Зрителям предстоит увидеть Жюльетт Бинош в редком для нее комедийном амплуа. Она играет заведующую пансионом для молодых девиц: здесь учат слушаться мужа и знать свое место. Между тем за окном — 1968 год, во Франции студенческие беспорядки, феминизм набирает силу. Даже сквозь закрытые ставни до воспитанниц доносятся звуки новой жизни — и новой морали: теперь у будущих примерных жен есть выбор.
— Вы играете заведующую пансионом, который готовит из воспитанниц будущих жен. Если не ошибаюсь, вы сами ни разу замужем не были…
— …Тем не менее я прекрасно понимаю людей, которые верят в брак, женятся и выходят замуж. Я желаю этим людям всего наилучшего, но отвергаю эту идею для себя. Хотя в юности я была уверена, что обязательно когда-нибудь выйду замуж, а моя сестра клялась, что замуж никогда не выйдет. В конце концов все произошло наоборот. Жизнь не всегда складывается так, как представляешь ее себе в детстве. Я не возьму на себя смелость утверждать, работает ли сегодня традиционная модель брака или она уже устарела. Но я точно знаю, что сыграть такую далекую от меня героиню мне доставило огромное удовольствие.
Во время съемок было невероятно весело. Полетт (так зовут мою героиню) гораздо сложнее, чем кажется поначалу. Внешне она, конечно, стоит на страже института брака, который считает священным. Она также уверена, что единственное право замужней женщины — делать мужчину счастливым. Но при всем этом внутри у нее тоже идет борьба. Во время Второй мировой войны она потеряла родителей, ей также пришлось отказаться от большой любви… Ее декларации, ее официальный имидж — это лишь способ защитить себя и ничего не чувствовать. И она не единственная, кто так поступал. Такова была участь многих женщин в те времена. Когда я готовилась к съемкам, была поражена количеству похожих заведений, которые существовали во Франции в 1950–1960-е годы. Их были тысячи! Да и сегодня можно встретить множество женщин, которые считают, что играть подчиненную роль по отношению к мужу — это нормально. Возьмем, к примеру, Белый дом…
— Как вы думаете, почему многие женщины продолжают видеть себя лишь в подчиненной роли?
— Думаю, это связано с уровнем образования и с воспитанием. Есть женщины, которые даже во взрослом возрасте нуждаются в «фигуре отца», чтобы чувствовать себя в безопасности. Есть и другие — которым нравится подчиняться, потому что таким образом снимаешь ответственность с себя. У меня было другое воспитание. Тому причиной была моя мать, женщина в разводе и феминистка. Мне еще не было и семи, когда она взяла меня с собой на женскую забастовку. А присутствие на дискуссиях «о женском вопросе» было повседневной частью моего отрочества. Когда два человека состоят в официальных отношениях и делят работу по дому неравномерно, скажем так,— это вызывает множество негативных эмоций: гнев, депрессию, стресс… Конечно, эту проблему можно в наше время решить, наняв домработницу. Но домашний персонал не всем по карману.
— Что вы думаете о решении организаторов Берлинского кинофестиваля в 2021-м отказаться при награждении от категорий «лучший актер» и «лучшая актриса», приняв вместо этого «гендерно-нейтральный формат»?
— Я считаю, что мы должны ценить разнообразие, а не делать вид, что его нет.
На мой взгляд, решение Берлинале — абсурдно. Мне не кажется ненормальным, если, скажем, в один год награды достанутся двум актрисам, а на следующий — сразу двум актерам. Это конкурентная борьба, я не вижу тут никаких проблем. В конце концов, в искусстве речь должна идти о творческом мастерстве, а не о половых различиях.
— По-настоящему ваша карьера в кино началась с картины Жан-Люка Годара «Приветствую тебя, Мария». Что вы помните об этом?
