Татьяна Устинова боится подвести читателей, не считает миллениалов инопланетянами и чувствует дефицит простого разговора в современной России. На днях писательница отметила 20-летие со дня выхода первой книги. За эти годы ее романы и сборники рассказов были распроданы тиражом более 50 млн экземпляров. «Известия» поговорили с популярным автором о давлении популярностью, фантастике Кира Булычева, блоге Юрия Дудя и феминизме.
— На пресс-конференции издатель рассказал, что даже Стивен Кинг и Агата Кристи в нашей стране расходятся скромнее, чем ваши книги. Что чувствуете, когда звучат такие цифры?
— Когда мне их говорят, я понимаю, что это, наверное, правда, но всё равно не верю до конца. Чувство «ай да Пушкин, ай да сукин сын» у меня бывает исключительно от текстов. Когда в книге что-то получается, я, как Кинг-Конг, бью себя в грудь. Вот это ощущение меня греет. А топы продаж я стараюсь пропускать мимо ушей. Всё, что мне нужно знать о тиражах и цифрах, до меня донесут издатели, и в обычное время я об этом просто не задумываюсь.
— Осознание, что ваши книги читают миллионы, не давит в процессе работы?
— Конечно, давит. Это на первой книжке никакого пресса нет, а вот уже на второй осознаешь, что тебя почему-то читают, и появляется тяжелейший груз, который не уходит больше никогда. Когда ты пишешь, естественно, ни про какую аудиторию не думаешь, это всегда разговор с самим собой. Но вот рукопись уходит в издательство, я понимаю, что сейчас ее начнут читать редакторы, и приходит жуткий страх. Бывает, приходишь на презентацию книг, а там море людей — и все они здесь, потому что прочитали твой текст. Это очень страшно.
Бывают случаи, о которых я могу говорить только спустя время. Например, встреча с читателями в Рязани. Людей пришло так много, что она подзатянулась. Приехала инкассация, чтобы кассиры сдали деньги, потом полиция, чтобы поставить книжный магазин на охрану. Зима стояла лютая, и директор разрешил всем остаться. В числе последних читателей была девчонка лет семнадцати. Никогда в жизни ее не забуду.
Еще маленькая, толкаться явно не умеет, поэтому и оказалась в самом конце очереди. Подходит с книжкой и рассказывает жуткую историю про свою маму. Та сильно болела, тяжело умирала. «Но, — говорит, — постоянно просила ваши книги. А когда читала, всё время хохотала. Спасибо вам большое». У меня до сих пор глаза на мокром месте, когда я ее вспоминаю. Конечно, страшно подвести стольких людей.
— Недавно у вас была книга про рэп-культуру, а в последнем детективе «Серьга Артемиды» героиня — юная начинающая актриса. Сейчас все говорят, что между старшим поколением и миллениалами непреодолимая пропасть. Вы чувствуете какой-то ментальный разрыв, когда пишете о современном молодом человеке?
— Совершенно нет. У меня перед глазами два сына, одному почти 30, второму — 18, их друзья не вылезают у нас из дома. И непроходимой пропасти я не ощущаю. Почему это наше поколение так уверено, что мы какие-то уникальные и раньше ничего подобного не случалось? Мой дед учился в гимназии, верил в Бога и не знал электричества, а его дочь, моя мама, на полигоне провожала в космос Леонова. Вот это разрыв поколений. А сегодня, мне кажется, можно в любом возрасте поиграть в «Ведьмака». И рэп послушать тоже.
— В интервью вы часто критически высказываетесь о феминизме. А вам не кажется, что вы сами и есть воплощение феминизма? Независимый успешный человек, который сделал себя сам.
— На мой взгляд, феминизм — это попытка подмены каких-то базовых понятий. Суфражистки понимали, за что они борются, а за что борются современные дамы, лично я не очень понимаю… Я сижу за столом и пишу тексты. Или разговариваю с людьми в кадре о том, что мне интересно. Здесь никакие мужчины феминисткам перейти дорогу не могут.
У меня как-то произошел диалог с Машей Арбатовой. Она говорит: «Я вам сейчас докажу, что на самом деле вы феминистка. Представьте, вот вы работали на телевидении ведущей, а потом на ваше место приходит мужчина, и ему платят в 10 раз больше. Разве вы с этим согласитесь?» А я говорю: «Конечно!» Потому что он молодец. Я из работодателя не смогла выбить зарплату в 10 млн, а он смог. Это общественный договор.
Равноправие, в том смысле, в котором оно сейчас употребляется, — что «мы обязаны быть все равны», — на мой взгляд, неправильно. Мне нравится, когда мне всё должны. Пропускать вперед в транспорте, уступать место в метро, подавать руку, когда выхожу из автомобиля, чтобы я не навернулась. Вьюжным утром, когда выпадает снег и в очередной раз заклинит ворота, я не хочу нырять в колодец, где привод, потому что вчера туда нырял мой муж и сегодня моя очередь. А он в это время вместо меня в фартуке с бантом жарит оладьи. Пусть уж ныряет он, а я буду жарить.
— Что бы вы ни говорили, мне кажется, вы гораздо более феминистка, чем сами о себе думаете.
— Возможно.
— Сегодня на YouTube стал очень популярен жанр интервью. На ваш взгляд, как профессионального интервьюера, насколько это конкурентоспособно и профессионально?
— Конечно, конкурентоспособно. Есть вопросы, которые в телевизионном эфире просто не задашь, а в интернет-эфире можно всё. Юрий Дудь — прекрасный интервьюер, но очень скучный, мне кажется. Всегда можно спросить так, чтобы человек сам тебе всё выложил без долгих заходов. Парфенов мне нравится, хотя собственно интервью у него в блоге не так много.
