Завидую тем, кому пока непонятен смысл этого тоста. Вот старички, отчаянно тоскующие по прекрасному советскому времени, меня наверняка поймут — мы были молоды, и юное беспутство окрашивало все в радужные цвета приключений, а то и в багровый оттенок страсти... И какое нам было дело, кто там сидит в Кремле, старательно давая пищу для анекдотов про себя! Уверен, что по крайней мере половина тех, кто с любовью вспомнил товарища Леонида Ильича Брежнева (именно так вопреки обычаю русского языка тогда писали), нет, больше половины, не Брежнева вспомнили, а то время, когда ночью всегда было чем заняться, а утром мучила только совесть — ну и похмелье...
Но брошу я, пожалуй, ностальгию физиологического происхождения и попробую вызвать из памяти некоторые реальности брежневских времен.
Мяса и всего, что из мяса делают, в магазинах, кроме московских и отчасти ленинградских, не бывало никогда. Загадка «длинное, зеленое и пахнет колбасой» имела разгадку «электричка Москва — Ярославль». Я жил в большом украинском городе, где был гигантский мясокомбинат, на котором делали все — и даже какую-то неведомую «брауншвейгскую сырокопченую». Ее не бывало даже в продуктовых наборах обкомовского уровня, куда она и все прочее потом девалось — одна из тайн развитого социализма. Однажды в командировке я целый день пробегал по огромному промышленному городу Куйбышеву (Самара), а вечером решил купить какой-нибудь еды. В гастрономе было темновато, одинокая кассирша читала толстый роман. Продавались рыбные консервы в томате, сырой черный хлеб и местного разлива водка, пахнувшая нафталином даже сквозь пробку...
Очередь в месткоме на квартиру была длиной в пятнадцать лет, на «Жигули» — в три года, на шубы из каракулевых лапок — сколько получится. Джинсы стоили 150 рублей (существовало такое выражение «с рук», а в магазине их не могло быть), зарплата рядового инженера была 120. Японский двухкассетник с приемником отмечал трагический перелом жизни — больше желать было нечего...
Соответствующий анекдот про генсека с неудачно сделанным зубным протезом был такой: «Товарищи, у нас не хватает товаров... на букву «фэ»... вспомнил: фсех!»
Интересно, кто тогда придумывал такие анекдоты? Не те ли, кто теперь тоскует по брежневскому предпохоронному покою?..
К слову, насчет покоя: в Москве, не говоря уж о прочих населенных пунктах, было темно. И на Тверской. И на Красной площади — если не считать подсветку звезд. Вот никто этого не помнит, а я помню точно. «Плюс электрификация...»
Теперь о духовном.
На таможне при возвращении из Болгарии (спасибо, что хоть туда выпустили) строго спросили: «Библия, порнография, презервативы в больших количествах есть?» Ни тени смущения на лице таможенника, перечислившего запрещенное к ввозу, не мелькнуло.
Все, что я прочел у Набокова, я прочел за одну ночь — на столько давали. С запретом читать в метро, даже обернув обложку газетой, — кому надо, прекрасно отличали шрифт несоветских типографий. Зато из редакционной библиотеки я утащил всех уехавших — от Некрасова до Аксенова: добрые библиотекарши составили акт об уничтожении, отщепенцев полагалось «утилизировать путем разрезания или сожжения».
В издательстве редактор уныло повторял, глядя мимо меня куда-то в угол: «Вы же сами понимаете, почему мы не можем издать вашу книгу...» Самое отвратительное было в том, что я не только сам понимал, но и кивал...
Теперь про политику.
В Анголе и прочих не до конца выбравших социалистический путь развития дикарских закоулках гибли сотнями наши «военные советники», обстоятельства гибели оставались неизвестными даже родным. Мы дружили с террористами всего мира (тогда уже начиналось) и даже одним настоящим людоедом. Перед глазами гримаса бедного Леонида Ильича, целующего — по обыкновению взасос — Арафата. И под конец — Афганистан и транспортники, полные гробов, которые уже было невозможно скрывать...
И так далее.
Но почему, почему же и мне так легко, с улыбкой вспоминается все это безобразие и свинство?! Неужели только потому, что... см. заголовок?
Не только. А еще и потому, что без малого — до Афгана — восемнадцать спокойных лет... Злодейства невеликие и вялые... Уверенность в завтрашнем дне — будет не хуже... Прекрасная, вся на недоговоренностях и оттенках литература... Грустное и теплое кино...
Немного же нам надо для ностальгии, если мы тоскуем по Брежневу.
Но все познается в сравнении.
И это очень грустно.
То Сталина народ вспоминал, теперь Брежнева. В смысле гуманитарном большой прогресс, но в смысле масштаба... Ведь так мы до мышей дотоскуемся!
Тем не менее тост за нашего Леонида Ильича! За стой!
Александр Кабаков