— В то время я, представьте себе, сидела за кассой в супермаркете. Хотя до этого и сыграла две небольшие роли, но мечтала сниматься в настоящем кино. После очередного прослушивания мне позвонили и сказали, что меня берут на съемки у Годара. Эта была совсем небольшая роль — но ведь у Годара! Поэтому я сразу решила уволиться из супермаркета. Пришла к своей начальнице и принялась объяснять ей свое решение. А та заявила, что не готова меня отпустить! После долгой дискуссии я наконец призналась, что сам Годар пригласил меня на съемки. Представьте себе, после этого начальница сказала, что я совершаю роковую ошибку и что она готова меня даже повысить в должности! А также что меня ожидает прекрасная карьера в супермаркете. …
Про Годара я могу рассказывать часами. Если кратко — он большой эксцентрик и снимал лишь в те моменты, когда у него было настроение. При этом его совершенно не волновали расходы. В том числе и на проживание актеров в отеле. Они жили там месяцами, дожидаясь, когда Годар их позовет. Однажды он устроил мне индивидуальную репетицию. Мне нужно было сидеть перед зеркалом и читать вслух сценарий. Первой фразой в нем было: «Я — дерьмо!» Мне нужно было произносить ее, глядя на свое отражение в зеркале. Так и началась моя взрослая карьера в кино.
— Вы стали одной из первых французских актрис, снимающихся в англоязычных картинах. Трудно ли было найти этот баланс — между тем, что считалось нормой в отечественном кинематографе и в других странах?
— Моим первым англоязычным дебютом стала картина «Невыносимая легкость бытия» Филипа Кауфмана, который, естественно, для начала пригласил меня на пробы. Ему совершенно не понравился мой английский, и поначалу он мне отказал. Кауфман хотел, чтобы я звучала как эмигрантка из советской Чехословакии. После нашей беседы я поняла, что надежды на роль мало, и отправилась в Колумбию, где тогда жил мой отец. Там я провела целый месяц. В те времена не было мобильных телефонов, да и вряд ли до меня удалось бы кому-нибудь дозвониться в… джунгли. Но на обратном пути выяснилось, что команда Кауфмана уже некоторое время тщетно пытается меня найти, чтобы пригласить на съемки. Я никогда не искала карьеры в Голливуде. Меня всегда интересовало международное кино. Вообще, если выбирать между съемками в американском или французском фильме, я предпочту французский. Потому что все-таки у нас все еще относятся к кино как к искусству. Тем не менее я с благодарностью вспоминаю работу над «Английским пациентом» Энтони Мингеллы (1996). Помню, как меня поразил Энтони, который создавал свои фильмы в монтажной. Я говорю потому «создавал», что он был убежден: именно в монтажной, а не на съемочной площадке, проявляются лучшие качества режиссера. Например, одна из сцен, которую мы снимали, не вошла в финальную версию картины. Словно Эйзенштейн, режиссер вырезал из этой сцены лишь мою реакцию и добавил ее к другой сцене. Это было гениально. «Английский пациент» имел необыкновенный успех, но у меня не была чувства будто я чего-то достигла. Само понятие «успех» очень относительно в искусстве, потому что в нем не бывает «окончательных планок» или финиша. Искусство — это когда что-то случается с вами на духовном уровне. Это чувство безгранично, оно не поддается анализу. Момент истины случается с вами в момент молчания, за секунды до того, как включают камеру. «Английский пациент» принес мне европейскую известность, но затем я вернулась во Францию и опять стала сниматься в небольших отечественных картинах.
— В Европе впоследствии вас ожидала работа с Андре Тешине, Клер Дени, Михаэлем Ханеке, Оливье Ассаясом. Ради таких режиссеров стоило вернуться…
— Не скрою, мне везло с режиссерами. Мне удавалось выстроить с ними доверительные отношения. Персонажи картин всегда позволяли мне исследовать, находить что-то новое внутри себя. А главное — они часто лишали меня внутреннего комфорта. Опасность и боль всегда не отделимы от художественного процесса. Помню свою первую роль у Тешине в «Свидании». На улице холод, а на мне лишь легкий плащ. В картине было много грубых сцен, в том числе и сексуальных, поэтому во время съемок казалось, что я нахожусь на пределе своих возможностей и как личность, и как актриса. В то же время мне легко было работать с Ассаясом. Большую часть времени он проводил перед контрольным монитором, полностью замкнувшись в себе. Лишь иногда он неожиданно вскакивал, это означало, что какой-то момент ему особенно понравился. С Ханеке меня всегда преследовало ощущение «дежавю», хотя сценарий и обстановка всегда были разными.