Но если говорить в целом, довольно быстро устаешь от непрофессионализма — ведущего, оператора (иногда это просто кошмар). Когда туда придут профессиональные люди — или эти научатся сами, — всё поменяется в лучшую сторону. Как точно сказал Ваня Охлобыстин, сегодня у нас существует острый дефицит разговора. Например, нашей программе уже пять лет! Цифры отличные, а это всего-то два человека сидят в кадре и час разговаривают. Не про свадьбы, не про похороны, не про молекулы ДНК, не про то, у кого там сколько сантиметров. Я спрашиваю: «Как вы в институт поступили?». А человек интересно отвечает.
— Вы читаете современных детективщиков?
— Конечно. Читаю с большим удовольствием Александру Маринину, Бориса Акунина, Полину Дашкову. Иностранцев читаю хуже. Когда я не знаю реалий, мне быстро становится скучно. Детективов в своей жизни я прочитала очень много — и классических, и каких угодно, — и жанр сам по себе мне малоинтересен. Я и недетективщиков читаю тоже в основном наших: Набокова, Веллера... Захара Прилепина. Сейчас он написал огромную книгу про Есенина, жду, когда смогу за нее взяться.
— Вы как-то рассказывали, что в юности писали фантастические рассказы. Сегодня, когда вы состоявшийся писатель, как их оцениваете?
— Конечно, это была чушь собачья. Но некоторые придумки были довольно интересные, поэтому пока я их рассказывать не буду — вдруг когда-нибудь (ну вдруг) напишу фантастический роман. Фантастику я читала с наслаждением всегда и всю подряд. И классическую, и Лема, Стругацких, Хайнлайна, Саймака. Когда мой сын сел за «Видоизмененный углерод» Ричарда К. Моргана, я тоже с ним стала читать. Недавно открыла китайскую фантастику — «Задачу трех тел» Лю Цысиня проглотила запоем.
— А с какой книги у вас начался интерес к фантастике?
— «Понедельник начинается в субботу». Мы были на Клязьме в пансионате, куда нас на лето отправляла бабушка. Там прекрасная библиотека, куда мы записывались в июне, когда заезжали, и в конце сезона выписывались. Мне было лет двенадцать, когда я нашла там «Понедельник». С каким же упоением я его прочитала, вы не можете себе представить. Потом, благодаря особенностям библиотеки, начался Лем — там его было много: «Дознание» с пилотом Пирксом, «Звездные дневники Ийона Тихого»…
Бабушка периодически наезжала и проверяла, что мы читаем. За фантастику ругала, говорила, что нужно читать Горького, Мамина-Сибиряка и далее по школьной программе. Сейчас я понимаю, что это прекрасные авторы, но тогда продраться сквозь них было невозможно. Так, разбавленный Горьким и Маминым-Сибиряком, Станислав Лем читался несколько лет, потому что залпом одолеть его всего было невозможно.
Потом уже был Клиффорд Саймак. «Заповедник гоблинов» — как удар под дых, чистый восторг. Я буквально бредила этой книгой. В моих детских фантастических опусах из рассказа в рассказ путешествовали говорящие тигры, которых я оттуда нагло украла. Разве что речью наделила — у Саймака-то он молчал. Это было просто что-то невероятное.
— И «Тайну третьей планеты» вы наверняка посмотрели в кино?
— «Тайну третьей планеты» я сначала прочитала и тоже пришла в восторг. Булычев у меня начался с космического доктора Славы Павлыша — сборника «Последняя война», потом уже были «Приключения Алисы», роман «Город наверху»… Несмотря на популярность, Булычева тогда тоже было сложно достать, не во всех библиотеках он был и продавался не особенно широко.
Мультфильм я посмотрела в Москве в кинотеатре «Пионер», который мы очень любили. Как и все дети моего поколения, я видела «Через тернии к звездам», дилогию «Москва–Кассиопея» и «Отроки во Вселенной», но на этот фильм шла с опаской. Я человек впечатлительный и всегда боялась смотреть экранизации, особенно фантастические. И особенно любимых книг. Нам с сестрой так нравились эти капитаны Ким и Буран, птица Говорун. Поэтому мы пошли, ничего не ожидая. И просидели весь час замерев.
Мир на экране оказался примерно таким же, каким мы его себе навоображали. Громозека, гениально озвученный Ливановым, цветы с испаряющейся пленкой, роботы с планеты Шелезяка, которым в смазку подсыпали алмазную пыль, — всё было волшебно. Единственный, кто в фильме не понравился, был индикатор. Какой-то приемник «Спидола» на ножках. Я же его себе представляла маленьким и мохнатым.
— Какая вероятность, что ваша фантастическая книга случится скоро?
— Пока жанр, в котором я работаю, мне нравится. Я его люблю за неслыханную свободу. На все претензии у меня есть железная отмазка. Когда умные люди начинают говорить: «Так не бывает», — я отвечаю: «Позвольте, это же детектив. Только так и бывает».
Существует миллион историй — и даже конкретно в моей биографии, которые я не могу записать, потому что никто в них не поверит. Так, как сюжеты придумывает жизнь, не придумает ни один автор. В детективе же, как и в жизни, возможно всё: любовь, смерть. Можно наградить героя, наказать подонка, дать бездомной собаке хозяина, брошенной бабушке — доброго внука, а хорошей девушке — славного мужа. И никто не посмеет тебя ни в чем упрекнуть. Ведь это детектив.
Николай Корнацкий
