик, — плавание, коньки, борьба — бесплатно. Пионерский лагерь — это наша жизнь — почти бесплатно, от завода, со спортивным уклоном. Так вот, приходят ко мне анчутки (так я своих студентов называю)…
— Почему?
— Не знаю, просто ласково. Да, вначале они не знают, кто такой Урбанский и кто такой Стриженов, и я их за это не виню. Им же это не показывают по телевизору, потому что там идет что? 90 процентов иностранных фильмов. Я говорю про те, которые включаешь вечером. И там, в лучших фильмах Голливуда, все время поливают русских.
— Где вы это видели? Уже не «холодная война».
— А зачем пускают эти фильмы с потрясающими артистами, где русские всегда выглядят глупо и их побеждают? Но я своим студентам даю списочек примерно из 200 фильмов — наших. Для них это каторга, но смотрят. Чтобы идти вперед, нужно знать, что было сзади.
— Значит, Михалков пробивает 100 фильмов, а вы — аж в два раза больше?
— Но у нас же потрясающие советские фильмы. И русские. Вот сейчас вышла грандиозная картина «Легенда №17». Я плакал — это патриотизм. Замечательный молодой режиссер, а как актеры играют! И таких картин у нас было много. Теперь все разгромлено, к сожалению, восстанавливать надо. А дальше я начинаю занятие так: что вы читали? где вы были, в каких музеях? что вы смотрели? какие музыкальные произведения слушали? В результате мои студенты выходят от меня интеллектуальными, современными, мыслящими людьми. Я за это ручаюсь. Проходит 10—12 лет, а мы всё общаемся. Я им так и говорю: хорошо, когда рядом дядька Черномор, но с завтрашнего дня его-то не будет. Мои выпускники это понимают.
— А как вы относитесь к современным молодым театральным режиссерам, которых называют реформаторами?
— Вот сами написали пьесу и ставили бы. Но они же берут классику! Я поставил в Гонконге «Дядю Ваню», и люди, которые не знают, что такое Чехов, смотрели затаив дыхание, а постановка была признана лучшей среди восьми других на иностранном языке. Почему? Потрясающие декорации, костюмы, музыка, и главное — режиссура построена на том, что хотел сказать автор. А в основном ставят «я» — и до него дотягивают автора, будь ты хоть Чехов, хоть Толстой. Ребятки, ну на себя в зеркало посмотрите…
— А вы студентам показываете фильмы, где сами играли?
— Да, только с точки зрения мастерства. Я не хочу, чтобы они зависели от личности Шиловского, — это самое ужасное в педагогике. Когда я преподаю, то достаю их индивидуальность, чтобы ни в коем случае не ходили маленькие шиловские, чтобы они умели перевоплощаться, а не притворяться. И вот когда они видят Наполеона, священника в «Жила-была одна баба», Россини, то понимают, какой диапазон человеческий.
— Но мало кто так может сыграть, как вы.
— Потому что нету размера роли. Когда мне Леночка Николаева, потрясающая режиссер фильма «Попса», позвонила, заикаясь: «Я хотела вам предложить маленькую роль, но мне кажется, она вам будет интересна…» Я говорю: «Да пришли ты ее!» Она прислала. Я прочитал (а я читаю сценарии быстро) и тут же ей позвонил: «Я согласен». Потому что там была секунда… Помните, героиня спрашивает: «А вы настоящие стихи писать пробовали?» — и пауза. Вот эта секунда и есть роль. Потом в Доме кино показывали, и на моих кадрах — шквал аплодисментов. Танька Васильева, которая в главной роли была, толкает меня: «Ну и на фиг я играла?..» Она гениальная актриса. Петр Ефимович Тодоровский, светлая ему память, всегда надо мной смеялся: главные роли предлагал, а я всё эпизоды хотел. «Так там всего два съемочных дня», — удивлялся он. «Зато биография!» Андрей Смирнов роль священника в фильме «Жила-была одна баба» писал именно на меня. Так и говорил: «Я, кроме Шиловского, здесь никого не вижу». Знал, что смогу, — я же характерный актер.
— А в фильме «Влюблен по собственному желанию» вы собутыльника персонажа Олега Янковского сыграли. Такой алкаш узнаваемый, я много их перевидал!
— Там фраза есть… Помните, Олег обращается: «Старик, денег не дашь?» А я: «Что ты, в долг не даю. На пиво нету! Зато кружка есть». …Но вообще в нашем искусстве звания, успех ничего не значат. Оно самое беззащитное. Ты стоишь на паперти. И потом, когда сыграешь — одному нравится, а другому нет. Это же не бег на стометровку: выиграл — и ты чемпион мира. В нашем деле надо иметь колоссальное мужество: умение ждать, всегда быть в форме и иметь человека, хотя бы одного, который может сказать тебе правду. Может, я и буду таким человеком?
материал: Александр Мельман