Режиссер Кшиштоф Кесьлёвский (Жюльетт Бинош снялась в его фильме «Три цвета: Синий», 1993 год.— «О») терпеть не мог, когда я предлагала ему новые идеи. Однажды это вывело меня из себя, и я стала настаивать на объяснениях. А он лишь сказал: «Ваши мысли просто замечательны, но мне сейчас интереснее снять вот эту чашку кофе». Позже поняла, что этот режиссер умел видеть большие идеи в малых вещах и обладал особым талантом: рассказать целую историю одним дублем. Будучи начинающей актрисой, я всегда представляла режиссера богом. Но все изменилось, когда во время съемок «Любовников с нового моста» (кинофильм Леоса Каракса, 1991 год.— «О») я чуть не утонула.
В этот момент поняла, что жизнь важнее всего остального. Тогда же решила, что ради фильма не стоит умирать. Раньше я в этом была не уверена.
— От чего зависит успех актрисы — в те годы и сейчас, например?
— Думаю, что успешная карьера во многом зависит от того, чтобы оказаться «в нужном месте в нужный момент». Однако, по-моему, она все же определяется судьбой. Я всегда верила в банальности вроде «сейчас звезды благоприятны для…». Иногда вредно слишком много думать, жизнь это сделает за нас. Важно находиться в гармонии с собой и позволять времени течь. Для достижения результатов часто нужны не действия, а правильные мысли. Иногда бывает сложно смириться с чьим-то решением, например, что выбрали для роли не меня, а другую. Или что проект не состоится, потому что нет денег.
Однако я всегда продолжаю верить в свою судьбу, как и в то, что нужно много работать над собой. И быть готовой, что новый шанс рано или поздно придет — и все закрутится снова. Но если много суетиться, этот шанс можно пропустить. Я также поняла, что не стоит ничего ожидать от других, потому что все самое важное происходит внутри тебя.
— В мае 2020 года вы вместе с другими звездами в открытом обращении призвали человечество «пересмотреть нынешний образ жизни»» в связи с нынешней пандемией. Его подписали также Мадонна, Роберт Де Ниро, Кейт Бланшетт. Казалось бы, это политики должны в первую очередь призывать к чему-то подобному…
— Если бы правительства разных стран действовали в рамках глобального консенсуса, творческой интеллигенции не пришлось бы в это вмешиваться. Но некоторые политики не прислушиваются даже к мнению ученых, предсказывающих мировую катастрофу. При этом появилось множество запретов, но их содержание не затрагивает, на мой взгляд, суть проблемы. Я считаю своим долгом действовать, а не молчать. Может быть, это рискованное предприятие; часто политические инициативы, исходящие от знаменитостей, вызывают иррациональную реакцию. Миром вообще правит не разум, а сумасшествие. Возьмем некоторые отрасли индустрии, уничтожающие экологию. Их давно уже пора закрыть — а они продолжают развиваться… Это эгоистично и совершенно иррационально.
— Чем вы заняты на карантине?
— Много читаю и готовлю, провожу время с детьми и матерью, занимаюсь домом. Наконец-то мне удалось очистить его от хлама. Я знаю, это звучит странно — для многих сейчас наступило очень тяжелое время. Но для меня он стал годом осмысления и обновления. Я начала по-другому относиться к жизни, стала больше заботиться о своей матери. С друзьями мы сейчас работаем над текстом нашего нового проекта, проводим дискуссии в Сети. Думаю, не будь карантина, я бы никогда не нашла на это времени.
Беседовала Татьяна Розенштайн
